Тельняшка. Полоска № 44.
За завтраком господа офицеры пытались вести лёгкую беседу, однако же при этом искоса поглядывали на Штурбубенина, невозмутимо заправляющего свою еду всеми имеющимися на столе соусами. Всем было известно, что сегодня последний день пребывания одиозного мичмана на борту эсминца, но он вёл себя совершенно как ни в чём не бывало.
- Слушай, Аркадий, а куда ты уходишь-то? - наконец не выдержал я.
- Ну, я бы не хотел об этом говорить. - жеманно ответил Штурбубенин. - А то мало ли как там сложится…
- Да будет тебе! - не отставал я. - Расскажи, никто же из нас не обирается перебегать тебе дорогу!
- И всё же не стоит… - упёрся он. - Всякое может быть…
- Да что может случиться? - я был полон решимости выведать новое место службы моего сослуживца.
- Ну, я с людьми тяжело схожусь, как бы чего не вышло… - продолжал уклоняться от ответа Штурбубенин.
Я хотел было продолжать до победного, но тут Аркадия позвал старший баталер-кондуктор Антипий Люськин, желающий незамедлительно принять от него по описи казенное имущество.
Штурбубенин резво подскочил и торопливо засеменил за маленьким, но крепким и суровым баталером. Лицо Люськина выражало решимость получить от мичмана всё сполна.
Мы с Берингом и Пугачёвым тоже поднялись и направились в боевую рубку.
- Да, господа! - неожиданно вспомнил я. - Выставка Бакста заканчивается через несколько дней, имейте в виду.
- Кто такая Бакста? - улыбнулся Якоб Йоханнович.
- Эээ… Художник такой… - я растерянно повернулся к Пугачёву. - Стёпа, ну ты-то, конечно, в курсе?
- Прости, Алексей, - с сожалением пожал плечами он. - Но я в этих художниках совершенно не разбираюсь.
Признаться, я был совершенно обескуражен. Я привык, что беседы об искусстве с удовольствием и знанием дела поддерживают Громобоев, Регистратов и Марабуев, и искренне полагал, что и остальные мои сослуживцы не отстают от них. Однако же это оказалось не так…
Правда долго предаваться переживаниям мне не удалось. Внимание наше было отвлечено оглушительным воплем.
- Ага! - в голосе кричавшего слышались нотки искреннего торжества и глубокого удовлетворения. - Вот оно где всё!
Судя по всему, вопил баталер, до последнего времени славившийся своей невозмутимостью и рассудительностью. Мы, не сговариваясь, ринулись на голос, терзаемые любопытством, что же могло вывести из равновесия видавшего виды Люськина.
Ориентируясь на поток крепкой флотской брани, мы оказались у каюты Штурбубенина, где, собственно, и разорялся торжествующий баталер-кондуктор.
- Что произошло, Антипий? - спросил Беринг, глядя на потупившегося и порозовевшего от смущения Штурбубенина и красного, как рак, но сияющего Люськина.
- Да вот же, господин мичман постоянно жаловался на нехватку сахара в буфетной, а оказывается вот он весь где! - баталер красноречивым жестом указал на стоявшую на столе большую коробку рафинаду, очевидно, извлечённую из личных запасов мичмана при сдаче имущества.
- Ну я же это для всех припас, ежели в буфетной опять сахар кончится… - умоляюще поднял на нас глаза Штурбубенин.
- Так потому и заканчивается, что кто-то его аж коробками таскает! - ядовитым тоном сообщил ему Люськин.
Надо сказать, что баталер в последнее время сильно претерпевал от Аркадия. Дотошный Штурбубенин не упускал случая ткнуть баталера носом в какой-нибудь промах по его части. То в буфетной было недостаточно крахмальных салфеток, то кофейных ложечек, то сахара… А уж история с бонбоньеркой чуть не доканала бравого служаку.
Дело в том, что как-то Аркадий принёс в кают-компанию коробочку мятных пастилок, которые собирался употреблять после еды для свежести дыхания. Оную коробочку он и оставил в буфете, дабы не таскать её постоянно с собой. И вот в один прекрасный день эта коробочка пропала. Ну, казалось бы, пропала и пропала, делов-то! Копеечная бонбоньерка, кому она нужна? Но Штурбубенин не был бы самим собой, если бы так это всё оставил.
В журнале для хозяйственных нужд он затеял переписку с баталером, читавшуюся как роман в письмах. В ней он сначала требовал от Люськина, чтобы тот обыскал кают-кампанию, буфетную и камбуз. Затем, чтобы тот опросил всех матросов, имеющих туда доступ. Затем, чтобы обыскал их кубрики и рундуки. После того, как все эти действия не дали желаемого результата, баталер отписался по этому поводу в журнале и облегчённо вздохнул - больше он для нахождения пропажи ничего предпринять не мог. Ан не тут-то было! Последняя запись Аркадия в этом шедевре эпистолярного жанра гласила: “И что же мне теперь делать?” На это у Люськина ответа не нашлось. Вернее, нашлось, но подобные слова в официальные документы вносить непозволительно. Он это понимал, поэтому вынужден был оставить последнюю реплику без ответа. Надо сказать, что за Штурбубениным почти всегда оставалось последнее слово.
Ко всеобщему удивлению, весь оставшийся день Аркадий вёл себя как в любой из обычных дней, что несколько нервировало меня - в конце концов, мы держались из последних сил и очень хотелось верить, что когда-то это закончится. На мой взгляд ему давно уже следовало попрощаться.
- Ты куда это идёшь, скажи, пожалуйста? - с обычной своей назойливостью обратился он ко мне, когда я пробегал мимо.
Я сделал над собой усилие, чтобы не хамить, и сдержанно ответил:
- К командиру, на доклад.
- Да? А я тоже как раз хотел с ним побеседовать. - с обычной своей заискивающей улыбкой сказал он.
- Зачем? - не понял я. По мне так всё уже было сказано, и не раз.
- Ну, есть что обсудить. - уклончиво ответил он.
- Ладно, я передам ему, если хочешь. - бросил я и умчался, я не люблю опаздывать.
Рапорт командиру не занял у меня много времени, особых проблем не наблюдалось и командир даже расслабился под конец.
- Да, с вами ещё хочет пообщаться Штурбубенин. - предупредил я капитана первого ранга прежде чем уйти.
- Вот как? - сразу помрачнел он. - Пусть обратится как положено, заранее, в письменной форме. Я рассмотрю и назначу время.
Тут он кое-что вспомнил и поморщился.
- Ах да, какое там заранее! Он же уже, считай, у нас и не служит. Ну ладно, Алексей, спасибо за предупреждение. Буду иметь в виду.
Вернувшись в рубку, Аркадия я не обнаружил. У меня зародилась было шальная надежда, что он уже покинул борт эсминца, но через полчаса он опять появился, вид у него был запыхавшийся.
- Ну что, попрощался с командиром? - спросил я.
- Нет, обыскал весь корабль, но не смог его найти. - сокрушённо ответил он.
“Ещё бы!” - подумал я. Всё-таки наш командир был профессионалом высокого класса, я не уставал им восхищаться.
- Так и всё же, куда ты уходишь-то? - я не оставлял надежды прояснить этот вопрос.
- Ну… На Северный флот. На “Суетливый”. - сдался Аркадий.
Это название мне ничего не говорило. Ладно, потом разберёмся!
В конце концов Штурбубенин покинул корабль. Произошло это как-то буднично, без помпы. Он попрощался, мы произнесли пару соответствующих слов, и он сошёл на берег, после чего все остальные незамедлительно вернулись к своим делам, словно стараясь побыстрее забыть о незадачливом мичмане.
Весь оставшийся вечер я пытал Регистратова на предмет того, есть ли у Аркадия хоть какие-то шансы передумать и вернуться. Штурман успокаивал меня, разъясняя, что ежели Штурбубенин подал рапорт о переводе в установленном порядке и был официально отпущен, то учитывая, что на его место уже назначен новый офицер, шансов вернуться у него нет никаких. Я немного успокоился и погрузился в осточертевшую сборку и разборку “Слонобоя”, который продолжал портить мне кровь своей недоработанностью.
Окончательно вымотавшись, я добрался до своей каюты с единственной мыслью упасть в койку и отрубиться до утра. Однако претворить в жизнь мои намеренья мне помешал стук в дверь - матрос принёс мне сообщение. Я машинально развернул его и похолодел от ужаса - оно было от Штурбубенина.
“Привет! Будь добр, пришли мне адрес главного офицера кадровой службы.” было написано на листке. Усилием воли я взял себя в руки.
- Спокойно. Спокойно! - сказал я себе. - Просто Аркадий хочет что-то как обычно уточнить. Кто сказал, что у кадровиков должна быть лёгкая жизнь?
Кое-как придя в себя, я заставил себя лечь в постель. К чёрту! Утро вечера мудреней…
- Слушай, Аркадий, а куда ты уходишь-то? - наконец не выдержал я.
- Ну, я бы не хотел об этом говорить. - жеманно ответил Штурбубенин. - А то мало ли как там сложится…
- Да будет тебе! - не отставал я. - Расскажи, никто же из нас не обирается перебегать тебе дорогу!
- И всё же не стоит… - упёрся он. - Всякое может быть…
- Да что может случиться? - я был полон решимости выведать новое место службы моего сослуживца.
- Ну, я с людьми тяжело схожусь, как бы чего не вышло… - продолжал уклоняться от ответа Штурбубенин.
Я хотел было продолжать до победного, но тут Аркадия позвал старший баталер-кондуктор Антипий Люськин, желающий незамедлительно принять от него по описи казенное имущество.
Штурбубенин резво подскочил и торопливо засеменил за маленьким, но крепким и суровым баталером. Лицо Люськина выражало решимость получить от мичмана всё сполна.
Мы с Берингом и Пугачёвым тоже поднялись и направились в боевую рубку.
- Да, господа! - неожиданно вспомнил я. - Выставка Бакста заканчивается через несколько дней, имейте в виду.
- Кто такая Бакста? - улыбнулся Якоб Йоханнович.
- Эээ… Художник такой… - я растерянно повернулся к Пугачёву. - Стёпа, ну ты-то, конечно, в курсе?
- Прости, Алексей, - с сожалением пожал плечами он. - Но я в этих художниках совершенно не разбираюсь.
Признаться, я был совершенно обескуражен. Я привык, что беседы об искусстве с удовольствием и знанием дела поддерживают Громобоев, Регистратов и Марабуев, и искренне полагал, что и остальные мои сослуживцы не отстают от них. Однако же это оказалось не так…
Правда долго предаваться переживаниям мне не удалось. Внимание наше было отвлечено оглушительным воплем.
- Ага! - в голосе кричавшего слышались нотки искреннего торжества и глубокого удовлетворения. - Вот оно где всё!
Судя по всему, вопил баталер, до последнего времени славившийся своей невозмутимостью и рассудительностью. Мы, не сговариваясь, ринулись на голос, терзаемые любопытством, что же могло вывести из равновесия видавшего виды Люськина.
Ориентируясь на поток крепкой флотской брани, мы оказались у каюты Штурбубенина, где, собственно, и разорялся торжествующий баталер-кондуктор.
- Что произошло, Антипий? - спросил Беринг, глядя на потупившегося и порозовевшего от смущения Штурбубенина и красного, как рак, но сияющего Люськина.
- Да вот же, господин мичман постоянно жаловался на нехватку сахара в буфетной, а оказывается вот он весь где! - баталер красноречивым жестом указал на стоявшую на столе большую коробку рафинаду, очевидно, извлечённую из личных запасов мичмана при сдаче имущества.
- Ну я же это для всех припас, ежели в буфетной опять сахар кончится… - умоляюще поднял на нас глаза Штурбубенин.
- Так потому и заканчивается, что кто-то его аж коробками таскает! - ядовитым тоном сообщил ему Люськин.
Надо сказать, что баталер в последнее время сильно претерпевал от Аркадия. Дотошный Штурбубенин не упускал случая ткнуть баталера носом в какой-нибудь промах по его части. То в буфетной было недостаточно крахмальных салфеток, то кофейных ложечек, то сахара… А уж история с бонбоньеркой чуть не доканала бравого служаку.
Дело в том, что как-то Аркадий принёс в кают-компанию коробочку мятных пастилок, которые собирался употреблять после еды для свежести дыхания. Оную коробочку он и оставил в буфете, дабы не таскать её постоянно с собой. И вот в один прекрасный день эта коробочка пропала. Ну, казалось бы, пропала и пропала, делов-то! Копеечная бонбоньерка, кому она нужна? Но Штурбубенин не был бы самим собой, если бы так это всё оставил.
В журнале для хозяйственных нужд он затеял переписку с баталером, читавшуюся как роман в письмах. В ней он сначала требовал от Люськина, чтобы тот обыскал кают-кампанию, буфетную и камбуз. Затем, чтобы тот опросил всех матросов, имеющих туда доступ. Затем, чтобы обыскал их кубрики и рундуки. После того, как все эти действия не дали желаемого результата, баталер отписался по этому поводу в журнале и облегчённо вздохнул - больше он для нахождения пропажи ничего предпринять не мог. Ан не тут-то было! Последняя запись Аркадия в этом шедевре эпистолярного жанра гласила: “И что же мне теперь делать?” На это у Люськина ответа не нашлось. Вернее, нашлось, но подобные слова в официальные документы вносить непозволительно. Он это понимал, поэтому вынужден был оставить последнюю реплику без ответа. Надо сказать, что за Штурбубениным почти всегда оставалось последнее слово.
Ко всеобщему удивлению, весь оставшийся день Аркадий вёл себя как в любой из обычных дней, что несколько нервировало меня - в конце концов, мы держались из последних сил и очень хотелось верить, что когда-то это закончится. На мой взгляд ему давно уже следовало попрощаться.
- Ты куда это идёшь, скажи, пожалуйста? - с обычной своей назойливостью обратился он ко мне, когда я пробегал мимо.
Я сделал над собой усилие, чтобы не хамить, и сдержанно ответил:
- К командиру, на доклад.
- Да? А я тоже как раз хотел с ним побеседовать. - с обычной своей заискивающей улыбкой сказал он.
- Зачем? - не понял я. По мне так всё уже было сказано, и не раз.
- Ну, есть что обсудить. - уклончиво ответил он.
- Ладно, я передам ему, если хочешь. - бросил я и умчался, я не люблю опаздывать.
Рапорт командиру не занял у меня много времени, особых проблем не наблюдалось и командир даже расслабился под конец.
- Да, с вами ещё хочет пообщаться Штурбубенин. - предупредил я капитана первого ранга прежде чем уйти.
- Вот как? - сразу помрачнел он. - Пусть обратится как положено, заранее, в письменной форме. Я рассмотрю и назначу время.
Тут он кое-что вспомнил и поморщился.
- Ах да, какое там заранее! Он же уже, считай, у нас и не служит. Ну ладно, Алексей, спасибо за предупреждение. Буду иметь в виду.
Вернувшись в рубку, Аркадия я не обнаружил. У меня зародилась было шальная надежда, что он уже покинул борт эсминца, но через полчаса он опять появился, вид у него был запыхавшийся.
- Ну что, попрощался с командиром? - спросил я.
- Нет, обыскал весь корабль, но не смог его найти. - сокрушённо ответил он.
“Ещё бы!” - подумал я. Всё-таки наш командир был профессионалом высокого класса, я не уставал им восхищаться.
- Так и всё же, куда ты уходишь-то? - я не оставлял надежды прояснить этот вопрос.
- Ну… На Северный флот. На “Суетливый”. - сдался Аркадий.
Это название мне ничего не говорило. Ладно, потом разберёмся!
В конце концов Штурбубенин покинул корабль. Произошло это как-то буднично, без помпы. Он попрощался, мы произнесли пару соответствующих слов, и он сошёл на берег, после чего все остальные незамедлительно вернулись к своим делам, словно стараясь побыстрее забыть о незадачливом мичмане.
Весь оставшийся вечер я пытал Регистратова на предмет того, есть ли у Аркадия хоть какие-то шансы передумать и вернуться. Штурман успокаивал меня, разъясняя, что ежели Штурбубенин подал рапорт о переводе в установленном порядке и был официально отпущен, то учитывая, что на его место уже назначен новый офицер, шансов вернуться у него нет никаких. Я немного успокоился и погрузился в осточертевшую сборку и разборку “Слонобоя”, который продолжал портить мне кровь своей недоработанностью.
Окончательно вымотавшись, я добрался до своей каюты с единственной мыслью упасть в койку и отрубиться до утра. Однако претворить в жизнь мои намеренья мне помешал стук в дверь - матрос принёс мне сообщение. Я машинально развернул его и похолодел от ужаса - оно было от Штурбубенина.
“Привет! Будь добр, пришли мне адрес главного офицера кадровой службы.” было написано на листке. Усилием воли я взял себя в руки.
- Спокойно. Спокойно! - сказал я себе. - Просто Аркадий хочет что-то как обычно уточнить. Кто сказал, что у кадровиков должна быть лёгкая жизнь?
Кое-как придя в себя, я заставил себя лечь в постель. К чёрту! Утро вечера мудреней…