"Смогист" Владимир Алейников о Валентине Катаеве
http://za-za.net/prisutstvie-kataeva/
"Лет пятнадцать назад зашёл у меня разговор с одним давним моим приятелем, о Катаеве и Олеше. Приятель с трудом разыскал и наконец-то купил в букинистическом магазине катаевский десятитомник - и теперь с упоением читал, все тома, подряд.
Он вдруг обрушился на прозу Олеши, утверждая, что, конечно же, всё это хорошо, но чего-то необходимейшего для писателя всё-таки ему не хватало.
Из этого бурного, пристрастного, на повышенных тонах, но зато предельно искреннего и потому интересного монолога неожиданно вырвалось: «Понимаешь, у Катаева есть в текстах - соединительная ткань. А у Олеши - этого нет!..»
В сознании моём что-то щёлкнуло, словно включился электрический ток. Определение - было найдено.
Да, именно так. Соединительная ткань. То, необычайно важное, каким-то образом прочно связанное со всей энергетикой произведений, то, что словно обволакивает защитной плёнкой слова, служит для сцепления фраз, гармонизирует строй, работает на взаимосвязь всех частей, на целостность прозы, что даёт нужные вибрации, движение, развитие, глубокое, долгое дыхание, даёт полноценную жизнь текстам, плазменное или звёздное вещество, живущее в русской речи.
Строфическая запись текстов - это не вовсе не вольность, которую позволил себе в своих поздних книгах опытный мастер. Это - необходимость. Когда проза - почти поэзия, или даже - просто поэзия, то надо уметь найти единственно верное решение - как её записать. Катаев такое решение - нашёл.
(В конце шестидесятых годов - увы, прошлого века! - Генрих Сапгир, в московской своей квартире, где бывала вся тогдашняя богема, читал свою книгу стихов «Элегии» приехавшему из Питера Иосифу Бродскому. Покуда чтение длилось, Бродский явно нервничал и весь как-то напрягался, словно человек, чего-то ещё не знающий и от этого мучающийся, и как можно скорее желающий узнать то, что для него важно. Когда Сапгир прочитал всю книгу, Бродский первым делом спросил его: «А как это записано?» Генрих показал ему самиздатовскую машинописную книгу. Стихи в ней были записаны - в строку, внешне напоминая - прозу. Между текстовыми сгустками - были пробелы. Бродский сразу же преобразился, оживился, повеселел: он понял, как это сделано).
Пробелы между абзацами и периодами, будто между строфами стихотворения, в катаевской прозе тоже чрезвычайно важны. В них - воздух. Да, именно воздух. Другого слова здесь не подберёшь. Воздух, нужный - для дыхания. Дышит ведь - и сам писатель, и его текст. И Катаев это прекрасно понимал.
(Кстати, мой друг, замечательный художник Анатолий Зверев, много раз в былые времена говорил: рисовать надо так, чтобы воздух в работе оставался. Он, человек уникальный, вообще много чего знал и понимал. Свидетельствуют об этом теперь - его акварели, живопись и графика, получившие мировое признание)."
"Лет пятнадцать назад зашёл у меня разговор с одним давним моим приятелем, о Катаеве и Олеше. Приятель с трудом разыскал и наконец-то купил в букинистическом магазине катаевский десятитомник - и теперь с упоением читал, все тома, подряд.
Он вдруг обрушился на прозу Олеши, утверждая, что, конечно же, всё это хорошо, но чего-то необходимейшего для писателя всё-таки ему не хватало.
Из этого бурного, пристрастного, на повышенных тонах, но зато предельно искреннего и потому интересного монолога неожиданно вырвалось: «Понимаешь, у Катаева есть в текстах - соединительная ткань. А у Олеши - этого нет!..»
В сознании моём что-то щёлкнуло, словно включился электрический ток. Определение - было найдено.
Да, именно так. Соединительная ткань. То, необычайно важное, каким-то образом прочно связанное со всей энергетикой произведений, то, что словно обволакивает защитной плёнкой слова, служит для сцепления фраз, гармонизирует строй, работает на взаимосвязь всех частей, на целостность прозы, что даёт нужные вибрации, движение, развитие, глубокое, долгое дыхание, даёт полноценную жизнь текстам, плазменное или звёздное вещество, живущее в русской речи.
Строфическая запись текстов - это не вовсе не вольность, которую позволил себе в своих поздних книгах опытный мастер. Это - необходимость. Когда проза - почти поэзия, или даже - просто поэзия, то надо уметь найти единственно верное решение - как её записать. Катаев такое решение - нашёл.
(В конце шестидесятых годов - увы, прошлого века! - Генрих Сапгир, в московской своей квартире, где бывала вся тогдашняя богема, читал свою книгу стихов «Элегии» приехавшему из Питера Иосифу Бродскому. Покуда чтение длилось, Бродский явно нервничал и весь как-то напрягался, словно человек, чего-то ещё не знающий и от этого мучающийся, и как можно скорее желающий узнать то, что для него важно. Когда Сапгир прочитал всю книгу, Бродский первым делом спросил его: «А как это записано?» Генрих показал ему самиздатовскую машинописную книгу. Стихи в ней были записаны - в строку, внешне напоминая - прозу. Между текстовыми сгустками - были пробелы. Бродский сразу же преобразился, оживился, повеселел: он понял, как это сделано).
Пробелы между абзацами и периодами, будто между строфами стихотворения, в катаевской прозе тоже чрезвычайно важны. В них - воздух. Да, именно воздух. Другого слова здесь не подберёшь. Воздух, нужный - для дыхания. Дышит ведь - и сам писатель, и его текст. И Катаев это прекрасно понимал.
(Кстати, мой друг, замечательный художник Анатолий Зверев, много раз в былые времена говорил: рисовать надо так, чтобы воздух в работе оставался. Он, человек уникальный, вообще много чего знал и понимал. Свидетельствуют об этом теперь - его акварели, живопись и графика, получившие мировое признание)."