Возрождение карательной психиатрии в России
Алексей Петрович Мананников помещен в Психиатрическую больницу "на обследование" в течение 30 дней.
Арестовать было не за что, а вот доводов на помещение его в больницу на 30 дней хватило. Все было разыграно, как по нотам.
Итак, теперь обследование в Психиатрической больнице стало новой скрытой формой ареста.
Похоже, что разосланы инструкции по применению.
Читайте хронику событий, составленную А.П. Мананниковым:
23.12.10
На 15-00 назначено рассмотрение моей жалобы на постановление следователя Петрушина. Петрушин отказал мне в выдаче копий моих же жалоб в ЕСПЧ, хранящихся в электронном виде в компьютерах, изъятых у меня при обыске в октябре.
Судья Веселых выслушивает мнение прокурора, полагавшей необходимым отказать Мананникову, поскольку конфискация его жалоб в ЕСПЧ никаких его прав не нарушает. Так и положено, по прокурорским понятиям, в Российской Федерации.
Судья, прокурор, секретарь судебного заседания выходят из зала. Я остаюсь дожидаться решения.
Почти сразу в зал заходит мой "маленький чекистский презерватив" - следователь Петрушин. Петрушин в форме - весь голубой. С ним небольшого роста толстожопый мужичок - типичный "топтун", "Алексей Петрович",- почти радостно обращается "маленький чекистский презерватив", протягивая мне бумажку: - "распишитесь за повестку". Из повестки узнаю, что в 16-00 у судьи Бутырина рассматривается ходатайство Петрушина о принудительном направлении меня на стационарную экспертизу.
Расписываюсь за повестку, смотрю на часы: 15-25. Лезу в карман - мобильного с собой нет!. Беру шапку, выхожу из зала.
"Алексей Петрович, Вы куда?"- Петрушин старается перегородить дорогу. "Надо зайти домой, предупредить о возможном долгом отсутствии," - отвечая, отшвыриваю малышку Петрушина с дороги.
Узкий коридор четвертого этажа Центральноог суда пытается перегородить толстожопый топтун. Но я напираю сзади, подталкивая толстожопого к выходу. По лестницам до первого этажа толстожопому приходится катиться почти кубарем. Малышка Петрушин едва поспевает за нами.
Выход на первом этаже оказывается сразу тремя судебными приставами. Толстожопый повисает у меня на руке. Поездка домой сорвалась.
Стряхнув с руки топтуна, поворачиваю назад, на лестницу. "Алексей Петрович, Вы куда," - вновь суетится Петрушин, - "кабинет судьи Бутырина на первом этаже".
"Извини, гражданин начальник, но меня не оглашенное постановление судьи Веселых на четвертом этаже ждет". Возвращаюсь на четвертый этаж. Жду Веселых. К Петрушину, толстожопому и приставам присоединились еще двое конвоиров в милицейской форме.
Веселых быстро зачитывает постановление с отказом в удовлетворении моей жалобы - и без Европейского суда обойдешься, вражина!
Милиционеры протягивают мне наручники, но Петрушин их одергивает: "Еще рано, не здесь".
Без наручников, но с огромной ментовской свитой спускаюсь на первый этаж.
Пытаюсь пройти в зал заседаний, где сидят люди, но меня не пускают. Дескать, идет закрытое заседание. Как я понял, заказной судья Бутырин рассматривал и , естественно, удовлетворял какое-то ходатайство следователя Цыганова, преследующего семью Солодкиных.
Заседание по ходатайству Петрушина открылось в шестом часу. Участвуют приведенный Петрушиным его личный адвокат Стороженко, который должен играть роль моего защитника, а также прокурор Лобанова, запомнившаяся мне изощренной манерой допроса свидетеля Кутенева в суде у Шишкиной. Несмотря на температуру более 38 градусов у Кутенева, запутать его Лобановой не удалось, но выглядела она при этом омерзительно. Омерзительнее судьи Шишкиной, работавшей с ней в паре.
Заявляю отвод Лобановой, поскольку ранее сталкивался с ее неприязненным ко мне отношением, полагаю, что эта неприязнь может сказаться на позиции гособвинителя.
Естественно, Бутырин отвод отклонил.
Заявляю ходатайство об объявлении перерыва для вызова моего адвоката, с которым у меня заключено соглашение по данному делу. Петрушин и Лобанова - возражают. Ходатайство о заключении в стационарную психо-тюрьму должно рассматриваться в течении 24 часов, дескать.
Заявляю ходатайство о перерыве, чтобы отогнать свою машину, стоящую у здания суда, на стоянку. Иначе через месяц от нее мало что останется. Заказной судья Бутырин отклоняет и его , мол,если с машиной что случится, у тебя, вражины, есть право требовать возмещения ущерба. С кого - не уточняет. Знает, что не с кого.
С опозданием в суд прибывает представитель органов опеки из Октябрьского района. У них я получал удостоверение опекуна своей матушки в августе этого года.
Петрушин оглашает свое ходатайство. Из него я понял, что амбулаторные эксперты не пришли к однозначному выводу, страдаю ли я психическими заболевалиями, препятствующими моему привлечению к уголовной ответственности. Они отметили, что я проявляю "демонстративный тип поведения", "неадекватно завышенную самооценку" и не исключено, что "одержим бредом реформаторства". Такая вот заказная лабуда, выданная на-гора советскими горе-психиатрами. Петрушин требует назначения стационарной экспертизы, чтобы разобраться с этим бредом.
Лобанова, чуть ли не хлопая в ладоши, поддерживает ходатайство "маленького чекистского презерватива".
Я, разумеется возражаю. Ссылаюсь на то, что права водительские имею, ни на каком учете не состоял, к врачам никогда не обращался,обследование у нарколога и психиатра проходил в августе, оформляя опекунство над мамой.
Кроме того, маму оставить не с кем. За ней нужен ежедневный уход, надо вовремя давать лекарства, водить в туалет, менять простыни, если вовремя не сводил и т.д. Главное тут, что она привыкла ко мне и без меня чувствует себя хуже.
Тут Первушин поднимает даму из опеки и вместе с судьей пытает ее: правда ли это? Дама говорит, что правда.
А могут ли органы опеки поухаживать за матерью Мананникова в его отсутствие? Да, конечно, могут! (Сегодня 25 декабря - никто из органов опеки так и не заходил к матушке. Если бы не мои друзья, вопрос ее выживания разрешался бы естественным путем. Но чекистским холуям Первушину и Бутырина на это наплевать.
Бутырин удаляется в совещательную комнату около семи вечера.
"Адвоката" Стороженко прошу дать телефон. "Адвокат" отвечает: "Не положено".
Обращаюсь с той же просьбой к даме из органов опеки. Она не отказывает, даже сама набирает номер и передает информацию о происходящем моей подруге Вере Смоленской.
Вера успевает попасть в суд до того, как на моих запястьях защелкнули наручники, забрать у меня ключи от квартиры, ключи и документы от машины, получить инструкцию о том, когда и какие лекарства давать матушке.
В заключительной реплике я сказал, что решение о назначении экспертизы будет свидетельством ренессанса карательной психиатрии в чекистской РФ и, поскольку у меня нет иных методов противодействия государственному насилию, вынужден буду объявить голодовку на весь срок лишения свободы.
В наручниках, в промерзшей "Газели" прибыл в 12-е отделение печально знаменитой психушки на Владимировской.
Сняв с меня куртку и штаны, пересчитав наличные деньги подсунули бумажку. Распишитесь, что добровольно согласны пройти обследование. Подписал, но предварительно зачеркнув слова о согласии и добавив "категорически возражаю и объявляю голодовку".
Койку мне выделили в палате напротив поста медицинского персонала. Двери никогда не закрываются ни в палате, ни у них. На соседней койке всю ночь храпел санитар Сергей Денисов, специально переведенный сюда на ночное дежурство, чтобы я не сбежал или не разложил обследуемых антипутинской пропагандой. То есть, ко встрече со мной заранее готовился не только заказной судья Бутырин, но и заказные эксперты-психиатры.
24.12.10
С утра сдал анализы.
Плюс какие-то мазки.
Какое это имеет отношение к психиатрии?
Побеседовал с терапевтом. Оказывается она читала какое-то мое интервью с фотографией не так давно.
Побеседовал с невропатологом. Он впервые видит преследуемого за политические взгляды. Высказал слова поддержки.
С психиатрами и психологами беседовать отказался. Им что ни скажи - все запишут в выводы экспертизы и объявят сумасшедшим. Опыт амбулаторной экспертизы не пропьешь.
Вежливые медсестры приглашают каждый раз к столу, расписывая прелести меню. Также вежливо отказываюсь.
Народу в отделении немного, 17 человек. Нешумные. Какие-то довольные растительным существованием и полным бездельем.
Странным кажется то, что сортир обычно на замке. Для его посещения требуется обратиться к медперсоналу.
Завотделением отказала мне в передаче мобильного телефона или ноутбука. Следствие бережет впечатлительных судей от "оскорблений".
Но разрешила "звонок другу".
Поэтому вечером удалось встретиться с Верой Смоленской и Александром Рудницким. Даже записать миниинтервью для "Свободы".
Слегка болит голова. Обычное следствие резкого отказа от чая и кофе. Но последствия кофейной зависимости проходят быстро, надеюсь, через пару дней все нормализуется.
CВОБОДУ АЛЕКСЕЮ МАНАННИКОВУ!!! ПРЕКРАТИТЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ СУДЕБНУЮ ПСИХИАТРИЮ ДЛЯ БОРЬБЫ С ИНАКОМЫСЛИЕМ!!!
Арестовать было не за что, а вот доводов на помещение его в больницу на 30 дней хватило. Все было разыграно, как по нотам.
Итак, теперь обследование в Психиатрической больнице стало новой скрытой формой ареста.
Похоже, что разосланы инструкции по применению.
Читайте хронику событий, составленную А.П. Мананниковым:
23.12.10
На 15-00 назначено рассмотрение моей жалобы на постановление следователя Петрушина. Петрушин отказал мне в выдаче копий моих же жалоб в ЕСПЧ, хранящихся в электронном виде в компьютерах, изъятых у меня при обыске в октябре.
Судья Веселых выслушивает мнение прокурора, полагавшей необходимым отказать Мананникову, поскольку конфискация его жалоб в ЕСПЧ никаких его прав не нарушает. Так и положено, по прокурорским понятиям, в Российской Федерации.
Судья, прокурор, секретарь судебного заседания выходят из зала. Я остаюсь дожидаться решения.
Почти сразу в зал заходит мой "маленький чекистский презерватив" - следователь Петрушин. Петрушин в форме - весь голубой. С ним небольшого роста толстожопый мужичок - типичный "топтун", "Алексей Петрович",- почти радостно обращается "маленький чекистский презерватив", протягивая мне бумажку: - "распишитесь за повестку". Из повестки узнаю, что в 16-00 у судьи Бутырина рассматривается ходатайство Петрушина о принудительном направлении меня на стационарную экспертизу.
Расписываюсь за повестку, смотрю на часы: 15-25. Лезу в карман - мобильного с собой нет!. Беру шапку, выхожу из зала.
"Алексей Петрович, Вы куда?"- Петрушин старается перегородить дорогу. "Надо зайти домой, предупредить о возможном долгом отсутствии," - отвечая, отшвыриваю малышку Петрушина с дороги.
Узкий коридор четвертого этажа Центральноог суда пытается перегородить толстожопый топтун. Но я напираю сзади, подталкивая толстожопого к выходу. По лестницам до первого этажа толстожопому приходится катиться почти кубарем. Малышка Петрушин едва поспевает за нами.
Выход на первом этаже оказывается сразу тремя судебными приставами. Толстожопый повисает у меня на руке. Поездка домой сорвалась.
Стряхнув с руки топтуна, поворачиваю назад, на лестницу. "Алексей Петрович, Вы куда," - вновь суетится Петрушин, - "кабинет судьи Бутырина на первом этаже".
"Извини, гражданин начальник, но меня не оглашенное постановление судьи Веселых на четвертом этаже ждет". Возвращаюсь на четвертый этаж. Жду Веселых. К Петрушину, толстожопому и приставам присоединились еще двое конвоиров в милицейской форме.
Веселых быстро зачитывает постановление с отказом в удовлетворении моей жалобы - и без Европейского суда обойдешься, вражина!
Милиционеры протягивают мне наручники, но Петрушин их одергивает: "Еще рано, не здесь".
Без наручников, но с огромной ментовской свитой спускаюсь на первый этаж.
Пытаюсь пройти в зал заседаний, где сидят люди, но меня не пускают. Дескать, идет закрытое заседание. Как я понял, заказной судья Бутырин рассматривал и , естественно, удовлетворял какое-то ходатайство следователя Цыганова, преследующего семью Солодкиных.
Заседание по ходатайству Петрушина открылось в шестом часу. Участвуют приведенный Петрушиным его личный адвокат Стороженко, который должен играть роль моего защитника, а также прокурор Лобанова, запомнившаяся мне изощренной манерой допроса свидетеля Кутенева в суде у Шишкиной. Несмотря на температуру более 38 градусов у Кутенева, запутать его Лобановой не удалось, но выглядела она при этом омерзительно. Омерзительнее судьи Шишкиной, работавшей с ней в паре.
Заявляю отвод Лобановой, поскольку ранее сталкивался с ее неприязненным ко мне отношением, полагаю, что эта неприязнь может сказаться на позиции гособвинителя.
Естественно, Бутырин отвод отклонил.
Заявляю ходатайство об объявлении перерыва для вызова моего адвоката, с которым у меня заключено соглашение по данному делу. Петрушин и Лобанова - возражают. Ходатайство о заключении в стационарную психо-тюрьму должно рассматриваться в течении 24 часов, дескать.
Заявляю ходатайство о перерыве, чтобы отогнать свою машину, стоящую у здания суда, на стоянку. Иначе через месяц от нее мало что останется. Заказной судья Бутырин отклоняет и его , мол,если с машиной что случится, у тебя, вражины, есть право требовать возмещения ущерба. С кого - не уточняет. Знает, что не с кого.
С опозданием в суд прибывает представитель органов опеки из Октябрьского района. У них я получал удостоверение опекуна своей матушки в августе этого года.
Петрушин оглашает свое ходатайство. Из него я понял, что амбулаторные эксперты не пришли к однозначному выводу, страдаю ли я психическими заболевалиями, препятствующими моему привлечению к уголовной ответственности. Они отметили, что я проявляю "демонстративный тип поведения", "неадекватно завышенную самооценку" и не исключено, что "одержим бредом реформаторства". Такая вот заказная лабуда, выданная на-гора советскими горе-психиатрами. Петрушин требует назначения стационарной экспертизы, чтобы разобраться с этим бредом.
Лобанова, чуть ли не хлопая в ладоши, поддерживает ходатайство "маленького чекистского презерватива".
Я, разумеется возражаю. Ссылаюсь на то, что права водительские имею, ни на каком учете не состоял, к врачам никогда не обращался,обследование у нарколога и психиатра проходил в августе, оформляя опекунство над мамой.
Кроме того, маму оставить не с кем. За ней нужен ежедневный уход, надо вовремя давать лекарства, водить в туалет, менять простыни, если вовремя не сводил и т.д. Главное тут, что она привыкла ко мне и без меня чувствует себя хуже.
Тут Первушин поднимает даму из опеки и вместе с судьей пытает ее: правда ли это? Дама говорит, что правда.
А могут ли органы опеки поухаживать за матерью Мананникова в его отсутствие? Да, конечно, могут! (Сегодня 25 декабря - никто из органов опеки так и не заходил к матушке. Если бы не мои друзья, вопрос ее выживания разрешался бы естественным путем. Но чекистским холуям Первушину и Бутырина на это наплевать.
Бутырин удаляется в совещательную комнату около семи вечера.
"Адвоката" Стороженко прошу дать телефон. "Адвокат" отвечает: "Не положено".
Обращаюсь с той же просьбой к даме из органов опеки. Она не отказывает, даже сама набирает номер и передает информацию о происходящем моей подруге Вере Смоленской.
Вера успевает попасть в суд до того, как на моих запястьях защелкнули наручники, забрать у меня ключи от квартиры, ключи и документы от машины, получить инструкцию о том, когда и какие лекарства давать матушке.
В заключительной реплике я сказал, что решение о назначении экспертизы будет свидетельством ренессанса карательной психиатрии в чекистской РФ и, поскольку у меня нет иных методов противодействия государственному насилию, вынужден буду объявить голодовку на весь срок лишения свободы.
В наручниках, в промерзшей "Газели" прибыл в 12-е отделение печально знаменитой психушки на Владимировской.
Сняв с меня куртку и штаны, пересчитав наличные деньги подсунули бумажку. Распишитесь, что добровольно согласны пройти обследование. Подписал, но предварительно зачеркнув слова о согласии и добавив "категорически возражаю и объявляю голодовку".
Койку мне выделили в палате напротив поста медицинского персонала. Двери никогда не закрываются ни в палате, ни у них. На соседней койке всю ночь храпел санитар Сергей Денисов, специально переведенный сюда на ночное дежурство, чтобы я не сбежал или не разложил обследуемых антипутинской пропагандой. То есть, ко встрече со мной заранее готовился не только заказной судья Бутырин, но и заказные эксперты-психиатры.
24.12.10
С утра сдал анализы.
Плюс какие-то мазки.
Какое это имеет отношение к психиатрии?
Побеседовал с терапевтом. Оказывается она читала какое-то мое интервью с фотографией не так давно.
Побеседовал с невропатологом. Он впервые видит преследуемого за политические взгляды. Высказал слова поддержки.
С психиатрами и психологами беседовать отказался. Им что ни скажи - все запишут в выводы экспертизы и объявят сумасшедшим. Опыт амбулаторной экспертизы не пропьешь.
Вежливые медсестры приглашают каждый раз к столу, расписывая прелести меню. Также вежливо отказываюсь.
Народу в отделении немного, 17 человек. Нешумные. Какие-то довольные растительным существованием и полным бездельем.
Странным кажется то, что сортир обычно на замке. Для его посещения требуется обратиться к медперсоналу.
Завотделением отказала мне в передаче мобильного телефона или ноутбука. Следствие бережет впечатлительных судей от "оскорблений".
Но разрешила "звонок другу".
Поэтому вечером удалось встретиться с Верой Смоленской и Александром Рудницким. Даже записать миниинтервью для "Свободы".
Слегка болит голова. Обычное следствие резкого отказа от чая и кофе. Но последствия кофейной зависимости проходят быстро, надеюсь, через пару дней все нормализуется.
CВОБОДУ АЛЕКСЕЮ МАНАННИКОВУ!!! ПРЕКРАТИТЕ ИСПОЛЬЗОВАТЬ СУДЕБНУЮ ПСИХИАТРИЮ ДЛЯ БОРЬБЫ С ИНАКОМЫСЛИЕМ!!!