Нестыдные секреты
В добровольной изоляции от общества есть свои несомненные плюсы. Один из них - отсутствие соблазна, впрочем, вру, вовсе даже не соблазна, а возможности разболтать всему свету свои восхитительные тайны. Соблазн-то есть, еще какой.
Ах, ну какая разница, что всему свету эти тайны нужны, как бедному рукопожатие, как рыбке зонтик, как зайцу триппер. Тайновладельца все равно распирает изнутри, рот у него набит признаниями, которые дергаются, как живые и, похоже, распухают, когда в радиусе поражения (читай - в пределах слышимости) оказываются подходящие уши - ибо вываливаются сами собой. Сердце колотится, лицо непроизвольно гримасничает, ибо улыбкой это уже не назовешь, ручонки конвульсивно подергиваются, предатель-язык, заикаясь от волнения, выдает: «Слууушай, а у меня тут!..»
И на самом деле ничего в этих секретах нет «такого», из-за чего их следовало бы окружить вечным молчанием и предать забвению. Потому что внезапно свалившееся на голову миллионное наследство, ВИЧ-инфекция, подхваченная у случайного знакомца, или острое алкогольное отравление на банкете после международной конференции, закончившееся, пардон, чем оно обычно заканчивается, но, увы, в присутствии всех собравшихся - это все не то, что само стремится как можно скорее «разболтаться». Это даже на исповеди в церкви не очень-то выговаривается.
Кстати, на исповеди я была, прости господи, один раз, и в том возрасте, когда мне еще исповедоваться было не в чем. То есть, если верить выданной мне накануне книжечке со списком прегрешений, было, конечно, но… И тогда, и сейчас я искренне считаю, что, например, до рукоблудия доброму боженьке дела никакого нет. И до моей сексуальной жизни, в принципе, тоже, но все же теперь я в исповедальню уже не рискну. На всякий случай.
Однако не потому, что грешна до мозга костей и уже предвкушаю сердечные беседы с бомондом в аду, а потому что эти секреты, в сущности, и не секреты даже - они не рвутся наружу, их не надо удерживать под замком, стиснув зубы и представив себе гриф «секретно шо капец». То, что должно составлять корпус тайны исповеди, - не тайна, и не просится выйти, обещая принести облегчение после высказывания. Единственная причина не говорить все это публично - отсутствие «давления тайны» изнутри. Ну и, разумеется, я считаю, что публике это более чем неинтересно.
С секретами все по-другому: думаешь о них все время, перебираешь и так и эдак, предвкушаешь, как, вобрав побольше воздуха, выдержав паузу, оглядев триумфально собеседников, выпалишь, наконец, то самое «слуууушайте!» И неважно, что это точно так же не интересно, как унылый список книжных грешков: смотрю телевизор, батюшка, грешна, нетерпима к ближним, каюсь!
Секретики (в отличие от скелетиков) рвутся наружу. Почему? - Неизвестно. Но надо молчать. Опять-таки: почему? Чтобы не позавидовали. Чтобы не сглазили. Потому что хвастаться нехорошо. Но ведь все равно все хвастаются, все равно эти маленькие тайны становятся известны всем кому надо и кому не надо - а как их удержать.
Но вот что самое хорошее: обязательно найдутся те, кто не позавидует, а порадуется с вами и за вас. Может, именно по этой причине любого живого человека нестерпимо тянет разболтать свой прекрасный секрет. Сказать целому свету не просто «а я, а у меня», но - «возьми мою радость! Я просто хочу, как умею, осчастливить целый мир!»
И да, все-таки суметь немножко осчастливить.
Ах, ну какая разница, что всему свету эти тайны нужны, как бедному рукопожатие, как рыбке зонтик, как зайцу триппер. Тайновладельца все равно распирает изнутри, рот у него набит признаниями, которые дергаются, как живые и, похоже, распухают, когда в радиусе поражения (читай - в пределах слышимости) оказываются подходящие уши - ибо вываливаются сами собой. Сердце колотится, лицо непроизвольно гримасничает, ибо улыбкой это уже не назовешь, ручонки конвульсивно подергиваются, предатель-язык, заикаясь от волнения, выдает: «Слууушай, а у меня тут!..»
И на самом деле ничего в этих секретах нет «такого», из-за чего их следовало бы окружить вечным молчанием и предать забвению. Потому что внезапно свалившееся на голову миллионное наследство, ВИЧ-инфекция, подхваченная у случайного знакомца, или острое алкогольное отравление на банкете после международной конференции, закончившееся, пардон, чем оно обычно заканчивается, но, увы, в присутствии всех собравшихся - это все не то, что само стремится как можно скорее «разболтаться». Это даже на исповеди в церкви не очень-то выговаривается.
Кстати, на исповеди я была, прости господи, один раз, и в том возрасте, когда мне еще исповедоваться было не в чем. То есть, если верить выданной мне накануне книжечке со списком прегрешений, было, конечно, но… И тогда, и сейчас я искренне считаю, что, например, до рукоблудия доброму боженьке дела никакого нет. И до моей сексуальной жизни, в принципе, тоже, но все же теперь я в исповедальню уже не рискну. На всякий случай.
Однако не потому, что грешна до мозга костей и уже предвкушаю сердечные беседы с бомондом в аду, а потому что эти секреты, в сущности, и не секреты даже - они не рвутся наружу, их не надо удерживать под замком, стиснув зубы и представив себе гриф «секретно шо капец». То, что должно составлять корпус тайны исповеди, - не тайна, и не просится выйти, обещая принести облегчение после высказывания. Единственная причина не говорить все это публично - отсутствие «давления тайны» изнутри. Ну и, разумеется, я считаю, что публике это более чем неинтересно.
С секретами все по-другому: думаешь о них все время, перебираешь и так и эдак, предвкушаешь, как, вобрав побольше воздуха, выдержав паузу, оглядев триумфально собеседников, выпалишь, наконец, то самое «слуууушайте!» И неважно, что это точно так же не интересно, как унылый список книжных грешков: смотрю телевизор, батюшка, грешна, нетерпима к ближним, каюсь!
Секретики (в отличие от скелетиков) рвутся наружу. Почему? - Неизвестно. Но надо молчать. Опять-таки: почему? Чтобы не позавидовали. Чтобы не сглазили. Потому что хвастаться нехорошо. Но ведь все равно все хвастаются, все равно эти маленькие тайны становятся известны всем кому надо и кому не надо - а как их удержать.
Но вот что самое хорошее: обязательно найдутся те, кто не позавидует, а порадуется с вами и за вас. Может, именно по этой причине любого живого человека нестерпимо тянет разболтать свой прекрасный секрет. Сказать целому свету не просто «а я, а у меня», но - «возьми мою радость! Я просто хочу, как умею, осчастливить целый мир!»
И да, все-таки суметь немножко осчастливить.