"Отче наш" кончился.
Четыре года упорной работы над романом закончены - он готов.
"Отче наш" кончился.
Это мой пятый (и самый главный - по количеству сил и ломок, испытанных мною) роман, при этом у меня ни разу не было художественной книжки прозы (второй роман "[Ко]Миссия" был опубликован в "Волге").
Сразу же испытываю ощущения различных вещей, со стороны романа это выглядит так:
- я узнал, наконец-то, чем он закончился;
- теперь есть возможность собрать некий "замысел", о котором я узнал только теперь - и подумать - почему всё так и зачем мне, четыре года назад начавшему, этот замысел был нужен.
Это приводит к обратной стороне этих различных вещей, которые уже касаются стороны меня (кстати, был период, когда я хотел назвать его "Волшебная сторона другого берега"). То есть, литературная сторона была поводом для изменений в жизни, точно также как и сторона жизни была ресурсом для текста. И вот, глядя на то, что я бросил в топку за эти четыре года, я могу очень хорошо видеть - как роман меня поимел. Моей местью было ему его завершение.
Итак, мне тридцать один год. У меня имеется дочка, которая растёт где-то там. Мне нужно было полностью выйти из круга тех людей, которые мне были неинтересны и с которыми мы общаемся лишь потому что они - друзья семьи, одноклассники, родственники и т.д. Их теперь нет. Если ранее я страдал от этих потерь, так теперь понятно: я, словно беременная самка, старающаяся сберечь потомство, бессознательно уходил с тех троп, на которых мог тысячу раз случится выкидыш (охотники, обычный садизм над тем, кто что-то делает со стороны тех, кто ничего не делает - так хорошо знакомый нам в этих снисходительных "дружеских" взглядах ("ну мы-то его знаем, какой же он писатель"), после которого опускаются руки (и - у творческих людей - всё остальное тоже опускается). Воистину, безгранично искусство мелкого унижения, распространяющего свои стратегии на всякого, кто занят своим делом. Дело не в том, что надо заниматься их (чужим) делом, нет, вообще не надо заниматься. Ничем.
Итак, роман потребовал, чтобы это сгинуло. И это сгинуло.
Он потребовал невнимательности к своей жизни, личным отношениям с разными людьми. Точнее: внимания ровно настолько, насколько оно позволяет сжечь впечатление в топке текста.
Благодаря этому я много раз вёл себя как сволочь (так казалось многим хорошим нетворческим людям). И меня это огорчало. Но роман научил меня тому, что истина "всем не угодишь" - это не только негативная истина, а положительная: "следует не угождать всем". Простите все, кто был мною встречен, обласкан и вскоре забыт. Впрочем, опыт показывает: с вами так поступят многие вообще просто так, потому что они такие. А вы мне помогли (и я об этом вам сообщал, между прочим), просто вы помогли в том, аналогов чему искать чаще всего у себя не хотели.
Да, моя жизнь запущена полностью. Я получаю нищенскую зарплату, в то время как мои ровесники ездят по курортам в отпусках, я с трудом наскребаю какие-то гроши на "продержаться до следующей подачки". Работа над романом заставила меня думать, что нищенство запущенной жизни - это "так надо". Самое интересное, что иммунная система работы заставила меня не принимать это, и не отвергать это - а вообще жить так, что это не очень-то важно.
И он заставил меня знать, что образы жизни - человек-писатель и человек семейственный и человек-карьерист - в случае моего творчества - несовместимы. Блаженны те, кто это может. Но мне их творчество (воистину предустановленная гармония!) не интересно. Я это чувствую даже ещё не зная, кто этот человек - достаточно видеть как он связывает слова между собой.
И можно было бы вернуться к жизни, но всё дело в том, что четыре года начисто уничтожили то, куда можно было бы "вернуться", и трансформировали то, что я называл тогда "жизнью" до неузнаваемого леса вопросов и нежеланий.
Это не всё, конечно же, так мысли вслух.
И что теперь?
Теперь осталось редактирование (которое хуже письма) и издание. Вопрос к друзьям: нет ли добрых советов: где издать книгу? Она достаточно нескромна по нынешним меркам: 21 п.л. (840 тыс.символов).
"Отче наш" кончился.
Это мой пятый (и самый главный - по количеству сил и ломок, испытанных мною) роман, при этом у меня ни разу не было художественной книжки прозы (второй роман "[Ко]Миссия" был опубликован в "Волге").
Сразу же испытываю ощущения различных вещей, со стороны романа это выглядит так:
- я узнал, наконец-то, чем он закончился;
- теперь есть возможность собрать некий "замысел", о котором я узнал только теперь - и подумать - почему всё так и зачем мне, четыре года назад начавшему, этот замысел был нужен.
Это приводит к обратной стороне этих различных вещей, которые уже касаются стороны меня (кстати, был период, когда я хотел назвать его "Волшебная сторона другого берега"). То есть, литературная сторона была поводом для изменений в жизни, точно также как и сторона жизни была ресурсом для текста. И вот, глядя на то, что я бросил в топку за эти четыре года, я могу очень хорошо видеть - как роман меня поимел. Моей местью было ему его завершение.
Итак, мне тридцать один год. У меня имеется дочка, которая растёт где-то там. Мне нужно было полностью выйти из круга тех людей, которые мне были неинтересны и с которыми мы общаемся лишь потому что они - друзья семьи, одноклассники, родственники и т.д. Их теперь нет. Если ранее я страдал от этих потерь, так теперь понятно: я, словно беременная самка, старающаяся сберечь потомство, бессознательно уходил с тех троп, на которых мог тысячу раз случится выкидыш (охотники, обычный садизм над тем, кто что-то делает со стороны тех, кто ничего не делает - так хорошо знакомый нам в этих снисходительных "дружеских" взглядах ("ну мы-то его знаем, какой же он писатель"), после которого опускаются руки (и - у творческих людей - всё остальное тоже опускается). Воистину, безгранично искусство мелкого унижения, распространяющего свои стратегии на всякого, кто занят своим делом. Дело не в том, что надо заниматься их (чужим) делом, нет, вообще не надо заниматься. Ничем.
Итак, роман потребовал, чтобы это сгинуло. И это сгинуло.
Он потребовал невнимательности к своей жизни, личным отношениям с разными людьми. Точнее: внимания ровно настолько, насколько оно позволяет сжечь впечатление в топке текста.
Благодаря этому я много раз вёл себя как сволочь (так казалось многим хорошим нетворческим людям). И меня это огорчало. Но роман научил меня тому, что истина "всем не угодишь" - это не только негативная истина, а положительная: "следует не угождать всем". Простите все, кто был мною встречен, обласкан и вскоре забыт. Впрочем, опыт показывает: с вами так поступят многие вообще просто так, потому что они такие. А вы мне помогли (и я об этом вам сообщал, между прочим), просто вы помогли в том, аналогов чему искать чаще всего у себя не хотели.
Да, моя жизнь запущена полностью. Я получаю нищенскую зарплату, в то время как мои ровесники ездят по курортам в отпусках, я с трудом наскребаю какие-то гроши на "продержаться до следующей подачки". Работа над романом заставила меня думать, что нищенство запущенной жизни - это "так надо". Самое интересное, что иммунная система работы заставила меня не принимать это, и не отвергать это - а вообще жить так, что это не очень-то важно.
И он заставил меня знать, что образы жизни - человек-писатель и человек семейственный и человек-карьерист - в случае моего творчества - несовместимы. Блаженны те, кто это может. Но мне их творчество (воистину предустановленная гармония!) не интересно. Я это чувствую даже ещё не зная, кто этот человек - достаточно видеть как он связывает слова между собой.
И можно было бы вернуться к жизни, но всё дело в том, что четыре года начисто уничтожили то, куда можно было бы "вернуться", и трансформировали то, что я называл тогда "жизнью" до неузнаваемого леса вопросов и нежеланий.
Это не всё, конечно же, так мысли вслух.
И что теперь?
Теперь осталось редактирование (которое хуже письма) и издание. Вопрос к друзьям: нет ли добрых советов: где издать книгу? Она достаточно нескромна по нынешним меркам: 21 п.л. (840 тыс.символов).