Московитский "бюрократ" как добродетельный дикарь.
Прочитал очерк С. Шаттенберг "Культура коррупции, или к истории российских чиновников" (спасибо коллеге Елене К.).
Забавный способ применить подход М. Мосса к феномену дара к российскому "обществу" Нового времени.
Общий посыл весьма хорош: "В самом деле, давно пора отказаться от мысли, будто историю России можно адекватно осмыслить с помощью понятий модерности и теории прогресса".
В самом деле, пора. Развитие может быть и немодерным. Например, один из главных социальных трендов России XVI-XVIII вв. - это расширение крепостного права вглубь и вширь: ежели в XVI в. у крестьян было право перехода, то к концу XVIII в. крепостной крестьянин - это двуногая собственность, фактически раб; ежели во 2-й половине XVII в. крестьяне ("посполитые") "малороссийских" земель, присоединенных к России, были лично свбодными, то к концу XVIII в. они по своему юридическому статусу не отличались от "великороссийских" крепостных крестьян, они также стали фактически рабами.
Однако подход а ля Мосс приводит к следующему описанию: "Личные сети обеспечивали то, чего не могли дать государственные институции: личную безопасность, карьеру и социальный статус. Особенно после опыта уничтожения элит Иваном IV организация в клики предоставляла определенную гарантию неприкосновенности собственного достоинства и защиту от прямого вмешательства со стороны монарха". Это как? Конечно, роль родов, их борьба и конкуренция - феномен довольно известный. Для "московита" принадлежность к "честному роду" играла огромную роль. Тем не менее, это не означало отсутствия динамики образования сословий, перехода от прав "родов" к правам сословий. И тогда начинала работать несколько иная логика. Однако в статье проблема "сословности" и управления не упоминается.
Позволю предложить следующее объяснение.
Автор утверждает: "В рамках таких сетей покровители и клиенты основывали свои отношения на взаимном обмене: одни вознаграждались за услуги материальными благами, другие взамен на лояльность и верность могли рассчитывать на социальное продвижение и карьеру. При этом существовали две сферы обмена: с одной стороны, обмен услуг на товары между чиновником и "просителем", с другой - обмен лояльности на карьеру между чиновником и начальником."
Картина безусловно идилическая. Система взаимностей, подарок-отдарок по Моссу. И нет ничего, например, про асимметричность при обмене.
Позволю себе цитату из П. Бурдье:
"От симметрического обмена дарами к асимметрическому демонстративному перераспределению благ, которое лежит в основе образования политической власти, переход осуществляется постепенно: по мере того как мы удаляемся от строгой взаимности, предполагающей относительное равенство в экономическом положении партнеров, закономерно возрастает роль встречных приношений... Осознав эту непрерывность, исследователи типа Поланьи или Салинса, верно отметившие определяющую функцию перераспределения благ в образовании политической власти и в функционировании племенной экономики... не упустили бы из виду центральную операцию этого процесса, а именно обратную конверсию экономического капитала в капитал символический, порождающую отношения зависимости, в основе своей экономические, но скрытые под покровом моральных отношений. ... Мягкие и скрытые формы принуждения тем вероятнее утвержадются как единственный способ осуществления господства и эксплуатации, чем труднее реализуется и сильнее осуждаетс людьми грубо-непосредственная эксплуатация" (Бурдье П. Практический смысл. СПб., 2001. С. 239-240, 252).
С. Шаттенберг ничего не пишет о господстве и принуждении. Они выпали из ее внимания. Нет господства и принуждения - нет и "сословности", этого коллективного способа отставивать свой статус в рамках структур господства. Есть только взаимные дары индивидов.
"Чиновник" мог не просто обменивать свои "услуги". Он мог их навязывать. Более того, он мог просто требовать себе материальных благ за сам факт принадлежности к "власти". (В 1723 г. на следствии староста Багаряцкой слободы Иван Конташев сообщал, что был вынужден «из-за мучения» дать каменскому комиссару Ф. Фефилову 8 рублей и его человеку - «калмаку» - 1 рубль. Обмен был прост - я тебя не мучаю, а ты мне даешь денег. Можно даже и без денег. Незабвенный И.Т. Посошков описывал следующий случай: "На что добрее и разумнее господина князь Дмитрея Михайловича Голицына, а в прошлом 719 году подал я ему челобитную, чтоб мне завод построить винокурной и водку взять на подряд, и, не ведомо чево ради, велел меня за караул посадить. И я сидел целую неделю и стало мне скушно быть, что сижу долго и за что сижу не знаю. В самое заговенье велел я уряднику доложить о себе и он, князь Дмитрей Михайлович, сказал: «Давно ль о де он под караулом сидит?». И урядник ему сказал: «Уже де он целую неделю сидит». И тот час и велел меня выпустить. И я, кажетца, и не последней человек и он, князь Дмитрей Михайлович, меня знает, а просидел целую неделю ни за что, кольми же паче коего мизирнаго посадят, да и забудут". Могу мучать - потому что я здесь власть. Подход до какого-то времени был универсальным).
Иной вопрос - это конкуренция элит за ресурсы. Например, в столице были заинтересованны, чтобы регулярно и в полном объеме, без недоимок поступали налоги. Поборы на местах - это прямой конкурент правительственным налогам. Поэтому можно и попытаться ограничить поборы на местах, т.е. борьба за направление ресурсов, получаемых от господства.
В общем, [по моему скромному мнению] статья началась во здравие, а закончилась - за упокой. Мосс - это хорошо. Однако и после него антропологи и социологи писали о дарах, да и не только... К тому же важно знать и сами источники [прежде всего, архивные] о реалиях гос. управления в России Нового времени, ибо при тесном знакомстве с ними сложно уйти от проблемы господства.
Забавный способ применить подход М. Мосса к феномену дара к российскому "обществу" Нового времени.
Общий посыл весьма хорош: "В самом деле, давно пора отказаться от мысли, будто историю России можно адекватно осмыслить с помощью понятий модерности и теории прогресса".
В самом деле, пора. Развитие может быть и немодерным. Например, один из главных социальных трендов России XVI-XVIII вв. - это расширение крепостного права вглубь и вширь: ежели в XVI в. у крестьян было право перехода, то к концу XVIII в. крепостной крестьянин - это двуногая собственность, фактически раб; ежели во 2-й половине XVII в. крестьяне ("посполитые") "малороссийских" земель, присоединенных к России, были лично свбодными, то к концу XVIII в. они по своему юридическому статусу не отличались от "великороссийских" крепостных крестьян, они также стали фактически рабами.
Однако подход а ля Мосс приводит к следующему описанию: "Личные сети обеспечивали то, чего не могли дать государственные институции: личную безопасность, карьеру и социальный статус. Особенно после опыта уничтожения элит Иваном IV организация в клики предоставляла определенную гарантию неприкосновенности собственного достоинства и защиту от прямого вмешательства со стороны монарха". Это как? Конечно, роль родов, их борьба и конкуренция - феномен довольно известный. Для "московита" принадлежность к "честному роду" играла огромную роль. Тем не менее, это не означало отсутствия динамики образования сословий, перехода от прав "родов" к правам сословий. И тогда начинала работать несколько иная логика. Однако в статье проблема "сословности" и управления не упоминается.
Позволю предложить следующее объяснение.
Автор утверждает: "В рамках таких сетей покровители и клиенты основывали свои отношения на взаимном обмене: одни вознаграждались за услуги материальными благами, другие взамен на лояльность и верность могли рассчитывать на социальное продвижение и карьеру. При этом существовали две сферы обмена: с одной стороны, обмен услуг на товары между чиновником и "просителем", с другой - обмен лояльности на карьеру между чиновником и начальником."
Картина безусловно идилическая. Система взаимностей, подарок-отдарок по Моссу. И нет ничего, например, про асимметричность при обмене.
Позволю себе цитату из П. Бурдье:
"От симметрического обмена дарами к асимметрическому демонстративному перераспределению благ, которое лежит в основе образования политической власти, переход осуществляется постепенно: по мере того как мы удаляемся от строгой взаимности, предполагающей относительное равенство в экономическом положении партнеров, закономерно возрастает роль встречных приношений... Осознав эту непрерывность, исследователи типа Поланьи или Салинса, верно отметившие определяющую функцию перераспределения благ в образовании политической власти и в функционировании племенной экономики... не упустили бы из виду центральную операцию этого процесса, а именно обратную конверсию экономического капитала в капитал символический, порождающую отношения зависимости, в основе своей экономические, но скрытые под покровом моральных отношений. ... Мягкие и скрытые формы принуждения тем вероятнее утвержадются как единственный способ осуществления господства и эксплуатации, чем труднее реализуется и сильнее осуждаетс людьми грубо-непосредственная эксплуатация" (Бурдье П. Практический смысл. СПб., 2001. С. 239-240, 252).
С. Шаттенберг ничего не пишет о господстве и принуждении. Они выпали из ее внимания. Нет господства и принуждения - нет и "сословности", этого коллективного способа отставивать свой статус в рамках структур господства. Есть только взаимные дары индивидов.
"Чиновник" мог не просто обменивать свои "услуги". Он мог их навязывать. Более того, он мог просто требовать себе материальных благ за сам факт принадлежности к "власти". (В 1723 г. на следствии староста Багаряцкой слободы Иван Конташев сообщал, что был вынужден «из-за мучения» дать каменскому комиссару Ф. Фефилову 8 рублей и его человеку - «калмаку» - 1 рубль. Обмен был прост - я тебя не мучаю, а ты мне даешь денег. Можно даже и без денег. Незабвенный И.Т. Посошков описывал следующий случай: "На что добрее и разумнее господина князь Дмитрея Михайловича Голицына, а в прошлом 719 году подал я ему челобитную, чтоб мне завод построить винокурной и водку взять на подряд, и, не ведомо чево ради, велел меня за караул посадить. И я сидел целую неделю и стало мне скушно быть, что сижу долго и за что сижу не знаю. В самое заговенье велел я уряднику доложить о себе и он, князь Дмитрей Михайлович, сказал: «Давно ль о де он под караулом сидит?». И урядник ему сказал: «Уже де он целую неделю сидит». И тот час и велел меня выпустить. И я, кажетца, и не последней человек и он, князь Дмитрей Михайлович, меня знает, а просидел целую неделю ни за что, кольми же паче коего мизирнаго посадят, да и забудут". Могу мучать - потому что я здесь власть. Подход до какого-то времени был универсальным).
Иной вопрос - это конкуренция элит за ресурсы. Например, в столице были заинтересованны, чтобы регулярно и в полном объеме, без недоимок поступали налоги. Поборы на местах - это прямой конкурент правительственным налогам. Поэтому можно и попытаться ограничить поборы на местах, т.е. борьба за направление ресурсов, получаемых от господства.
В общем, [по моему скромному мнению] статья началась во здравие, а закончилась - за упокой. Мосс - это хорошо. Однако и после него антропологи и социологи писали о дарах, да и не только... К тому же важно знать и сами источники [прежде всего, архивные] о реалиях гос. управления в России Нового времени, ибо при тесном знакомстве с ними сложно уйти от проблемы господства.