Улица Заменгофа (часть 3)
Продолжаю публиковать свой перевод книги «Улица Заменгофа» («La Zamenhof-strato»; книга была написана на эсперанто польским журналистом Романом Добжиньским на основе бесед с внуком Лазаря Заменгофа Луи-Кристофом Залески-Заменгофом).
Предыдущий фрагмент перевода • Самый первый фрагмент и содержание • Записи по тегу « z-strato»
Итак, в начале октября 1939 года Вы, четырнадцатилетний мальчик, столкнулись с совершенно новыми обстоятельствами. Как Вы жили?
Жить - означало питаться. Никогда не заботясь об этом в прошлом, я должен был теперь не только кормить себя, но ещё и носить еду в две тюрьмы, а именно в «Павлинник» и Даниловскую, где пребывали соответственно мать и отец. Именно тогда я понял смысл слова «человек» и пословицы «Друг познаётся в беде». Я встретился и с бескорыстной помощью, и с полным равнодушием, даже враждебностью, как в случае с профессором Лаубером. Схожий случай произошёл и в моей гимназии, носившей имя Адама Мицкевича. Новым директором был назначен бывший преподаватель немецкого языка, Герхард. Он внёс меня в список евреев, которые лишались права посещать занятия. Впрочем, запрет скоро потерял силу, так как оккупанты вообще ликвидировали все польские школы и университеты, начав, таким образом, реализацию своей новой политики в отношении Восточной Европы, где «не должно предоставляться более серьёзного образования, нежели понимание смысла дорожных знаков».
На какое время Вы прервали учёбу?
Лишь на несколько месяцев. В оккупированной стране была организована конспиративная система образования. Я вступил в секретный кружок при частной гимназии «Единение». В июне 1942 года, проживая уже в гетто, я успешно сдал выпускной экзамен и получил конспиративный аттестат зрелости. Здислав Либера, недавний выпускник Варшавского Университета, а впоследствии - его профессор, преподавал мне польскую литературу.
С какого времени Вы жили в гетто? Кто должен был туда переселяться?
Каждый, кто был обязан носить повязку со звездой Давида, то есть каждый, кто был зарегистрирован как еврей. Регистрация прошла в конце октября 1939 года. Первого декабря 1939 года было объявлено о необходимости носить звезду. Неповиновение грозило смертью.
Как выглядела эта повязка?
Как и нынешний флаг Израиля: синяя шестиконечная звезда на белом фоне.
Повязки раздавались во время регистрации?
Нет, её нужно было купить. Внезапный спрос на эти повязки привёл к появлению целой индустрии по производству и продаже этого товара.
По каким критериям производился отбор?
Основными критериями были имя и прочие данные из личных документов. Кроме этого большая часть евреев отличались от остального населения Польши не только фамилиями немецкого происхождения, но и языком, религией, образом жизни и броской внешностью, а именно характерными одеждами и причёской. Самым важным признаком принадлежности к еврейской нации было обрезание. Евреи в Польше никогда не скрывали своего национального и культурного своеобразия. Они жили так веками. И даже в это время они ещё не видели необходимости вести себя иначе.
Я добавлю, что перед второй мировой войной в Польше проживало больше трёх миллионов евреев. Они составляли самую большую еврейскую общину в мире - четверть всей диаспоры. Польские евреи проживали главным образом в городах.
Только в Варшаве жило триста тысяч евреев, больше, чем, например, во всей Великобритании. Варшавский квартал Муранув после Нью-Йорка был самым большим еврейским городком мира. Значительно выраженные особенности еврейского общества облегчили задачу нацистов, реализацию их планов.
Отличалась ли семья Заменгоф от большинства польских граждан?
По сути, наша семья не выделялась ни образом жизни, ни одеждами*, но на наше происхождение ясно указывала общеизвестная фамилия. Я не мог и не хотел скрывать свои корни. Кстати, никак нельзя было и помыслить о том, что указание своих личных данных при обычном служебном опросе могло угрожать смертью в ближайшем будущем. Кроме этого, личные документы в тогдашней Польской Республике имели отдельную рубрику «вероисповедание». Атеизм (или «свободомыслие», как это тогда называлось) не признавался, поэтому всякому, кто не был католиком, протестантом или православным, автоматически «присуждалась» последняя из возможных религий - религия Моисея. Нацистам это служило дополнительным критерием во время регистраций.
* Примечание: Отец Лазаря Заменгофа (прадед главного героя книги), Марк Фабианович Заменгоф, принадлежал к числу сторонников Хаскалы - движения за просвещение евреев и за их активную вовлечённость в общественную жизнь тех стран, где они проживали. Одним из элементов Хаскалы был также умеренный отказ от ценностей традиционного иудаизма. Согласно признанию главного героя книги (см. ниже), он даже не был обрезан, что позже спасло ему жизнь.
Тот, кто надевал повязку, автоматически терял шанс выжить?
Ну, я не потерял его, как и многие другие. Однако в целом люди начинали действовать слишком поздно, чтобы суметь спастись. Когда оккупационные органы начали регистрацию евреев, никто, абсолютно никто не догадывался, что следующим этапом будут гетто. Когда гетто были уже заполнены, никто не мог представить себе Холокост. Ведь всё это не имело никаких прецедентов в человеческой истории. Приказ носить повязку с синей звездой воспринимался лишь как какая-то мелочная придирка, легко сносимая. Многие евреи носили её даже с гордостью. Кстати, террор накрыл всё население Польши. В первую стадию оккупации нацисты массово уничтожали всех польских граждан, вне зависимости от их национальности. Я мог бы значительно раньше раздобыть фальшивые документы, но это казалось мне слишком опасным, рискованным. То есть, ношение повязки и проживание в гетто казались тогда меньшим злом, чем жизнь с поддельными документами, так как последнее немедленно каралось смертью.
Холокосту предшествовало длительное и точное планирование, о котором никак не могли знать будущие жертвы.
Нужно различать мои личные воспоминания и общеизвестные факты, которые известны нам благодаря тому, что нацистская Германия проиграла войну. Тогда мы знали очень мало, весь народ оккупированной Польши был изолирован он внешней информации. Одно лишь использование радиоприёмника влекло за собой смертную казнь, зато буйствовала фальшивая пропаганда Геббельса. Наши ежедневные проблемы скрывали от нас те исторические процессы, участниками которых мы стали. Сейчас известно, что за так называемую «еврейскую проблему» отвечал государственный комитет безопасности, возглавляемый Рейнхардом Гейдрихом. Уже осенью 1939 года его штаб разослал оперативным группам первые указания по этому поводу. Они касались регистрации евреев, концентрации их в городах и создания еврейских советов.
Что представляли собой еврейские советы?
Так называемые «Judenrat» были административными органами, создаваемыми на территориях, населённых евреями. Ещё до оккупации Польши в ней существовало множество еврейских организаций, которые обладали ограниченной самостоятельностью: религиозные, культурные, просветительские, благотворительные. Оккупанты как бы «повысили рангом» эти органы, наделив их широкими административными полномочиями, что можно было рассматривать даже как преимущество по сравнению с прежним положением вещей.
Юридическое положение меньшинств в Польше и до этого было благополучным. Его гарантировал Версальский договор, утвердивший восстановление польского государства после Первой мировой войны. Зачем немцы ещё более расширили полномочия еврейских общин?
Это был цинично обдуманный механизм самоуничтожения. Еврейские советы находились под полным контролем оккупантов. Сами же советы сначала создали гетто (согласно точным указаниям «сверху»), а потом были вынуждены принимать участие в их ликвидации.
Как возникло варшавское гетто?
Оккупационные органы обычно сообщали о своей воле с помощью публичных афиш, «Bekanntmachung». Осенью 1940 года был обнародован приказ, согласно которому евреи должны были переселиться в изолированный квартал, вокруг которого только что была возведена стена. Впоследствии стены передвигались по необходимости. В момент своей наибольшей протяжённости вокруг гетто они достигали 16-километровой длины.
Как проходило переселение? Получила ли Ваша семья конкретный адрес, в соответствии со знаменитой немецкой страстью к порядку?
Многим людям даже не пришлось переселяться, так как гетто было создано в основном в квартале Муранув, большей частью населяемом евреями, но после возведения стен оказалось, что меж ними проживает более ста тысяч так называемых арийцев, то есть, попросту неевреев. Они просто изгонялись из своих жилищ и должны были самостоятельно искать убежище за пределами гетто. На сей раз немцы не оказались достаточно педантичными, чтобы составить списки свободных адресов в гетто. Каждый должен был искать новое жильё. Нас постигла та же участь. В начале осуществлялись спонтанные обмены квартирами, но нам было нечего предложить, так как наш дом лежал в руинах. Даже квартиру тёти Янины на улице Фох нельзя было обменять, так как её накрыл квартал «только для немцев». Все прочие должны были покинуть эту очаровательную часть города около оперного театра. В гетто нас приняли родственники, жившие на Большой улице. Несмотря на своё название, она была маленькой улочкой, чьи следы можно сейчас найти напротив главного входа во Дворец Культуры. Кстати говоря, северная половина Дворца стоит на бывшей территории гетто. В маленькой квартирке ютилось одиннадцать человек. К счастью, мы жили там недолго.
Куда вы переехали?
Не поверите… В приходской дом католической церкви Всех Святых на площади Гжибовского. Нас пригласил туда настоятель Марцелий Годлевский.
В гетто функционировали католические церкви?
Среди польских евреев находились сторонники разных религий. Например, эсперанто-поэт Лео Бельмонт был протестантом. Католиков тоже было достаточно много. Нацистов не интересовало вероисповедание еврея, у них находились свои, более широкие критерии принадлежности к «еврейской породе». Приход Всех Святых не был ликвидирован, сменились лишь его прихожане.
И священники?
Остались настоятель Марцелий Годлевский и викарий Антон Чарнецкий. Остальные священники были изгнаны. Мы переселились в их комнаты по приглашению настоятеля.
Почему он пригласил именно вас?
В тогдашних обстоятельствах у меня не возникало мысли задаться этим вопросом или задать его самому священнику. Нужно было жить, просто жить. Сейчас я могу лишь догадываться. Вероятно, священник старался помочь знаменитым семьям. В соседней комнате жила семья профессора Людвига Гиршфельда, выдающегося гематолога. В 1910 году совместно с профессором Эмилем Дунгерном из Гейдельбергского университета он принимал участие в разработке терминологии учения о группах крови, которая в ходу до сих пор. Он был также выдающимся эпидемиологом и бактериологом; в своё время он открыл сальмонеллу-C - бактерию, вызывающую одну из разновидностей тифа. В том же доме жил известный ларинголог доктор Вайнкипер со всей своей семьёй, а также адвокат Новогродский, прославившийся в послевоенное время. В новой «квартире» я и мама занимали одну комнату, а бабушка с тётей Яниной занимали другую. В третьей комнате жила вторая сестра моей матери, Ирена, вместе со своим мужем Ежи Низенсоном. Они сбежали из восточной Польши, оккупированной в сентябре 1939 года советскими войсками. До войны дядя был прокурором Верховного трибунала и несколько раз предъявлял обвинения коммунистам. Дядя и тётя бежали от Страны Советов чтобы погибнуть в руках нацистов.
Отец Годлевский считал вас католиками?
Профессор Гиршфельд был католиком, но я не уверен, что своё пристанище он получил именно из-за вероисповедания. Священник никогда не задавал нам вопросов о религии. Позже я узнал, что каждому просившему он оформлял свидетельства о крещении. Оно не гарантировало безопасности, но давало надежду и порой вдохновляло на борьбу за своё спасение.
Каким был священник?
Он был крепким мужчиной с седыми волосами и круглым лицом, излучавшим добро. Меня весьма удивили слухи, дошедшие до меня позднее, что до войны он якобы славился своим антисемитизмом. В гетто он делал всё возможное, что только позволяли обстоятельства, чтобы помочь людям, при этом он заботился не только о своих прихожанах. Множество людей так долго, как было возможно, посещали приходской дом, чтобы съесть тарелку горячего супа.
Вы не беседовали с ним?
Редко. Не забывайте, я был маленьким мальчиком. Будучи атеистом, я не посещал католических служб. Однако один момент я запомнил навсегда. Как-то священник прижал меня к себе и погладил по голове. Через сорок лет, в 1981 году, моя дочь Ганна со своей семьёй покинула Польшу, как раз перед введением военного положения. Во время своей поездки её семья остановилась в Риме и вместе с другими беженцами присутствовала на аудиенции у папы Иоанна Павла Второго. Моей внучке Клементине, которой едва исполнилось два года, окружающие шёпотом сообщили, что сейчас появится папа. Когда Иоанн Павел Второй вошёл в зал, Клементина закричала: «Бумага, бумага!». Она перепутала слова «бумага» и «папа», которые в польском языке схожи. Папа подошёл прямо к девочке, взял её на руки и погладил по голове. Когда Ганна рассказывала мне об этом эпизоде, я вспомнил жест отца Годлевского. И я осознал, что этот человек заслуживает уважения не только за своё благородство, но и за свой ум. Ведь его можно считать вестником примирения между людьми разных вероисповеданий. Эту же идею провозглашал и мой дед. Примерно такие же слова я говорил отцу Годлевскому, стоя над его могилой, которую я отыскал на варшавском кладбище Повёнзки.
Когда умер Марцелий Годлевский?
Под рождество 1945 года. Он служил настоятелем прихода Всех Святых с начала Первой мировой войны и до конца Второй. Его церковь в первый раз была повреждена во время той же бомбёжки, что разрушила и наш дом. Во время варшавского восстания церковь была одним из наиболее долго обороняемых редутов. Повстанцы держались здесь с первого августа 1944 года до конца сентября. В результате этого самая большая церковь Варшавы превратилась в руины.
Как вам жилось в приходском доме?
Я называл его Оазисом Всех Святых. В гетто люди жили в ужасных условиях, плотность населения была чрезвычайно высокой. В Варшаву завозились толпы людей извне, в том числе и из заграницы, в основном из самой Германии. Порой в одной квартире проживало несколько десятков человек. Они даже не могли поместиться все разом. Пока одни грелись внутри, другие находились на улице. Нет ничего удивительного в том, что приходской дом, по сути - его сад, походил на оазис. В этом бедном квартале зелени вообще было мало. Немногочисленные деревья были быстро вырублены для топки печей. Из ада, забитого людьми и наполненного миазмами, можно было выйти во двор, полный цветов; он был похож на галереи итальянских монастырей, которые я помнил с путешествия 1935 года. В этом «оазисе» часто собирались мои друзья и члены их семей, проживавшие в разных частях гетто.
Что представляла собой обыденная жизнь внутри стен?
Это была ежедневная борьба с голодом и болезнями. Эпидемии сыпного тифа, вызываемые полчищами вшей, никогда не прекращались. Катастрофически не хватало еды. «Хлеб наш насущный дай нам на сей день…» - только тогда я понял смысл этой молитвы. Мясо, даже самого низкого качества, стало редкостью. Его контрабандой переправляли из-за стен, используя разные уловки, например, в гробах. С течением времени оно вообще стало лишь мечтой. Порой о нём напоминало нововыдуманное блюдо - котлеты из хлеба с кровью. При всеобщем бедственном положении ещё больше проявились классовые различия, которые ещё до войны были характерны для еврейского общества. Бедняки тут же опустились на самое дно. Снабжение гетто едой и прочими товарами основывалось на нелегальной торговле. Связанные с ней риск и затраты проявлялись в высочайших ценах. Малоимущие питались всё хуже и хуже, пока не умирали с голоду. Более обеспеченные люди, имевшие денежные сбережения и ценности, поначалу жили вполне неплохо. Их основной проблемой было суметь свободно пройти через лес рук, протягиваемых нищими. Образ жизни богачей в гетто, казалось, подтверждал всемогущество денег. Некоторые даже сумели использовать новые обстоятельства для своей выгоды, к таковым принадлежали торговцы и контрабандисты. Среди других прославилась пара Кон и Геллер, которые получили концессию на право пассажирских перевозок конками (использование электрических трамваев было запрещено евреям). Однако число богачей постоянно таяло. Всё большее и большее их количество, распродав всё своё добро и израсходовав все сбережения, разделяли судьбу прочих. Всех ждал один и тот же конец, пусть и в разное время.
Как Вы, ещё лишь подросток, нашли себя в этом аду?
Проживание в приходском доме обеспечивало более-менее благоприятное положение, благодаря этому я не испытал многих унижений и опасностей, которые не всегда даже осознавал. Будучи ребёнком, я воспринял новую ситуацию с меньшими трудностями, чем взрослые. Мне было проще считать её «терпимой». Тогда же меня сразила первая стрела Амура. Скольких стараний стоила мне организация встречи с любимой девочкой! Благодаря успешной продаже всех своих учебников я обзавёлся небольшим запасом, достаточным, чтобы пригласить Иренку в кафе «Искусство» на улице Лешно. Кафе, в соответствии со своим названием, было настоящим центром культуры для всего гетто. Там выступали выдающиеся деятели искусства, среди них - дуэт Анджея Гольдфабера и Владислава Шпильмана, знаменитого «пианиста» из одноимённого фильма Романа Поланского. Во время нашего свидания мы присутствовали на сольном концерте известной актрисы Веры Гран. Много лет спустя я встретил её в Париже и рассказал ей о своём приключении с учебниками, проданными ради её концерта.
Актриса была, вероятно, растрогана?
Вовсе нет, ведь таким образом я непреднамеренно раскрыл её возраст.
Чем мог заняться молодой человек в гетто?
Мало-помалу в гетто развилась широкая сеть конспиративной системы образования, так что я учился. Кроме того, я начал работать ещё до переселения в гетто. Пока мои родители находились под арестом, их друзья помогли мне найти работу. В январе 1940 года, за день до моего пятнадцатилетия, я получил своеобразный подарок - был принят на работу в американское благотворительное общество, занимавшееся оказанием материальной помощи. Зарплата, хоть и маленькая, давала мне возможность не умереть с голоду.
Разве оккупанты не препятствовали работе зарубежных организаций?
Только тем из них, что представляли государства, враждебные Германии. Третий Рейх объявил войну США 11 декабря 1941 года. Только тогда американские учреждения были ликвидированы. Уже в гетто функции этой организации стала исполнять Еврейская Ассоциация Общественного Попечения. Моей задачей было контролировать служащих, которые собирали пожертвования в фонд организации, чтобы они не подавали ложных данных и не перепродавали собранное. Я работал скрупулёзно и с чувством большой ответственности; о различных нарушениях (которые тогда назывались «швиндли»*) я безжалостно доносил. Сотрудники, чью вину я мог доказать, теряли работу. Один из них позже вступил в еврейскую полицию и пытался отомстить. Я спасся от его преследований только тогда, когда оказалось, что его начальник был моим знакомым.
* Примечание: От немецкого Schwindel - надувательство, обман.
Как возникла еврейская полиция?
Полиция была создана не для службы оккупантам, а для обеспечения порядка в самом гетто, которое представляло собой, по сути, большой город, ужасно густо заселённый. Сначала в её ряды вступали честные люди, в основном юристы, искавшие средства к существованию. Позднее обстоятельства привели к тому, что еврейская полиция примкнула к системе террора. Она насчитывала примерно две тысячи пятьсот различных функционеров. В той юдоли плача полицейские чувствовали себя привилегированным классом. Многие из них цепко держались за своё выдающееся положение, послушно исполняя немецкие приказы. Когда началась ликвидация гетто и не хватало добровольцев для так называемого «переселения», еврейская полиция принимала участие в уличных облавах либо же просто вытягивала людей из их домов. В этом смысле была выработана своеобразная система международного сотрудничества. Немецкие жандармы блокировали улицы, украинские, литовские и латвийские добровольцы окружали дома, из которых еврейская полиция выводила их жителей. Потом добровольцы проверяли, хорошо ли полицейские «очистили» комнаты, и застреливали на месте всех оставшихся. В то же время оккупационная пропаганда трубила о переселении и вывозе жителей гетто на полевые работы. Полицейские служили геноциду бессознательно, так как тогда было ещё невозможно представить себе Холокост.
Существовали ли в гетто сознательные помощники нацистов?
Немецкая полиция имела секретных агентов. Однако существовала ещё и особая полиция, называемая «чёртовой дюжиной» по месту своего расположения (улица Лешно, дом 13). Сотрудники этой полиции носили шапки с зелёным околышем, тогда как прочие - с синим. Известно, что «чёртова дюжина» выполняла функции политической полиции и сотрудничала с немцами. Официально её задачей была борьба с контрабандой. Её сотрудники безусловно осознавали, что в результате их действий множество людей погибло от голода и холода. Многие из них даже обогатились благодаря податям от контрабандистов. Это, разумеется, способствовало повышению цен и приближало гибель самых бедных жителей гетто.
Вы говорили о встрече в кафе. Означает ли это, что гетто имело инфраструктуру обычного города?
Поначалу гетто было типичным кварталом Варшавы. Единственной разницей были лишь стены, обносившие его со всех сторон. Работали кафе, рестораны, театры. Среди польских евреев было множество выдающихся артистов, музыкантов, поэтов. Оккупанты поначалу не препятствовали культурной жизни. Даже наоборот: нацистская пропаганда цинично повторяла, что стены гетто возведены для того, чтобы гарантировать евреям развитие их собственной культуры. Улица Лешно со своими кафе, кинотеатрами и театром почиталась своеобразным Бродвеем гетто. Однако прежде всего гетто оставалось важным промышленным кварталом. Работало множество фабрик. Почти все они находились когда-то в собственности у евреев, но были прибраны немецкими предпринимателями, использовавшими рабский труд для нужд нацистов. Часть рабочих ежедневно прибывала извне, из «арийской зоны», тогда как многие жители гетто ежедневно выходили за стены, чтобы работать за пределами квартала. Броским симптомом кажущегося спокойствия служила деятельность еврейского совета. Мало-помалу гетто становилось всё более и более изолированным городом в городе. Сначала на площади чуть более трёх квадратных километров проживало 350 тысяч человек, позже к ним добавилось ещё 150 тысяч за счёт привезённых из других мест. Еврейский совет управлял этим сложным организмом с помощью аппарата, насчитывавшего несколько тысяч служащих.
На одном квадратном километре проживало более чем 100 тысяч человек?!
Порой было невозможно просто пройти по улице. Возникли громадные проблемы с транспортом, водой, снабжением, отходами, болезнями и многим другим. Перед оккупационными инстанциями за всё это отвечал еврейский совет. Сохранились отчёты, которые составлял для немецкого командования председатель совета Адам Черняков, а после него - его преемник Марек Лихтенбаум. Это душераздирающие документы, особенно когда речь идёт о тех фрагментах, где докладывается о ликвидации гетто.
Не возникало ли у Вас чувства, что Вы проходите через ворота ада, возведённого одними людьми для других?
Сейчас моему взору представляются побледневшие картины, чью реалистичность я уже почти не чувствую. Много лет назад я смотрел в Париже фильм «Время гетто». Достоверные кадры представлялись надуманными, подстроенными, хотя я сам мог бы играть в них. На работу я ездил велосипедом. Каждое утро на тротуарах я видел трупы, уложенные кучками, как обычный мусор. Люди умирали от голода, истощения, болезней обычных и инфекционных, главным образом от тифа. Трупы складировались на улицах, укрывались порой обычными газетами, а отдельная служба транспортировала их на захоронение, чаще всего в братских могилах. Немцы, народ известный своей чистоплотностью, особо пеклись об этом. Во время своих блестящих побед на всех фронтах они панически боялись лишь одного: заразы. Приоритетной задачей еврейского совета была ликвидация всех возможных источников эпидемии. Об уборке улиц и вывозе трупов заботились чрезвычайно. Лицезрение первых трупов, лежащих на тротуарах, душило меня, на глаза наворачивались слёзы. Однако иногда мной овладевала странная, холодная мысль: о, сегодня трупов как-то меньше. И я ехал дальше. Душераздирающее поначалу зрелище со временем просто вошло в привычку. Человек обладает удивительной способностью адаптироваться к любым условиям. Даже ужас становится привычным, если длится достаточно долго.
Мой знакомый, переживший Освенцим, рассказал мне о своём путешествии в концентрационный лагерь. Он ехал в вагоне для скота, со всех сторон зажатый толпой. Порой кто-то умирал, что его соседи воспринимали не без радости, так как становилось больше свободного места и было на что сесть.
Человек, лишённый человечности, мало-помалу превращается в животное, но в первую очередь подвергается этому процессу тот, кто сам лишает других человечности. Я помню рассказ о девочке, которая хотела стать собакой, так как она слышала, что немцы любят собак. Это желание стать собакой безусловно возникло у девочки после рассказа о жандарме, который застрелил еврея, когда тот покупал газету через колючую проволоку. После этого солдат наклонился и погладил пробегавшую мимо собачонку. Мой сосед по приходскому дому, профессор Гиршфельд, записал интересное наблюдение в своём дневнике. Автор пришёл к заключению (и я это подтверждаю), что в гетто вокруг немцев возникла своеобразная аура всеобщего страха. Их нужно было обходить стороной, словно диких зверей, чьи рефлексы непредсказуемы. Например, в первое время был оглашён приказ, согласно которому каждый еврей должен был проявлять уважение немецкой форме снятием своего головного убора. Солдат, замечавший, что лишь один человек не подчинился приказу, просто стрелял в толпу. Не важно было, кто падал мёртвым. Через некоторое время немцы пришли к выводу, что евреи более не достойны проявлять уважение народу фюрера, поэтому солдаты начали стрелять в тех, кто… снимал головной убор. Процесс превращения человека в убийцу происходит посредством такой «настройки» его души, когда он перестаёт замечать в жертве человеческие черты, а вместо этого рассматривает её как вредное животное, подобное крысе, которое необходимо уничтожить. Тогда становится легко стрелять в человека вне зависимости от того, снял он свою шляпу или нет.
Тогда действительно лучше уж быть собакой...
Гетто часто посещали как зоологический сад. Подъезжает автобус, из которого выскакивают весёлые солдаты Вермахта. Им легко чувствовать себя сверхлюдьми в этой юдоли печали, среди движущихся тряпок, едва похожих на людей, в которых вполне можно увидеть животного. Но эти звери не защищены, как в обычном зоопарке. Вот офицер достаёт пистолет и стреляет в толпу, которая в панике разбегается. В суматохе одни сталкиваются с другими, падают, поднимаются, бегут. Но кто-то не поднимается, кровоточащее тряпьё лежит неподвижно. Солдаты разражаются громким хохотом. В другой раз офицер подзывает смешного на вид еврея и сечёт его, пока бедняга не падает. Опять хохот. Вот она радость быть сверхчеловеком!
Вы говорили о девочке, которую, безусловно, никакая фея не превратила бы в собаку. Какова был судьба детей в гетто?..
Продолжение следует...
Перевод осуществлён по изданию Dobrzyński, Roman. La Zamenhof-strato. Verkita laŭ interparoloj kun d-ro L.C. Zaleski-Zamenhof. - Kaunas: Ryto varpas, 2003. - 288 pĝ., il. - 1000 ekz.
Предыдущий фрагмент перевода • Самый первый фрагмент и содержание • Следующий фрагмент перевода
Все записи по тегу «z-strato»