рыбы
в романе мануэля риваса "карандаш плотника" герой с героиней целовались как рыбы: широко раскрыв рты и переплетясь телами. как будто хотели друг друга проглотить. стояли под проливным дождём и целовались как рыбы. и хотя рыбы скользкие и противные, а дождь - холодный и мокрый, эта странная сцена была полна подлинной страсти.
я, кажется, никогда не целовалась как рыба. всякое бывало, конечно: со смехом, со слезами, давясь криком, толкаясь и вырываясь, обнимая руками, ногами, нутром; с дорогими и нужными, с чужими и почти ненавистными, с незнакомыми и размытыми; на мокром песке, на крыше крохотного отеля, на полу в чужих квартирах. да много где и с кем, но никогда под дождём, никогда как рыба.
мой брат ваня учил меня не красить глаза, собираясь на свидания с юношей, который мне действительно нравится. мотивировал он это не сомнительными аргументами вроде "ты и так красивая", боже сохрани. ваня говорил, что наивысшее проявление нежности - поцелуй в закрытые глаза. каково же будет разочарование юноши, когда он, исполненный лучших чувств и намерений, уткнётся пересохшими губами в слой теней и туши... мне всегда немного страшно целовать в глаза. там, под веками, они словно живые. подрагивают, двигаются туда-сюда, туда-сюда. как маленькие рыбки.
летом у г. на даче я однажды готовила ужин. кухня в этом доме переходит в веранду, где вечерами все собираются за большим овальным столом, пьют, курят, матерятся, смеются, слушают музыку, поют, читают вслух жана арпа, франсиса пикабиа, жана превера, антонена арто. в тот вечер, забравшись с ногами на стол, г. вливал в простуженное горло бренди и зло, хрипло декламировал элюара:
рыбы, пловцы, корабли
меняют облик воды.
вода тиха, вода шевельнётся
только для тех, кто её коснётся.
рыба вонзается в воду,
как палец в перчатку,
пловец танцует лениво,
и парус вздыхает.
а вода, вода шевельнётся
лишь ради тех, кто её коснётся, -
ради рыбы, пловца, корабля, -
она их несёт
и уносит.
я стояла ко всем спиной и готовила. и руки моих пахли уже не мной. они пахли лимоном, тимьяном, мятой, моими слезами, чужими губами. я растирала ладонями морскую соль, как будто хотела выжечь чёртовы линии судьбы, любви, жизни. оборачиваясь, я каждый раз видела, как г. целует жену в живот. она была на 7 месяце беременности, и ее живот был похож на большой румяный пирог; прятавшуюся в нем начинку потом назвали марусей. я оборачивалась и смеялась, и не узнавала свой голос. я готовила рыбу.
мне почти ничего не хочется. потому что зима и всё как-то бестолково и непонятно. но когда несколько дней назад вдруг потеплело, и растаявший снег потёк по тротуарам, я вышла на улицу, сняла шапку и, зажмурив правый глаз, подумала: "когда весной пойдёт проливной дождь, будет круто стоять под ним в мокрых куртках и целоваться как рыбы".
я, кажется, никогда не целовалась как рыба. всякое бывало, конечно: со смехом, со слезами, давясь криком, толкаясь и вырываясь, обнимая руками, ногами, нутром; с дорогими и нужными, с чужими и почти ненавистными, с незнакомыми и размытыми; на мокром песке, на крыше крохотного отеля, на полу в чужих квартирах. да много где и с кем, но никогда под дождём, никогда как рыба.
мой брат ваня учил меня не красить глаза, собираясь на свидания с юношей, который мне действительно нравится. мотивировал он это не сомнительными аргументами вроде "ты и так красивая", боже сохрани. ваня говорил, что наивысшее проявление нежности - поцелуй в закрытые глаза. каково же будет разочарование юноши, когда он, исполненный лучших чувств и намерений, уткнётся пересохшими губами в слой теней и туши... мне всегда немного страшно целовать в глаза. там, под веками, они словно живые. подрагивают, двигаются туда-сюда, туда-сюда. как маленькие рыбки.
летом у г. на даче я однажды готовила ужин. кухня в этом доме переходит в веранду, где вечерами все собираются за большим овальным столом, пьют, курят, матерятся, смеются, слушают музыку, поют, читают вслух жана арпа, франсиса пикабиа, жана превера, антонена арто. в тот вечер, забравшись с ногами на стол, г. вливал в простуженное горло бренди и зло, хрипло декламировал элюара:
рыбы, пловцы, корабли
меняют облик воды.
вода тиха, вода шевельнётся
только для тех, кто её коснётся.
рыба вонзается в воду,
как палец в перчатку,
пловец танцует лениво,
и парус вздыхает.
а вода, вода шевельнётся
лишь ради тех, кто её коснётся, -
ради рыбы, пловца, корабля, -
она их несёт
и уносит.
я стояла ко всем спиной и готовила. и руки моих пахли уже не мной. они пахли лимоном, тимьяном, мятой, моими слезами, чужими губами. я растирала ладонями морскую соль, как будто хотела выжечь чёртовы линии судьбы, любви, жизни. оборачиваясь, я каждый раз видела, как г. целует жену в живот. она была на 7 месяце беременности, и ее живот был похож на большой румяный пирог; прятавшуюся в нем начинку потом назвали марусей. я оборачивалась и смеялась, и не узнавала свой голос. я готовила рыбу.
мне почти ничего не хочется. потому что зима и всё как-то бестолково и непонятно. но когда несколько дней назад вдруг потеплело, и растаявший снег потёк по тротуарам, я вышла на улицу, сняла шапку и, зажмурив правый глаз, подумала: "когда весной пойдёт проливной дождь, будет круто стоять под ним в мокрых куртках и целоваться как рыбы".