Тельняшка. Полоска № 43.
Завтрак начался с неожиданно громкого, но не оригинального заявления лейтенанта Кончалова.
- Ну налейте вы уже Штурбубенину брома в кофе! И в коньяк тоже налейте! И в… всюду налейте!
- Да что ж такое опять случилось-то? - удивился Громобоев, до этого сосредоточенно изучавший что-то в своей тарелке.
- Он с упорством, достойным лучшего применения, продолжает увязываться за мной в город! И стоит мне мимоходом поздороваться с какой-нибудь дамой, так он тут же начинает форменный допрос - кто она, где я познакомился с ней, в каких я с ней отношениях, из какой она семьи… - Кончалов задохнулся от возмущения и стал нервно заправлять салфетку за воротник, что, однако же, удалось ему не с первой попытки.
- Возможно, Аркадий хочет что-то поменять в своей жизни. - рассудительно предположил штурман Регистратов.
- Да Бог ему в помощь! - взвыл Кончалов. - Но у меня уже нервный тик начался. Я теперь общаясь с дамой начинаю оглядываться, нет ли рядом Штурбубенина. Куда это годится, позвольте вас спросить? Этак я вообще без личной жизни останусь!
- Ха! Это что! - вмешался многозначительно молчавший до этого Хлебоборзов. - Представляете, что мне давеча мичман Вертелкин с “Обрыдлого” рассказал? Решил он тут квартиру снять. Подобрал подходящую, въехал. Зашёл с утреца в гальюн, поразмышлять, так сказать, о вечном, ну, сами понимаете… Только разместился, кинул в задумчивости взгляд на стену, а там…
Хлебоборзов сделал драматическую паузу и обвёл взглядом присутствующих.
- Что? - нетерпеливо выдохнул юный Пугачёв.
- А там вся стена исписана фразой “Ненавижу Аркадия Штурбубенина!”. - торжествующе заявил рассказчик и продолжил. - Ну, Вертелкин конечно выспросил у домовладельца, кто снимал эту квартиру ранее. Оказалось, несколько лет назад там жил мичман Бутонов, служивший с Аркадием когда-то на крейсере “Вялый”. Так вот, надпись эту он сделал где-то через год после того, как списался с крейсера, как раз перед тем как уйти в антарктическую экспедицию. Кстати, с тех пор о той экспедиции ни слуху, ни духу…
Хлебоборзов замолчал и в кают-компании повисла зловещая тишина.
- Погодите, погодите… - взволнованно начал Пугачёв. - Не хотите ли вы сказать, что и нас ждёт подобная участь?
- Спокойно, господа… - тяжело вздохнув, сказал Беринг. - Пришло время официально объявить, что мичман Штурбубенин на днях покидает наш эсминец.
- Его берут на другой корабль? - удивился я.
- Нет. - сдержанно ответил Якоб Йоганнович. - Он покидает Балтийский флот совсем. Возможно, он уходит на Северный или Тихоокеанский. Я не владею деталями.
- Вот это новость! - лейтенант Хлебоборзов аж присвистнул от удивления.
- Мы спасены! - радостно воскликнул юный Стёпа Пугачёв. - То есть я хотел сказать, ну как же так…
- В общем, в ближайшем времени его заменит мичман Фляк. - произнёс Беринг, тяжело вставая со стула. - Возможно, господа офицеры, служившие на “Нетопыре”, его знают.
Мы с Громобоевым переглянулись - фамилия нового сослуживца нам ничего не говорила. Впрочем, мы вполне могли разойтись с ним во времени.
Однако название “Нетопырь” вызвало у меня в памяти образ громадного корабля, казавшегося непобедимым и непотопляемым. То, что его так скоропалительно вывели из строя и списали в утиль, до сих пор наводило на мысли о какой-то чудовищной диверсии. Впрочем, мнения экипажа тогда не спрашивали, хотя офицеры и матросы, прошедшие суровую школу “Нетопыря” очень ценились на флоте за дисциплинированность, стойкость и бесстрашие.
- Да… Какой был линкор! - с восхищением произнёс Громобоев, которого тоже, судя по всему, накрыла волна воспоминаний.
- А расскажите, как там вам служилось? - загорелся Пугачёв.
- Да по-разному. - пожал плечами старлей. - Вот, помнится, как-то сошли мы с группой офицеров под предводительством капитана второго ранга Куницына на берег в одном иноземном порту. Мы до этого суши несколько месяцев не видели, понятное дело, хотелось размяться. А мичман Пугалин, про которого Алексей уже рассказывал, до того обрадовался, что в парке забрался на первое попавшееся дерево, Куницын и слова не успел сказать. Забрался, значит, Пугалин на самую верхушку, а дерево возьми да обломись. Понятное дело - сухостой. Ну мичман и сверзился вниз, с высоты дюжины аршин, но не пострадал. То есть он ничего существенного не повредил, только какой-то сучок ему в кормовую часть всё-таки вонзился. Казалось бы, пустяки! Ан нет. Мнительный мичман потребовал отвести его в ближайшую больницу, где, пользуясь имеющимся запасом слов, подробно объяснил дежурной медсестре какого рода ему требуется помощь. Надо сказать, что она не сразу поняла, что ему нужно, и грозилась вызвать полицию. Однако же всё разъяснилось, не даром Пугалин так усердно учил иностранные языки. Он получил баночку йода и подробнейшие указания, как им воспользоваться. Правда, на этом наши страдания не кончились - раненый в чувствительное место Пугалин не мог сидеть и поэтому отравил всем остальным отдых своим нытьём и жалобами с подробным перечислением симптомов. А мы как раз собирались совершить рейд по местным питейным заведениям… в смысле - культурным достопримечательностям. Да какое там!
Громобоев безнадёжно махнул рукой.
- Да уж, - поддержал его я. - Меня тогда с вами не было. Поэтому при следующем сходе на берег Куницын вызвал меня и заявил: “Алексей, вы идёте с Пугалиным и Суворовым. Ближайший кабак называется Девять Клёнов, из чего я заключаю, что деревья в округе есть и их много. Поэтому будьте добры, проследите, чтобы ни с одного из этих клёнов Пугалин не навернулся. И с других деревьев тоже. Под вашу ответственность, мичман!”
- Да, с дисциплиной там было строго, не то что у иных-прочих. - солидно кивнул головой Громобоев.
- Именно, субординация была превыше всего. - подтвердил я. - Вот, к примеру, лейтенант Сбегальский, переведённый на “Мишурный”, как-то вывел тамошних офицеров из себя своими неумеренными инициативами. Он действительно имел склонность к некоторому прожектёрству. Ну, один из его новых сослуживцев не выдержал и обозвал-таки его в пылу спора эээ… мудаком. А Сбегальский по старой выучке вместо того, чтобы дать обидчику в морду, доложил о нарушении уставных взаимоотношений вышестоящему командованию. На “Мишурном” обстановка была попроще, чем на “Нетопыре”, поэтому его командир издал приказ по кораблю, в котором офицеры призывались к соблюдению Устава и приказывалось впредь заменять слово “мудак” на выражение “проявивший вопиющую некомпетентность”. Как в отношении лейтенанта Сбегальского, так и вообще.
- А, так вот откуда это пошло! - обрадовался Хлебоборзов. - А я думал, народное творчество, фольклор, так сказать…
- Ну, теперь это, можно сказать, уже фольклор. - согласился Громобоев.
Воспоминания дело хорошее, но новость об уходе Штурбубенина вызвала у меня противоречивые чувства, в которых я и отправился в боевую рубку.
Мне повезло - в рубке я застал одного Беринга.
- Якоб Йоханнович, Аркадий действительно уходит совсем? - спросил я, понимая, что капитан второго ранга может быть не особенно настроен обсуждать этот вопрос.
- Да. - кивнул он. - И ведь мои планы вовсе не входило удалять его из экипажа! Я просто хотел, чтобы он начал нести службу как положено.
В голосе Беринга послышалась скрытая горечь.
- А Тигранян от него отказался? Вроде Штурбубенин собирался к нему уходить. Его наш командир отговорил? - продолжал выяснять я.
- Да в том-то и дело, что нет. Похоже, сам Аркадий постарался. Чего такого он наговорил Тиграняну, я не знаю, но тот пришёл к каперангу с вопросом “Что у вас тут вообще происходит?”, чем, натурально, выбесил его до чёртиков. Ну и разумеется, Аркадий сам вырыл себе могилу, заявив, что ему не подходит та деятельность по испытанию нового вооружения, которой мы тут занимаемся. Мол, у него нет нужно подготовки и всё в таком духе.
- Ну да, а у всех остальных есть! - ехидно отозвался я. - Особенно у юного Стёпы Пугачёва и новичка Пьющенко. Однако же все стараются, изучают.
- И ведь что поразительно, стоило командиру чуть-чуть остыть, как Аркадий исхитрялся что-то такое отмочить и настроить всех против себя. - в сердцах продолжал Якоб Йоханнович. - От него же ещё два корабля отказались, которые хотели рассмотреть его кандидатуру. И ведь последние дни он на удивление прилично начал служить. Совершенно непостижимо! Я думаю, никто бы не стал обращать внимание на его особенный характер, если бы он успешно нёс службу.
- Это уж точно! - согласился я, вспомнив, каких только оригиналов вокруг не было. Однако же такого к себе отношения как Штурбубенин они не вызывали.
- Мда-с, ну что же… - печально произнёс Беринг. - Наверное, всё к лучшему. Только как же мы теперь без нашей домашней зверушки?
- Да, как бы мы между собой не перегрызлись. - мрачно согласился я. - Раньше-то по сравнению с Аркадием всё казалось несущественным…
- И тем не менее, служба остаётся службой. - уже обычным спокойным тоном заявил кавторанг. - Нужно просмотреть новые усовершенствования, которые мы должны будем проверить в ближайшие дни. Манёвры никто не отменял!
И это было истинной правдой. До вечера все были по горло заняты подготовкой к испытаниям, и только перед сном я попытался осмыслить произошедшее. Ну что ж, нам предстоит совершенно новая жизнь - жизнь без мичмана Штурбубенина. Какой она будет, мы сможем увидеть позже.
Хотя надо всё же не забыть обрадовать остальных: Брюхоногова, что ему больше не надо мучаться морально-этическими проблемами в отношении Аркадия, и Нойеслебена, последнее время обеспокоенного техническими деталями, касающимися вопроса, что делать, если он сам не захочет уйти по-хорошему? Интересно, как они отнесутся к этому известию?
В общем, весь в противоречивых чувствах я пошёл спать. А с другой стороны, это был самый лучший выход в сложившихся обстоятельствах.
- Ну налейте вы уже Штурбубенину брома в кофе! И в коньяк тоже налейте! И в… всюду налейте!
- Да что ж такое опять случилось-то? - удивился Громобоев, до этого сосредоточенно изучавший что-то в своей тарелке.
- Он с упорством, достойным лучшего применения, продолжает увязываться за мной в город! И стоит мне мимоходом поздороваться с какой-нибудь дамой, так он тут же начинает форменный допрос - кто она, где я познакомился с ней, в каких я с ней отношениях, из какой она семьи… - Кончалов задохнулся от возмущения и стал нервно заправлять салфетку за воротник, что, однако же, удалось ему не с первой попытки.
- Возможно, Аркадий хочет что-то поменять в своей жизни. - рассудительно предположил штурман Регистратов.
- Да Бог ему в помощь! - взвыл Кончалов. - Но у меня уже нервный тик начался. Я теперь общаясь с дамой начинаю оглядываться, нет ли рядом Штурбубенина. Куда это годится, позвольте вас спросить? Этак я вообще без личной жизни останусь!
- Ха! Это что! - вмешался многозначительно молчавший до этого Хлебоборзов. - Представляете, что мне давеча мичман Вертелкин с “Обрыдлого” рассказал? Решил он тут квартиру снять. Подобрал подходящую, въехал. Зашёл с утреца в гальюн, поразмышлять, так сказать, о вечном, ну, сами понимаете… Только разместился, кинул в задумчивости взгляд на стену, а там…
Хлебоборзов сделал драматическую паузу и обвёл взглядом присутствующих.
- Что? - нетерпеливо выдохнул юный Пугачёв.
- А там вся стена исписана фразой “Ненавижу Аркадия Штурбубенина!”. - торжествующе заявил рассказчик и продолжил. - Ну, Вертелкин конечно выспросил у домовладельца, кто снимал эту квартиру ранее. Оказалось, несколько лет назад там жил мичман Бутонов, служивший с Аркадием когда-то на крейсере “Вялый”. Так вот, надпись эту он сделал где-то через год после того, как списался с крейсера, как раз перед тем как уйти в антарктическую экспедицию. Кстати, с тех пор о той экспедиции ни слуху, ни духу…
Хлебоборзов замолчал и в кают-компании повисла зловещая тишина.
- Погодите, погодите… - взволнованно начал Пугачёв. - Не хотите ли вы сказать, что и нас ждёт подобная участь?
- Спокойно, господа… - тяжело вздохнув, сказал Беринг. - Пришло время официально объявить, что мичман Штурбубенин на днях покидает наш эсминец.
- Его берут на другой корабль? - удивился я.
- Нет. - сдержанно ответил Якоб Йоганнович. - Он покидает Балтийский флот совсем. Возможно, он уходит на Северный или Тихоокеанский. Я не владею деталями.
- Вот это новость! - лейтенант Хлебоборзов аж присвистнул от удивления.
- Мы спасены! - радостно воскликнул юный Стёпа Пугачёв. - То есть я хотел сказать, ну как же так…
- В общем, в ближайшем времени его заменит мичман Фляк. - произнёс Беринг, тяжело вставая со стула. - Возможно, господа офицеры, служившие на “Нетопыре”, его знают.
Мы с Громобоевым переглянулись - фамилия нового сослуживца нам ничего не говорила. Впрочем, мы вполне могли разойтись с ним во времени.
Однако название “Нетопырь” вызвало у меня в памяти образ громадного корабля, казавшегося непобедимым и непотопляемым. То, что его так скоропалительно вывели из строя и списали в утиль, до сих пор наводило на мысли о какой-то чудовищной диверсии. Впрочем, мнения экипажа тогда не спрашивали, хотя офицеры и матросы, прошедшие суровую школу “Нетопыря” очень ценились на флоте за дисциплинированность, стойкость и бесстрашие.
- Да… Какой был линкор! - с восхищением произнёс Громобоев, которого тоже, судя по всему, накрыла волна воспоминаний.
- А расскажите, как там вам служилось? - загорелся Пугачёв.
- Да по-разному. - пожал плечами старлей. - Вот, помнится, как-то сошли мы с группой офицеров под предводительством капитана второго ранга Куницына на берег в одном иноземном порту. Мы до этого суши несколько месяцев не видели, понятное дело, хотелось размяться. А мичман Пугалин, про которого Алексей уже рассказывал, до того обрадовался, что в парке забрался на первое попавшееся дерево, Куницын и слова не успел сказать. Забрался, значит, Пугалин на самую верхушку, а дерево возьми да обломись. Понятное дело - сухостой. Ну мичман и сверзился вниз, с высоты дюжины аршин, но не пострадал. То есть он ничего существенного не повредил, только какой-то сучок ему в кормовую часть всё-таки вонзился. Казалось бы, пустяки! Ан нет. Мнительный мичман потребовал отвести его в ближайшую больницу, где, пользуясь имеющимся запасом слов, подробно объяснил дежурной медсестре какого рода ему требуется помощь. Надо сказать, что она не сразу поняла, что ему нужно, и грозилась вызвать полицию. Однако же всё разъяснилось, не даром Пугалин так усердно учил иностранные языки. Он получил баночку йода и подробнейшие указания, как им воспользоваться. Правда, на этом наши страдания не кончились - раненый в чувствительное место Пугалин не мог сидеть и поэтому отравил всем остальным отдых своим нытьём и жалобами с подробным перечислением симптомов. А мы как раз собирались совершить рейд по местным питейным заведениям… в смысле - культурным достопримечательностям. Да какое там!
Громобоев безнадёжно махнул рукой.
- Да уж, - поддержал его я. - Меня тогда с вами не было. Поэтому при следующем сходе на берег Куницын вызвал меня и заявил: “Алексей, вы идёте с Пугалиным и Суворовым. Ближайший кабак называется Девять Клёнов, из чего я заключаю, что деревья в округе есть и их много. Поэтому будьте добры, проследите, чтобы ни с одного из этих клёнов Пугалин не навернулся. И с других деревьев тоже. Под вашу ответственность, мичман!”
- Да, с дисциплиной там было строго, не то что у иных-прочих. - солидно кивнул головой Громобоев.
- Именно, субординация была превыше всего. - подтвердил я. - Вот, к примеру, лейтенант Сбегальский, переведённый на “Мишурный”, как-то вывел тамошних офицеров из себя своими неумеренными инициативами. Он действительно имел склонность к некоторому прожектёрству. Ну, один из его новых сослуживцев не выдержал и обозвал-таки его в пылу спора эээ… мудаком. А Сбегальский по старой выучке вместо того, чтобы дать обидчику в морду, доложил о нарушении уставных взаимоотношений вышестоящему командованию. На “Мишурном” обстановка была попроще, чем на “Нетопыре”, поэтому его командир издал приказ по кораблю, в котором офицеры призывались к соблюдению Устава и приказывалось впредь заменять слово “мудак” на выражение “проявивший вопиющую некомпетентность”. Как в отношении лейтенанта Сбегальского, так и вообще.
- А, так вот откуда это пошло! - обрадовался Хлебоборзов. - А я думал, народное творчество, фольклор, так сказать…
- Ну, теперь это, можно сказать, уже фольклор. - согласился Громобоев.
Воспоминания дело хорошее, но новость об уходе Штурбубенина вызвала у меня противоречивые чувства, в которых я и отправился в боевую рубку.
Мне повезло - в рубке я застал одного Беринга.
- Якоб Йоханнович, Аркадий действительно уходит совсем? - спросил я, понимая, что капитан второго ранга может быть не особенно настроен обсуждать этот вопрос.
- Да. - кивнул он. - И ведь мои планы вовсе не входило удалять его из экипажа! Я просто хотел, чтобы он начал нести службу как положено.
В голосе Беринга послышалась скрытая горечь.
- А Тигранян от него отказался? Вроде Штурбубенин собирался к нему уходить. Его наш командир отговорил? - продолжал выяснять я.
- Да в том-то и дело, что нет. Похоже, сам Аркадий постарался. Чего такого он наговорил Тиграняну, я не знаю, но тот пришёл к каперангу с вопросом “Что у вас тут вообще происходит?”, чем, натурально, выбесил его до чёртиков. Ну и разумеется, Аркадий сам вырыл себе могилу, заявив, что ему не подходит та деятельность по испытанию нового вооружения, которой мы тут занимаемся. Мол, у него нет нужно подготовки и всё в таком духе.
- Ну да, а у всех остальных есть! - ехидно отозвался я. - Особенно у юного Стёпы Пугачёва и новичка Пьющенко. Однако же все стараются, изучают.
- И ведь что поразительно, стоило командиру чуть-чуть остыть, как Аркадий исхитрялся что-то такое отмочить и настроить всех против себя. - в сердцах продолжал Якоб Йоханнович. - От него же ещё два корабля отказались, которые хотели рассмотреть его кандидатуру. И ведь последние дни он на удивление прилично начал служить. Совершенно непостижимо! Я думаю, никто бы не стал обращать внимание на его особенный характер, если бы он успешно нёс службу.
- Это уж точно! - согласился я, вспомнив, каких только оригиналов вокруг не было. Однако же такого к себе отношения как Штурбубенин они не вызывали.
- Мда-с, ну что же… - печально произнёс Беринг. - Наверное, всё к лучшему. Только как же мы теперь без нашей домашней зверушки?
- Да, как бы мы между собой не перегрызлись. - мрачно согласился я. - Раньше-то по сравнению с Аркадием всё казалось несущественным…
- И тем не менее, служба остаётся службой. - уже обычным спокойным тоном заявил кавторанг. - Нужно просмотреть новые усовершенствования, которые мы должны будем проверить в ближайшие дни. Манёвры никто не отменял!
И это было истинной правдой. До вечера все были по горло заняты подготовкой к испытаниям, и только перед сном я попытался осмыслить произошедшее. Ну что ж, нам предстоит совершенно новая жизнь - жизнь без мичмана Штурбубенина. Какой она будет, мы сможем увидеть позже.
Хотя надо всё же не забыть обрадовать остальных: Брюхоногова, что ему больше не надо мучаться морально-этическими проблемами в отношении Аркадия, и Нойеслебена, последнее время обеспокоенного техническими деталями, касающимися вопроса, что делать, если он сам не захочет уйти по-хорошему? Интересно, как они отнесутся к этому известию?
В общем, весь в противоречивых чувствах я пошёл спать. А с другой стороны, это был самый лучший выход в сложившихся обстоятельствах.