"Философия начинается с удивления"
Сегодня, проводя ревизию собственных папок и файлов, обнаружил нижеследующий фрагмент, написанный 22 декабря 2012 г. Не знаю, к чему я это писал, не помню уже. Видимо, появилась какая-то интуиция, что-то с этим хотел сделать, но, вот, выписал - и успокоился. Со мной так часто. Сейчас, перечитав, понял, что фрагмент достаточно самостоятелен. Курсив - сегодняшний.
Мы быстро проскальзываем глазами по этому известному положению, встреченному впервые у Платона, а затем повторённому Аристотелем. Ну да, говорим мы, философ удивляется всяким там вещам, задаётся вопросом о началах всего, о природе, о бытии, о смысле жизни.
Если же всерьёз задуматься о том, что мы сами подразумеваем под этим “ну да”, то окажется, что ничего. Это “ну да” выдаётся нами так, как будто мы резко спускаемся с горки: если была вершина, то должно быть и падение, а почему мы катимся - никто не знает, это же горка, нельзя же не катиться! Мы так отвечаем, потому что уже слышали, что философия начинается с удивления, потому что привыкли думать, что философы занимаются всякими такими вещами и потому что совершенно не представляем себе - что же такое философия. Эти формулы: “уже слышали”, “привыкли”, “не представляем” - все они, в той или иной мере, указывают на то, что нами правит то, что уже было. Наше прошлое. Юм называет это прошлое привычкой, habitus. Привычка отличается от мысли как минимум тем, что благодаря ей мы не мыслим, а думаем, что - мыслим. Почему мы так думаем? Почему она так сложилась?
Потому что так случилось. Таковы были обстоятельства, в которых мы не принимали никакого участия. И за это наше неприятие участия обстоятельства приняли участие в нас. На такое принятие участия в нас обстоятельств указывает в своём известном высказывании Анаксимандр. А почему мы должны слушать его? Ведь у него тоже могло так сложиться, что он по привычке что-то там сболтнул, а мы слушаем. Чем его “по привычке” отличается от нашего?
На этот счёт есть прямое указание уже у самих греков: философия всегда парадоксальна. Она идёт против мнения, пара докса. Докса, помимо прочего, означает ещё и славу. Примыкающий к тому или иному мнению, славит само мнение. И посредством этого примыкания надеется прославить себя. Но последнее ему не удаётся. А философам, выступающим против мнений и принятых восславлений, удаётся остаться в памяти. Потому что они - странные. Они не боятся мыслить сами. Мышление самостоятельное там, где за мышление выдаётся привычное присоединение к принятым и устоявшимся мнениям, воспринимается мышлением вопреки и против, парамышлением. Хотя, на деле, оно не является мышлением против чего-то. А если и является, то не в первую очередь, и не такая у него задача. Просто есть мышление и то, что себя за оное почитает (прославляет, снова - докса). Почитающее себя за мысль, но не являющееся таковою, должно, просто самой своей природой вынуждено ненавидеть мышление больше своих подлинных врагов, ненавидеть то, которое ни за что себя не выдаёт, выдавать не хочет - и, при этом, мыслит. Оно поэтому до конца необличимо. Так устроено всё: стремление уличить и обличить то, что просто так. Не случайно, что об устройстве этого всего греческие философы заговорили в первую очередь: Парменид, Гераклит, Анаксимен, Анаксимандр…
Есть такое мнение, что философы говорят лишь то, что им там пригрезилось, что они “хотят, чтобы было и чего на самом деле нет”. Так вот, если бы это было так, то почему это “всё” у философов, которые об этом всём заговорили, не такое уж и светлое, позитивное, желательное, должное? Если поглядеть на Гераклита, так у него таким это всё выходит, что лучше уж бы его и не было. И - в первую очередь - для самого Гераклита. Об этом он и говорит в своём известном первом фрагменте.
Мы быстро проскальзываем глазами по этому известному положению, встреченному впервые у Платона, а затем повторённому Аристотелем. Ну да, говорим мы, философ удивляется всяким там вещам, задаётся вопросом о началах всего, о природе, о бытии, о смысле жизни.
Если же всерьёз задуматься о том, что мы сами подразумеваем под этим “ну да”, то окажется, что ничего. Это “ну да” выдаётся нами так, как будто мы резко спускаемся с горки: если была вершина, то должно быть и падение, а почему мы катимся - никто не знает, это же горка, нельзя же не катиться! Мы так отвечаем, потому что уже слышали, что философия начинается с удивления, потому что привыкли думать, что философы занимаются всякими такими вещами и потому что совершенно не представляем себе - что же такое философия. Эти формулы: “уже слышали”, “привыкли”, “не представляем” - все они, в той или иной мере, указывают на то, что нами правит то, что уже было. Наше прошлое. Юм называет это прошлое привычкой, habitus. Привычка отличается от мысли как минимум тем, что благодаря ей мы не мыслим, а думаем, что - мыслим. Почему мы так думаем? Почему она так сложилась?
Потому что так случилось. Таковы были обстоятельства, в которых мы не принимали никакого участия. И за это наше неприятие участия обстоятельства приняли участие в нас. На такое принятие участия в нас обстоятельств указывает в своём известном высказывании Анаксимандр. А почему мы должны слушать его? Ведь у него тоже могло так сложиться, что он по привычке что-то там сболтнул, а мы слушаем. Чем его “по привычке” отличается от нашего?
На этот счёт есть прямое указание уже у самих греков: философия всегда парадоксальна. Она идёт против мнения, пара докса. Докса, помимо прочего, означает ещё и славу. Примыкающий к тому или иному мнению, славит само мнение. И посредством этого примыкания надеется прославить себя. Но последнее ему не удаётся. А философам, выступающим против мнений и принятых восславлений, удаётся остаться в памяти. Потому что они - странные. Они не боятся мыслить сами. Мышление самостоятельное там, где за мышление выдаётся привычное присоединение к принятым и устоявшимся мнениям, воспринимается мышлением вопреки и против, парамышлением. Хотя, на деле, оно не является мышлением против чего-то. А если и является, то не в первую очередь, и не такая у него задача. Просто есть мышление и то, что себя за оное почитает (прославляет, снова - докса). Почитающее себя за мысль, но не являющееся таковою, должно, просто самой своей природой вынуждено ненавидеть мышление больше своих подлинных врагов, ненавидеть то, которое ни за что себя не выдаёт, выдавать не хочет - и, при этом, мыслит. Оно поэтому до конца необличимо. Так устроено всё: стремление уличить и обличить то, что просто так. Не случайно, что об устройстве этого всего греческие философы заговорили в первую очередь: Парменид, Гераклит, Анаксимен, Анаксимандр…
Есть такое мнение, что философы говорят лишь то, что им там пригрезилось, что они “хотят, чтобы было и чего на самом деле нет”. Так вот, если бы это было так, то почему это “всё” у философов, которые об этом всём заговорили, не такое уж и светлое, позитивное, желательное, должное? Если поглядеть на Гераклита, так у него таким это всё выходит, что лучше уж бы его и не было. И - в первую очередь - для самого Гераклита. Об этом он и говорит в своём известном первом фрагменте.