Нет сил осваивать март,
эту животворящую сырость последнего снега -
а прежде давался легко.
Теперь брошенные сети пусты -
в моих руках трепещут три рыбы
от старых уловок:
они не искрятся на солнце, они задыхаются лишь
третий год, если я помню.
Иногда они стараются вырваться на волю,
выскальзывают;
трутся три рыбы в ладонях,
ранясь друг другом, не видя меня;
трёх рыб удержать непросто
в двух несильных руках.
Я не умею их готовить,
они тоже не знают моих рецептов.
Если я их отпущу,
им придётся долго учиться плавать вновь,
безнадёжно слившим свою молодость
с моим недоумением
в поколенном устье судьбы.
Никогда я не был ловцом:
наделённый лёгкими, кожей и жабрами,
плыл по рекам, ползал под землю, дышал небом:
наедался землей, задыхался водой, рвался облаками.
Случайно я оказался счастлив,
и не знаю, что с этим делать:
рыбам только нужна тарелка под стать,
и красивый официант чтобы вынес их перед всеми:
аппетитных, желанных, вкусных,
хотя бы на раз свадьбу.
Никто не учит нас счастью, наоборот.
Я рыбак убийца поневоле:
предательство тела - сам попался на весну.
И она тоже,
тоже не знает, что делать со мной.
Впервые такая взаимность
застанной врасплох юности:
старость,
страсти которой необозримы.