Колоннада
Знаменитый вообще-то писатель и поэт в частности Запущин был любимцем публики. Поэтому не будет удивительным сказать, что у него часто собирались совершенно разные люди, как правило молодые и красивые, которые любили прожигать свою жизнь в компании себе подобных. Особенно собирались красивые и молодые девушки. Кстати, поэт Запущин был старше этих людей, и он-то уже прожёг свою молодость, и, возможно всю жизнь тоже прожёг уже, но какое ему было до этого дело? Туда, в столицу, он отправлял замечательные и блистательные произведения, которые печатали лучшие журналы и о которых писали лучшие критики; лучшие заморские переводчики трудились день и ночь над его произведениями, опубликованными в лучших журналах столицы, чтобы перевести всё это на иностранные языки - а сам Запущин подкидывал им непростые задачи каждый раз, в каждой своей строке, в каждом своём звуке. Денег он за это вообще-то почти не получал, жил в доме, оставленном ему родителями, кормился постольку поскольку, но зато дома у него не переводилась весёлая компания, алкоголь, шутки, смех и - красивые и молодые люди, особенно девушки. Никому было не ведомо - когда же он успевал всё это сочинять, да и сочинять так превосходно? Всё время он был на виду, спал всегда с кем-нибудь и уединения у него почти не случалось. Разве что заболеет, или перепьёт, или просто захандрит ненадолго. Но болезни его всё чаще обходили стороной, к алкоголю он уже привык, а хандра и вовсе стремительно отступала в прошлое - вместе с юностью. Запущин сам не знал - когда он это всё успевает писать. За ним часто водились случаи, когда он пропускал сроки обещанные журналу или переводчику, но это лишь по недоразумению и от душевной лёгкости, поскольку даже и в этих случаях у него было что послать в эти журналы и этим переводчикам, просто саму пересылку было совершать недосуг. В общем, сложилось так, что у него всегда всё уже как-то само собой написывалось, и писалось со временем - честно говоря - не хуже, чем прежде. Знающие люди говорили: у Запущина дар (и осуждающе качали головой, потому что им казалось, что Запущин свой дар запустил); незнающие люди повторяли: у Запущина дар (и восторженно стремились к нему попасть, потому что… сами не знали почему, но всегда встречали подобных себе - и тогда-то понимали, что нисколько не ошиблись в Запущине и в своём стремлении к нему, в последнем особенно). Многие из присутствующих у Запущина, восхищаясь им как поэтом, даже никогда не читали его стихов, читать не хотели и не собирались. И вообще, в доме поэта стихов не читали: такое негласное правило здесь завелось. Все молчаливо знали, что Запущин - поэт, талантливый, а точнее - даровитый поэт. И этого всем было достаточно, на этом всё и ограничилось.
Однажды собралась в гостях у Запущина ну совсем уж невероятная компания из большого количества незнакомых ему людей. Особенно девушек. И были все эти девушки красивые-красивые, стройные-стройные, и было их так много, что Запущин даже не знал что со всем этим богатством поделать, а потому позвал пару своих знакомых приятелей, которых не очень-то хотел видеть, но компанию надо было разбавить. И когда этот вопрос был решён, оставался ещё один нерешённый вопрос. Ведь жизнь Запущина не всегда подчинялась ему во всём, иногда и с ним происходили важные события, заставляющие его напряжённо ожидать себя, волноваться, даже бояться. Когда Запущин был молодым, такие состояния продуктивно сказывались на его творчестве; сейчас стихи писались уже сами по себе, и вовсе не надо было таких скверных вот ожиданий и страхов от каких-то внешних событий, чтобы слова выстраивались бы в строчки, так поражающие сердца читателей и, что важнее, других поэтов. Но, несмотря ни на что, события продолжали случатся.
Сегодня был такой важный день. Сегодня из-за границы к нему возвращалась та, с которой он провёл пять лет своей уже удаляющейся молодости, и с которой он был тогда предельно счастлив. Насколько он был счастлив с ней в прошлом, настолько он - если по-честному - не хотел её видеть сегодня. И, если уж совсем по-честному - ни завтра, ни послезавтра. Любовь закончилась, и любовь сильная, но тем надёжнее она закончилась, а что теперь делать со своей прошлой любовью, он не ведал. И он её к себе не приглашал. Дело в том, что она приезжала сама. Она написала ему месяца три за этого, что очень соскучилась по нему, и, посчитав эту фразу дежурной, Запущин ответил ей, что он, мол, тоже - очень. Хотя тогда он и не почувствовал подвоха, но теперь стало ясно - с этой его бывшей любимой творится что-то не то, она то ли разорилась, то ли разочаровалась в своей жизни, но ровно три недели назад она написала Запущину, что приедет на некоторое время. Поскольку в тот раз он был пьянее обычного, то он снова ответил: приезжай, почему бы и нет (будет весело, пронеслось у него в голове). И вот два дня назад она ему сказала, что приезжает со всеми своими вещами и поэтому желательно встретить её на такси, но пусть он не волнуется, вещей у неё не так уж и много. И тогда Запущин уже ничего не смог ответить, кроме сухого «хорошо», потому как не знал, что на это отвечать. И день её приезда - сегодня. До того, как он должен выехать на вокзал, оставалось пять часов.
И тут Запущин загрустил, причём не просто так, а по-настоящему. Сердце его прямо-таки заныло от тоски: он глядел на этих красивых и молодых девушек, которые напивались и веселились сейчас перед Запущиным, даже не подозревая о том, что они сами скоро для него кончатся. Причём, Запущин не обязан выгонять из дома своих знакомых и тем более незнакомых из-за того, что вернулась его бывшая любовь; но он чувствовал, хочет он того или нет, но образ его жизни скоро совсем изменится, и ещё он чувствовал, что изменится не в лучшую сторону. И тогда Запущин осознал - насколько же он был счастлив всё это время, и ещё он осознал, что у него остаётся пять часов этого счастья. А что с этим делать, он не знал. Поэты знают много, но никогда не знают самого важного по поводу собственной жизни. Вот прямо как Запущин. И тогда он стал напиваться сильнее, шутить громче, активнее приставать к своим гостьям - и поэтому не заметил, как в их компании объявился ещё один гость. И не просто гость, а иностранец. Молодой и красивый, плохо говоривший по-русски, на том самом языке, творцом которого в современности недавно объявили хозяина дома! Попытавшись выяснить, откуда взялся иностранец, Запущин получил что-то вроде ответа: его пригласила какая-то из незнакомых, но ныне здесь присутствующих красивых девушек. Что ж, пусть, решил Запущин, всё равно скоро всё кончится, кроме того, иностранец в гостях поэта - хороший знак. Почему - Запущин не знал, но ему не до этого было сейчас. Все знаки для него будто бы закончились и просто надвигалась буря изменений. К чёрту уже ласточек, видно как лес вдали ломает деревья - а точнее, он представлял себе мысленно, где находится сейчас поезд, везущий к нему в растерянные объятья его прежнюю любовь, о которой он даже не ведал сегодня - какой она стала и хотя бы как выглядит.
На третьем часу из пяти отведённых, Запущин понял, что безнадёжно смотрит лишь на одну из всех его гостей - малознакомую, но высокую и блистательную девушку по имени Ксения. В своём доме он её видел впервые, а там, где видел её до этого, то даже представить себе не мог, что она когда-нибудь будет в его доме и он сможет на неё смотреть сам, своими глазами как на ту, с которой у него может завязаться короткий (пусть и на два оставшихся часа) роман. Самым важным здесь было то, что Ксения сама смотрела только на Запущина, и сердце его наполнилось от этого - не скрывшегося от внимания всех гостей - факта чем-то необычайно лёгким, бодрящим, придающим сил жить.
Далее - дело техники: Запущин предпринял всё, чтобы оказаться с Ксенией наедине, и оказался, и наедине оказалось всё то, что наедине может оказываться, и оказалось, что Ксения наедине не становится хуже, но напротив, она становится просто ослепительной. И, оказалось, что она, в отличие от всех других красивых девушек, просто обожает стихи. Но тут её Запущин прервал, заявив, что не любит вообще говорить о стихах - лишь бы в третий раз повторить любовный подвиг.
Когда Запущин и Ксения вернулись к гостям, то, по негласно принятым здесь правилам, они никому не показывали, что с ними произошло, не обнимались, не целовались, не прижимались друг к другу. Впрочем, возможно теперь действовали другие правила: Запущин после уединения не только не потерял части интереса к Ксении, но, напротив, теперь вообще не мог свести с неё глаз, да и она смотрела на него не меньше, чем до всего этого. Сейчас им двоим будто бы не хотелось говорить и показывать другим друг друга просто потому, что их друг друга стало таким важным, неожиданно счастливым. Кажется, Запущин влюбился. До приезда его прежней любови оставался час.
Все сели за стол, затем вышли во двор (родители оставили Запущину частный дом), курили, смеялись, срывали с фруктовых деревьев яблоки и груши, разговаривали о неважном. Ксения вновь погрузилась в средоточие девичьей компании, Запущин вновь оказался среди себе подобных молодых людей (хотя и был среди них самым старым). Также он заметил, как возле двора стоит, помимо обычно оставляемых его гостями машин (обычно на машинах сейчас приезжали только девушки), длиннющий лимузин. Теперь, оказавшись среди молодых людей, он спросил их - в шутку - какая же из девушек приехала на лимузине? Неужто теперь девушки ещё должны и на лимузины пересесть просто для того, чтобы мужчины обратили на них внимание? Все его знакомые молодые люди засмеялись, но все, кроме одного. Не смеялся только красивый иностранец, не смеялся потому, что очень плохо ещё знал русский язык. Иностранец переспросил их - о чём они смеются, а затем, когда они ему объяснили, сдержанно улыбнулся и ответил, что лимузин - его собственный, приехав в Россию он его себе здесь купил; в лимузине сидит его собственный водитель, которого, приехав в Россию он себе тоже тотчас же купил. И тут, пока иностранец всё это объяснял, у Запущина появилось две мысли: первая, которую он отогнал, шептала ему, что этот человек - дьявольски богат; вторая, которую он тут же схватил и не отпускал, заговорщицки подмигивала ему - а что если удивить свою бывшую, и приехать за ней на вокзал на этом вот самом длиннющем белом лимузине? О чём он тут же и попросил иностранца. Тот не преминул ответить участливым согласием, и даже поинтересовался: не надо ли помочь с вещами? Водитель поможет, сообщил иностранец, но, если такое дело, то и он может помочь. Странные люди, думал Запущин, богатые как черти, а зачем-то хотят помогать, принимают в тебе участие. Да, иностранцы определённо лучше наших богачей, решил он про себя, и тут же поделился со вновь обретённым иностранным другом своей самой сокровенной новостью: через три месяца, сразу в четырёх крупнейших издательствах мира, на английском, французском, итальянском и китайском выйдет одна и та же книга: безупречно составленный, превосходно напечатанный, уникально иллюстрированный сборник его стихов, «Колоннада». Вау! - действительно обрадовался иностранец, зэтс вандерфул! итс грейт! - и тут же опустошил вместе с Запущиным на брудершафт по сто грамм превосходного виски, который сюда же сам и доставил.
А затем Запущин, не выпуская из поля зрения то тут то там появлявшуюся и тут же исчезающую из вида Ксению, оказался с этим иностранцем один на один - все его друзья как раз - медленным перебежками и даже уже особо не ища поводов - направлялись к компании молодых девушек. Запущин не волновался насчёт того, что Ксения с кем-нибудь сегодня сойдётся помимо него: даже после того, как он привезёт свою бывшую, он отправит её в душ с дороги, а Ксению очень даже может представить своей настоящей. От этой мысли становилось тем более теплее, чем более он чувствовал: это взаимно. Ксения тоже желает, чтобы так всё и случилось.
Иностранец неожиданно спросил у Запущина, нетактично показывая пальцем на Ксению: кто это? И тут впервые Запущин посмотрел на своего собеседника с опаской: мол, а тебе какое дело? Иностранец был весьма искренен и прямолинеен: мне очень нравится эта девушка, я бы очень хотел быть с ней. Так прямо и сказал. И тогда - Запущин сначала глянул на часы, а затем - на Ксению - он попросил иностранца поехать с ним на вокзал. Конечно же, иностранец согласился - настолько открытым он оказался человеком, а дело вовсе не в том, что он беспокоился за свой лимузин. За подобного рода беспокойство получал деньги водитель.
Запущин хотел взять иностранца с собой для того, чтобы объяснить ему по дороге - без лишних ушей, как говорится - насколько Ксения любит его, Запущина и насколько он, Запущин, любит эту длинноногую Ксению, и насколько ему, бедному богатому иностранцу, здесь нечего ловить. Козырем в уме Запущин помнил интерес Ксении к поэзии, а кто здесь может зваться богом поэзии, в этой стране (а скоро - и в других странах мира), кроме Запущина? Так что тебе, старина, ловить здесь нечего и никакие твои деньги не помогут тебе. Приблизительно так думал Запущин, подходя к лимузину. Конечно, на миг ему показалось, что он боится, и в нём сказывается банальная ревность (слово, ни разу не встречавшееся в его стихах, и он тщательно следил, чтобы в иностранных переводах оно тоже не промелькнуло). Но, во-первых, он был слишком пьян, чтобы придавать значение этому чувству сейчас, и, во-вторых, он вообще-то полагал себя от этого чувства избавленным.
В лимузине за тонированными стёклами оказался разложенный диван. Это было весьма странно, но Запущину пришлось расположиться - полусидя-полулёжа - на одной стороне дивана, а иностранцу - на другой. Указывая на диван рукой, Запущин пошутил: я вижу, какой вы ловелас. Иностранец отмахнулся: да, так и есть, что поделаешь. И тут же повернул разговор на Ксению. И тогда Запущин стал представлять, как она лежит на этом диване, такими же влюблёнными и затуманенными от страсти глазами смотрит в глаза этому вот иностранцу, и говорит, что любит стихи… Нет, не стихи тогда уже, а, например, иностранцев или лимузины. Или диваны в лимузинах. И тогда Запущина начало тошнить. Конечно, если ехать полулёжа спиной к водителю в достаточно пьяном состоянии - затошнит и без мыслей о Ксении с иностранцем. А с такими мыслями затошнило прямо сильно-сильно. И тогда Запущин жестами попросил остановить машину, вывалился из лимузина и тут же, на глазах у прохожих, выпустил содержимое своего желудка прямо на асфальт. Благо, он давно уже ничего не ел (и даже не закусывал), а потому всё прошло быстренько и жиденько. Но Запущин протрезвел.
Немного смущаясь, что от него, наверное, сейчас сильно воняет, он вспомнил, что едет к своей бывшей, встречать её на вокзал. И не виделись они уже семь лет. Но от этого не стало легче отпустить в мыслях Ксению, напротив: от этого, вдобавок ко всему, заболела голова.
Знаешь, что, - сказал Запущин, глядя в глаза иностранцу как ему казалось протрезвевшими, и уж точно прослезившимся глазами (рукавом он утирал рот), - знаешь что, дружок? И Запущин перешёл на превосходный английский, поскольку английский был единственным языком, по которому он мерил переводы на другие языки (французы, итальянцы и китайцы сверялись не с русским, а с английским переводом, он был для них своего рода «оригиналом»). И Запущин сказал приблизительно следующее: сейчас я еду на вокзал встречать свою бывшую любовь, у неё заграницей случились какие-то неприятности, возможно, банально кончились деньги (иностранец странно улыбнулся при словах «банально кончились деньги»). Но я её уже не люблю. А Ксению я очень даже люблю, понимаешь?
Иностранец понимал и только спросил: как давно Запущин знает Ксению, как давно у них роман? Запущин ответил, что не так давно, но уже достаточно, чтобы понять - они любят друг друга безмерно. Окей, сказал иностранец, я бы отступил, поскольку очень уважаю ваши чувства друг к другу, но по-моему я тоже её люблю. И что же? - переспросил Запущин. Я буду её добиваться во что бы то ни стало - пожал плечами иностранец, будто бы отвечая сколько сейчас времени чрезмерно озабоченному этим вопросом случайному прохожему.
Запущин замолчал. До вокзала оставалось ехать минут пять. Слушай, начал Запущин говорить по-дружески, пойми меня. Ты очень богатый, а я - гол как сокол (идиома такая русская). Я не выдержу твоей конкуренции. Сейчас и так приедет моя бывшая, и моя жизнь изменится, и Ксения скоро исчезнет. Будь другом, давай какое-то время ты не будешь говорить Ксении, что ты безмерно богат, я прошу у тебя немного времени для личного счастья.
Иностранец на миг задумался, улыбнулся, и ответил: Окей. Тогда ты не говори Ксении, что ты поэт. А ты думаешь, что она не знает этого? - тут же выпалил Запущин. А мне всё равно, что она знает, - ответил иностранец, - ведь и я приехал на лимузине со своим водителем, а потому она может догадаться, что я не беден. В вашей стране, впрочем как и в нашей, не каждый ездит на лимузине с водителем, понимаешь?
Да, растерянно пробормотал Запущин, но тогда я не понимаю - чего же ты от меня хочешь? А я хочу, чтобы ты просто вёл себя с ней так, как будто ты никогда не писал стихов, а я сейчас оставлю лимузин на вокзале и мы с тобой наймём обычное ваше такси.
Договорились! - обрадовался Запущин, но, когда они уже шли на перрон, он спросил ещё: А что это значит: как будто никогда не писал стихов? Я же не знаю этого. Я этого не умею.
Всё очень просто, - ответил иностранец, - я одет в дорогую одежду. Я могу зайти в любой ваш привокзальный магазин и одеться наподобие гастарбайтера. Пить буду не свой любимый виски, а ту гадость, которую там вы пьёте, ночевать в дешёвой гостинице. Понимаешь - я перестаю быть на время тем, кто я есть. И то же самое делаешь ты. Договорились?
Да-да, договорились, - бормотал, взбираясь по последнему пролёту, Запущин, - но я всё равно не очень понимаю.
А я прослежу. Ты будучи поэтом был в центре внимания, шутил, говорил, веселился. Если Ксения тебя любит, то теперь тебе надо от этого отказаться - также как я отказываюсь от образа жизни состоятельного человека. А чтобы тебе было проще, давай мы с тобой разыграем серьёзную карту, сходим ва-банк?
И, под шум тормозов подъезжающего поезда, который вёз неизвестную Запущину его бывшую любовь, иностранец кое-что прошептал ему в ухо.
И Запущин, будучи всё же достаточно пьяным, восхитился этой идее - такого авантюрного замысла он даже допустить в мыслях не мог, не то чтобы ему предложили его извне.
Они встретили его бывшую любовь (но как же теперь всё было неважно - ни как она выглядит (выглядела она превосходно), ни зачем она вернулась (пока неизвестно) - всё померкло перед предстоящей авантюрой). Они сухо обнялись (Запущин объяснил это себе присутствием третьего лишнего, этого иностранца), подхватили вещи - и отправились к нанятому иностранцем такси. Лимузин к этому времени уже куда-то исчез с привокзальной площади. По дороге домой Запущин, иностранец и бывшая любовь Запущина в основном молчали, если не считать разговором дежурные вопросы в стиле: как доехала?
Вернувшись к гостям, Запущин представил свою бывшую любовь как свою бывшую любовь (Ксения была здесь, и за это время она стала ещё ослепительнее, а ведь всего час какой-то минул). Мол, моя девушка бывшая вернулась из-за границы и теперь, пока она идёт в душ, мы с вами все вместе ещё выпьем, а когда она выйдет из душа, то мы ей нальём штрафную. Все - включая бывшую - поддержали это предложение и продолжили пьянство, которое здесь, в общем-то, и не останавливалось. Как бывшая воспринимает нынешнюю жизнь Запущина, его не очень интересовало - он намеренно стремился на неё просто не смотреть.
И когда бывшая ушла в душ, Запущин попросил внимания - он собирался сказать очень важную новость. Всем (при этом он глянул на Ксению, она, ничего не подозревая, подошла ближе к столу и заинтересованно, по-детски, глядела на него своими карими глазами). Дело в том, что скоро на четырёх языках выходит книга Запущина «Колоннада». Гости дружно загудели - да, мы знаем, как же, от нас не скроешь (Ксения молчала, бывшая шумела водой из душа). Так вот, на самом деле, - торжественно проговорил Запущин, - автор всех этих бесподобных стихов - не я. Все тут же снова загудели, ещё громче (хотя никто, пожалуй, этих стихов и в глаза не видел, разве что Ксения возможно). Все эти стихи написаны на английском языке, а я лишь переводил их до поры до времени и купался в чужой славе. Повисла мёртвая тишина. Автор всех этих стихов - вот этот вот скромный американский поэт, с которым двенадцать лет назад мы заключили договор. Срок действия договора истечёт через три месяца, но раз уж автор здесь, то он, Запущин, более не может скрываться - и представляет всем подлинного художника. И предлагает за него выпить. И при этом Запущин глянул на иностранца, подмигнул ему и поднял бокал. Иностранец, моментально выступая в поле общего внимания, едва успел подмигнуть Запущину. Расчёт Запущина был простой: его поэтический дар - его, и никуда он не денется, какую бы авантюру вокруг него не выстроить. Хочет иностранец такого хода, чтобы увидеть - насколько Запущин ради Ксении сегодня (по меньшей мере сегодня) готов не быть поэтом - пусть смотрит.
Но первым делом план Запущина стал рушиться со стороны Ксении - она тихо подошла к нему (когда все остальные приветственно обнимались с иностранцем) и также тихо, почти бесшумно произнесла: так вот почему вы не любите стихов. Запущин схватил её за локоть: погодите, Ксения, вы даже не представляете себе, как вы мне сейчас важны и мне даже кажется, что я полюбил вас так, как давно уже никого не… Но тут Ксения прервала его: фи, сказала она, какая пошлость, были бы вы настоящим поэтом, вы бы так банально со мной сейчас не разговаривали. Но тут их разговор прервал иностранец, спешивший к диалогу Ксении и Запущина, чтобы проверить - соблюдает ли Запущин условия договора, который они заключили, между прочим, на три месяца - как раз до выхода «Колоннады». Затем иностранец обещал Запущину много денег и публичное, признательное объявление о розыгрыше и шутливом договоре, который они заключили сегодня. Перед всем миром.
Но Запущин, поражённый тем, что Ксения так быстро от него отвернулась, а чуть позже (минут через двадцать семь) уже глядела влюблёнными глазами на иностранца, потерял интерес к этой игре. И к этим людям. Хорошо хоть, что здесь оставалась бывшая, которая одна только знает его стихи, помнит как он начинал, и поэтому её никакой розыгрыш не проймёт. Но бывшая тоже изменилась. Она совершенно не хотела вникать в происходящее. Она была сама по себе, а Запущин - сам по себе. И всё это под одной крышей.
Гости ушли, поскольку это свойство всех гостей, и те не были исключением. Разве что провожая их, Запущин грустил больше обычного. Даже не грустил, а был растерян, потерян, брошен. Новость о том, что не Запущин автор своих стихов быстро разлетелась и достигла столицы. «Колоннада» вышла в шести странах мира (ловкий иностранец нанял лучших переводчиков ещё и на немецкий, а также на испанский - для стран Латинской Америки, ну и чуть-чуть для Испании) через два месяца. Через три месяца вышло арабоязычное издание сборника, но Запущин был уже не причём. Поскольку договор был заключён сроком на три месяца, то, вышедшая и распространённая буквально за две недели книга запечатлелась в умах читателей под авторством этого самого иностранца. Через три месяца, - Запущин это видел по спутниковому ТВ - иностранец исполнил свою часть договора: он, на шоу Ларри Кинга, сказал сквозь смех, что на самом деле - он не автор этих гениальных стихов, а автор - безвестный ныне провинциал из России по фамилии «Запущин». Ларри Кинг смеялся до слёз, а аудитория просто зашлась аплодисментами: автор не только гениален, так ещё и остроумен! Передача, кстати, была посвящена интересной теме: мол, мы давно все полагали, что поэзия умерла и через строфы поэтического языка уже ничего современность не расслышит, а тут вот появляется-таки поэт, который заставляет вновь - как Данте (именно как Данте!) - всех слушать себя, собирает огромные аудитории. Новый Томас Элиот, не больше не меньше. Но, в отличие от Элиота, который не очень-то прославился - в сравнении с героем нашего сегодняшнего шоу - мы сразу все, в разных странах мира, распознали его. Мы не дадим гению пропасть в безвестности, мы - современные люди, и мы лучше прежних, мы можем оценить гения ещё при жизни.
Запущин смотрел на всё это пьяными и грустными глазами, спутник вещал без перевода, напрямую, но Запущин пока ещё понимал английскую речь. В соседней комнате его бывшая, которая жила здесь сама по себе, скрипела диваном со своим любовником, милым, в общем-то человеком. Запущин выключил шоу, дождавшись титров. Бормоча про себя что-то о том, что вся поэзия говно полнейшее и никаких поэтов не бывает вовсе, он бухнулся спать даже не раздеваясь. Диван в соседней комнате ещё долго не утихал, но Запущина это уже не волновало. Он привык к таким ночам и желал только того, чтобы всё это быстрее закончилось.
Ксении, кстати, он больше не видел.
Однажды собралась в гостях у Запущина ну совсем уж невероятная компания из большого количества незнакомых ему людей. Особенно девушек. И были все эти девушки красивые-красивые, стройные-стройные, и было их так много, что Запущин даже не знал что со всем этим богатством поделать, а потому позвал пару своих знакомых приятелей, которых не очень-то хотел видеть, но компанию надо было разбавить. И когда этот вопрос был решён, оставался ещё один нерешённый вопрос. Ведь жизнь Запущина не всегда подчинялась ему во всём, иногда и с ним происходили важные события, заставляющие его напряжённо ожидать себя, волноваться, даже бояться. Когда Запущин был молодым, такие состояния продуктивно сказывались на его творчестве; сейчас стихи писались уже сами по себе, и вовсе не надо было таких скверных вот ожиданий и страхов от каких-то внешних событий, чтобы слова выстраивались бы в строчки, так поражающие сердца читателей и, что важнее, других поэтов. Но, несмотря ни на что, события продолжали случатся.
Сегодня был такой важный день. Сегодня из-за границы к нему возвращалась та, с которой он провёл пять лет своей уже удаляющейся молодости, и с которой он был тогда предельно счастлив. Насколько он был счастлив с ней в прошлом, настолько он - если по-честному - не хотел её видеть сегодня. И, если уж совсем по-честному - ни завтра, ни послезавтра. Любовь закончилась, и любовь сильная, но тем надёжнее она закончилась, а что теперь делать со своей прошлой любовью, он не ведал. И он её к себе не приглашал. Дело в том, что она приезжала сама. Она написала ему месяца три за этого, что очень соскучилась по нему, и, посчитав эту фразу дежурной, Запущин ответил ей, что он, мол, тоже - очень. Хотя тогда он и не почувствовал подвоха, но теперь стало ясно - с этой его бывшей любимой творится что-то не то, она то ли разорилась, то ли разочаровалась в своей жизни, но ровно три недели назад она написала Запущину, что приедет на некоторое время. Поскольку в тот раз он был пьянее обычного, то он снова ответил: приезжай, почему бы и нет (будет весело, пронеслось у него в голове). И вот два дня назад она ему сказала, что приезжает со всеми своими вещами и поэтому желательно встретить её на такси, но пусть он не волнуется, вещей у неё не так уж и много. И тогда Запущин уже ничего не смог ответить, кроме сухого «хорошо», потому как не знал, что на это отвечать. И день её приезда - сегодня. До того, как он должен выехать на вокзал, оставалось пять часов.
И тут Запущин загрустил, причём не просто так, а по-настоящему. Сердце его прямо-таки заныло от тоски: он глядел на этих красивых и молодых девушек, которые напивались и веселились сейчас перед Запущиным, даже не подозревая о том, что они сами скоро для него кончатся. Причём, Запущин не обязан выгонять из дома своих знакомых и тем более незнакомых из-за того, что вернулась его бывшая любовь; но он чувствовал, хочет он того или нет, но образ его жизни скоро совсем изменится, и ещё он чувствовал, что изменится не в лучшую сторону. И тогда Запущин осознал - насколько же он был счастлив всё это время, и ещё он осознал, что у него остаётся пять часов этого счастья. А что с этим делать, он не знал. Поэты знают много, но никогда не знают самого важного по поводу собственной жизни. Вот прямо как Запущин. И тогда он стал напиваться сильнее, шутить громче, активнее приставать к своим гостьям - и поэтому не заметил, как в их компании объявился ещё один гость. И не просто гость, а иностранец. Молодой и красивый, плохо говоривший по-русски, на том самом языке, творцом которого в современности недавно объявили хозяина дома! Попытавшись выяснить, откуда взялся иностранец, Запущин получил что-то вроде ответа: его пригласила какая-то из незнакомых, но ныне здесь присутствующих красивых девушек. Что ж, пусть, решил Запущин, всё равно скоро всё кончится, кроме того, иностранец в гостях поэта - хороший знак. Почему - Запущин не знал, но ему не до этого было сейчас. Все знаки для него будто бы закончились и просто надвигалась буря изменений. К чёрту уже ласточек, видно как лес вдали ломает деревья - а точнее, он представлял себе мысленно, где находится сейчас поезд, везущий к нему в растерянные объятья его прежнюю любовь, о которой он даже не ведал сегодня - какой она стала и хотя бы как выглядит.
На третьем часу из пяти отведённых, Запущин понял, что безнадёжно смотрит лишь на одну из всех его гостей - малознакомую, но высокую и блистательную девушку по имени Ксения. В своём доме он её видел впервые, а там, где видел её до этого, то даже представить себе не мог, что она когда-нибудь будет в его доме и он сможет на неё смотреть сам, своими глазами как на ту, с которой у него может завязаться короткий (пусть и на два оставшихся часа) роман. Самым важным здесь было то, что Ксения сама смотрела только на Запущина, и сердце его наполнилось от этого - не скрывшегося от внимания всех гостей - факта чем-то необычайно лёгким, бодрящим, придающим сил жить.
Далее - дело техники: Запущин предпринял всё, чтобы оказаться с Ксенией наедине, и оказался, и наедине оказалось всё то, что наедине может оказываться, и оказалось, что Ксения наедине не становится хуже, но напротив, она становится просто ослепительной. И, оказалось, что она, в отличие от всех других красивых девушек, просто обожает стихи. Но тут её Запущин прервал, заявив, что не любит вообще говорить о стихах - лишь бы в третий раз повторить любовный подвиг.
Когда Запущин и Ксения вернулись к гостям, то, по негласно принятым здесь правилам, они никому не показывали, что с ними произошло, не обнимались, не целовались, не прижимались друг к другу. Впрочем, возможно теперь действовали другие правила: Запущин после уединения не только не потерял части интереса к Ксении, но, напротив, теперь вообще не мог свести с неё глаз, да и она смотрела на него не меньше, чем до всего этого. Сейчас им двоим будто бы не хотелось говорить и показывать другим друг друга просто потому, что их друг друга стало таким важным, неожиданно счастливым. Кажется, Запущин влюбился. До приезда его прежней любови оставался час.
Все сели за стол, затем вышли во двор (родители оставили Запущину частный дом), курили, смеялись, срывали с фруктовых деревьев яблоки и груши, разговаривали о неважном. Ксения вновь погрузилась в средоточие девичьей компании, Запущин вновь оказался среди себе подобных молодых людей (хотя и был среди них самым старым). Также он заметил, как возле двора стоит, помимо обычно оставляемых его гостями машин (обычно на машинах сейчас приезжали только девушки), длиннющий лимузин. Теперь, оказавшись среди молодых людей, он спросил их - в шутку - какая же из девушек приехала на лимузине? Неужто теперь девушки ещё должны и на лимузины пересесть просто для того, чтобы мужчины обратили на них внимание? Все его знакомые молодые люди засмеялись, но все, кроме одного. Не смеялся только красивый иностранец, не смеялся потому, что очень плохо ещё знал русский язык. Иностранец переспросил их - о чём они смеются, а затем, когда они ему объяснили, сдержанно улыбнулся и ответил, что лимузин - его собственный, приехав в Россию он его себе здесь купил; в лимузине сидит его собственный водитель, которого, приехав в Россию он себе тоже тотчас же купил. И тут, пока иностранец всё это объяснял, у Запущина появилось две мысли: первая, которую он отогнал, шептала ему, что этот человек - дьявольски богат; вторая, которую он тут же схватил и не отпускал, заговорщицки подмигивала ему - а что если удивить свою бывшую, и приехать за ней на вокзал на этом вот самом длиннющем белом лимузине? О чём он тут же и попросил иностранца. Тот не преминул ответить участливым согласием, и даже поинтересовался: не надо ли помочь с вещами? Водитель поможет, сообщил иностранец, но, если такое дело, то и он может помочь. Странные люди, думал Запущин, богатые как черти, а зачем-то хотят помогать, принимают в тебе участие. Да, иностранцы определённо лучше наших богачей, решил он про себя, и тут же поделился со вновь обретённым иностранным другом своей самой сокровенной новостью: через три месяца, сразу в четырёх крупнейших издательствах мира, на английском, французском, итальянском и китайском выйдет одна и та же книга: безупречно составленный, превосходно напечатанный, уникально иллюстрированный сборник его стихов, «Колоннада». Вау! - действительно обрадовался иностранец, зэтс вандерфул! итс грейт! - и тут же опустошил вместе с Запущиным на брудершафт по сто грамм превосходного виски, который сюда же сам и доставил.
А затем Запущин, не выпуская из поля зрения то тут то там появлявшуюся и тут же исчезающую из вида Ксению, оказался с этим иностранцем один на один - все его друзья как раз - медленным перебежками и даже уже особо не ища поводов - направлялись к компании молодых девушек. Запущин не волновался насчёт того, что Ксения с кем-нибудь сегодня сойдётся помимо него: даже после того, как он привезёт свою бывшую, он отправит её в душ с дороги, а Ксению очень даже может представить своей настоящей. От этой мысли становилось тем более теплее, чем более он чувствовал: это взаимно. Ксения тоже желает, чтобы так всё и случилось.
Иностранец неожиданно спросил у Запущина, нетактично показывая пальцем на Ксению: кто это? И тут впервые Запущин посмотрел на своего собеседника с опаской: мол, а тебе какое дело? Иностранец был весьма искренен и прямолинеен: мне очень нравится эта девушка, я бы очень хотел быть с ней. Так прямо и сказал. И тогда - Запущин сначала глянул на часы, а затем - на Ксению - он попросил иностранца поехать с ним на вокзал. Конечно же, иностранец согласился - настолько открытым он оказался человеком, а дело вовсе не в том, что он беспокоился за свой лимузин. За подобного рода беспокойство получал деньги водитель.
Запущин хотел взять иностранца с собой для того, чтобы объяснить ему по дороге - без лишних ушей, как говорится - насколько Ксения любит его, Запущина и насколько он, Запущин, любит эту длинноногую Ксению, и насколько ему, бедному богатому иностранцу, здесь нечего ловить. Козырем в уме Запущин помнил интерес Ксении к поэзии, а кто здесь может зваться богом поэзии, в этой стране (а скоро - и в других странах мира), кроме Запущина? Так что тебе, старина, ловить здесь нечего и никакие твои деньги не помогут тебе. Приблизительно так думал Запущин, подходя к лимузину. Конечно, на миг ему показалось, что он боится, и в нём сказывается банальная ревность (слово, ни разу не встречавшееся в его стихах, и он тщательно следил, чтобы в иностранных переводах оно тоже не промелькнуло). Но, во-первых, он был слишком пьян, чтобы придавать значение этому чувству сейчас, и, во-вторых, он вообще-то полагал себя от этого чувства избавленным.
В лимузине за тонированными стёклами оказался разложенный диван. Это было весьма странно, но Запущину пришлось расположиться - полусидя-полулёжа - на одной стороне дивана, а иностранцу - на другой. Указывая на диван рукой, Запущин пошутил: я вижу, какой вы ловелас. Иностранец отмахнулся: да, так и есть, что поделаешь. И тут же повернул разговор на Ксению. И тогда Запущин стал представлять, как она лежит на этом диване, такими же влюблёнными и затуманенными от страсти глазами смотрит в глаза этому вот иностранцу, и говорит, что любит стихи… Нет, не стихи тогда уже, а, например, иностранцев или лимузины. Или диваны в лимузинах. И тогда Запущина начало тошнить. Конечно, если ехать полулёжа спиной к водителю в достаточно пьяном состоянии - затошнит и без мыслей о Ксении с иностранцем. А с такими мыслями затошнило прямо сильно-сильно. И тогда Запущин жестами попросил остановить машину, вывалился из лимузина и тут же, на глазах у прохожих, выпустил содержимое своего желудка прямо на асфальт. Благо, он давно уже ничего не ел (и даже не закусывал), а потому всё прошло быстренько и жиденько. Но Запущин протрезвел.
Немного смущаясь, что от него, наверное, сейчас сильно воняет, он вспомнил, что едет к своей бывшей, встречать её на вокзал. И не виделись они уже семь лет. Но от этого не стало легче отпустить в мыслях Ксению, напротив: от этого, вдобавок ко всему, заболела голова.
Знаешь, что, - сказал Запущин, глядя в глаза иностранцу как ему казалось протрезвевшими, и уж точно прослезившимся глазами (рукавом он утирал рот), - знаешь что, дружок? И Запущин перешёл на превосходный английский, поскольку английский был единственным языком, по которому он мерил переводы на другие языки (французы, итальянцы и китайцы сверялись не с русским, а с английским переводом, он был для них своего рода «оригиналом»). И Запущин сказал приблизительно следующее: сейчас я еду на вокзал встречать свою бывшую любовь, у неё заграницей случились какие-то неприятности, возможно, банально кончились деньги (иностранец странно улыбнулся при словах «банально кончились деньги»). Но я её уже не люблю. А Ксению я очень даже люблю, понимаешь?
Иностранец понимал и только спросил: как давно Запущин знает Ксению, как давно у них роман? Запущин ответил, что не так давно, но уже достаточно, чтобы понять - они любят друг друга безмерно. Окей, сказал иностранец, я бы отступил, поскольку очень уважаю ваши чувства друг к другу, но по-моему я тоже её люблю. И что же? - переспросил Запущин. Я буду её добиваться во что бы то ни стало - пожал плечами иностранец, будто бы отвечая сколько сейчас времени чрезмерно озабоченному этим вопросом случайному прохожему.
Запущин замолчал. До вокзала оставалось ехать минут пять. Слушай, начал Запущин говорить по-дружески, пойми меня. Ты очень богатый, а я - гол как сокол (идиома такая русская). Я не выдержу твоей конкуренции. Сейчас и так приедет моя бывшая, и моя жизнь изменится, и Ксения скоро исчезнет. Будь другом, давай какое-то время ты не будешь говорить Ксении, что ты безмерно богат, я прошу у тебя немного времени для личного счастья.
Иностранец на миг задумался, улыбнулся, и ответил: Окей. Тогда ты не говори Ксении, что ты поэт. А ты думаешь, что она не знает этого? - тут же выпалил Запущин. А мне всё равно, что она знает, - ответил иностранец, - ведь и я приехал на лимузине со своим водителем, а потому она может догадаться, что я не беден. В вашей стране, впрочем как и в нашей, не каждый ездит на лимузине с водителем, понимаешь?
Да, растерянно пробормотал Запущин, но тогда я не понимаю - чего же ты от меня хочешь? А я хочу, чтобы ты просто вёл себя с ней так, как будто ты никогда не писал стихов, а я сейчас оставлю лимузин на вокзале и мы с тобой наймём обычное ваше такси.
Договорились! - обрадовался Запущин, но, когда они уже шли на перрон, он спросил ещё: А что это значит: как будто никогда не писал стихов? Я же не знаю этого. Я этого не умею.
Всё очень просто, - ответил иностранец, - я одет в дорогую одежду. Я могу зайти в любой ваш привокзальный магазин и одеться наподобие гастарбайтера. Пить буду не свой любимый виски, а ту гадость, которую там вы пьёте, ночевать в дешёвой гостинице. Понимаешь - я перестаю быть на время тем, кто я есть. И то же самое делаешь ты. Договорились?
Да-да, договорились, - бормотал, взбираясь по последнему пролёту, Запущин, - но я всё равно не очень понимаю.
А я прослежу. Ты будучи поэтом был в центре внимания, шутил, говорил, веселился. Если Ксения тебя любит, то теперь тебе надо от этого отказаться - также как я отказываюсь от образа жизни состоятельного человека. А чтобы тебе было проще, давай мы с тобой разыграем серьёзную карту, сходим ва-банк?
И, под шум тормозов подъезжающего поезда, который вёз неизвестную Запущину его бывшую любовь, иностранец кое-что прошептал ему в ухо.
И Запущин, будучи всё же достаточно пьяным, восхитился этой идее - такого авантюрного замысла он даже допустить в мыслях не мог, не то чтобы ему предложили его извне.
Они встретили его бывшую любовь (но как же теперь всё было неважно - ни как она выглядит (выглядела она превосходно), ни зачем она вернулась (пока неизвестно) - всё померкло перед предстоящей авантюрой). Они сухо обнялись (Запущин объяснил это себе присутствием третьего лишнего, этого иностранца), подхватили вещи - и отправились к нанятому иностранцем такси. Лимузин к этому времени уже куда-то исчез с привокзальной площади. По дороге домой Запущин, иностранец и бывшая любовь Запущина в основном молчали, если не считать разговором дежурные вопросы в стиле: как доехала?
Вернувшись к гостям, Запущин представил свою бывшую любовь как свою бывшую любовь (Ксения была здесь, и за это время она стала ещё ослепительнее, а ведь всего час какой-то минул). Мол, моя девушка бывшая вернулась из-за границы и теперь, пока она идёт в душ, мы с вами все вместе ещё выпьем, а когда она выйдет из душа, то мы ей нальём штрафную. Все - включая бывшую - поддержали это предложение и продолжили пьянство, которое здесь, в общем-то, и не останавливалось. Как бывшая воспринимает нынешнюю жизнь Запущина, его не очень интересовало - он намеренно стремился на неё просто не смотреть.
И когда бывшая ушла в душ, Запущин попросил внимания - он собирался сказать очень важную новость. Всем (при этом он глянул на Ксению, она, ничего не подозревая, подошла ближе к столу и заинтересованно, по-детски, глядела на него своими карими глазами). Дело в том, что скоро на четырёх языках выходит книга Запущина «Колоннада». Гости дружно загудели - да, мы знаем, как же, от нас не скроешь (Ксения молчала, бывшая шумела водой из душа). Так вот, на самом деле, - торжественно проговорил Запущин, - автор всех этих бесподобных стихов - не я. Все тут же снова загудели, ещё громче (хотя никто, пожалуй, этих стихов и в глаза не видел, разве что Ксения возможно). Все эти стихи написаны на английском языке, а я лишь переводил их до поры до времени и купался в чужой славе. Повисла мёртвая тишина. Автор всех этих стихов - вот этот вот скромный американский поэт, с которым двенадцать лет назад мы заключили договор. Срок действия договора истечёт через три месяца, но раз уж автор здесь, то он, Запущин, более не может скрываться - и представляет всем подлинного художника. И предлагает за него выпить. И при этом Запущин глянул на иностранца, подмигнул ему и поднял бокал. Иностранец, моментально выступая в поле общего внимания, едва успел подмигнуть Запущину. Расчёт Запущина был простой: его поэтический дар - его, и никуда он не денется, какую бы авантюру вокруг него не выстроить. Хочет иностранец такого хода, чтобы увидеть - насколько Запущин ради Ксении сегодня (по меньшей мере сегодня) готов не быть поэтом - пусть смотрит.
Но первым делом план Запущина стал рушиться со стороны Ксении - она тихо подошла к нему (когда все остальные приветственно обнимались с иностранцем) и также тихо, почти бесшумно произнесла: так вот почему вы не любите стихов. Запущин схватил её за локоть: погодите, Ксения, вы даже не представляете себе, как вы мне сейчас важны и мне даже кажется, что я полюбил вас так, как давно уже никого не… Но тут Ксения прервала его: фи, сказала она, какая пошлость, были бы вы настоящим поэтом, вы бы так банально со мной сейчас не разговаривали. Но тут их разговор прервал иностранец, спешивший к диалогу Ксении и Запущина, чтобы проверить - соблюдает ли Запущин условия договора, который они заключили, между прочим, на три месяца - как раз до выхода «Колоннады». Затем иностранец обещал Запущину много денег и публичное, признательное объявление о розыгрыше и шутливом договоре, который они заключили сегодня. Перед всем миром.
Но Запущин, поражённый тем, что Ксения так быстро от него отвернулась, а чуть позже (минут через двадцать семь) уже глядела влюблёнными глазами на иностранца, потерял интерес к этой игре. И к этим людям. Хорошо хоть, что здесь оставалась бывшая, которая одна только знает его стихи, помнит как он начинал, и поэтому её никакой розыгрыш не проймёт. Но бывшая тоже изменилась. Она совершенно не хотела вникать в происходящее. Она была сама по себе, а Запущин - сам по себе. И всё это под одной крышей.
Гости ушли, поскольку это свойство всех гостей, и те не были исключением. Разве что провожая их, Запущин грустил больше обычного. Даже не грустил, а был растерян, потерян, брошен. Новость о том, что не Запущин автор своих стихов быстро разлетелась и достигла столицы. «Колоннада» вышла в шести странах мира (ловкий иностранец нанял лучших переводчиков ещё и на немецкий, а также на испанский - для стран Латинской Америки, ну и чуть-чуть для Испании) через два месяца. Через три месяца вышло арабоязычное издание сборника, но Запущин был уже не причём. Поскольку договор был заключён сроком на три месяца, то, вышедшая и распространённая буквально за две недели книга запечатлелась в умах читателей под авторством этого самого иностранца. Через три месяца, - Запущин это видел по спутниковому ТВ - иностранец исполнил свою часть договора: он, на шоу Ларри Кинга, сказал сквозь смех, что на самом деле - он не автор этих гениальных стихов, а автор - безвестный ныне провинциал из России по фамилии «Запущин». Ларри Кинг смеялся до слёз, а аудитория просто зашлась аплодисментами: автор не только гениален, так ещё и остроумен! Передача, кстати, была посвящена интересной теме: мол, мы давно все полагали, что поэзия умерла и через строфы поэтического языка уже ничего современность не расслышит, а тут вот появляется-таки поэт, который заставляет вновь - как Данте (именно как Данте!) - всех слушать себя, собирает огромные аудитории. Новый Томас Элиот, не больше не меньше. Но, в отличие от Элиота, который не очень-то прославился - в сравнении с героем нашего сегодняшнего шоу - мы сразу все, в разных странах мира, распознали его. Мы не дадим гению пропасть в безвестности, мы - современные люди, и мы лучше прежних, мы можем оценить гения ещё при жизни.
Запущин смотрел на всё это пьяными и грустными глазами, спутник вещал без перевода, напрямую, но Запущин пока ещё понимал английскую речь. В соседней комнате его бывшая, которая жила здесь сама по себе, скрипела диваном со своим любовником, милым, в общем-то человеком. Запущин выключил шоу, дождавшись титров. Бормоча про себя что-то о том, что вся поэзия говно полнейшее и никаких поэтов не бывает вовсе, он бухнулся спать даже не раздеваясь. Диван в соседней комнате ещё долго не утихал, но Запущина это уже не волновало. Он привык к таким ночам и желал только того, чтобы всё это быстрее закончилось.
Ксении, кстати, он больше не видел.