Свидетель в советском суде
Судья Кировского районного народного суда Поверьев среди ментов пользовался авторитетом.
Во-первых - за относительную молодость. Он был примерно моим ровесником.
Во-вторых - за простоту нравов, судейской касте не всегда присущую. Сейчас бы я назвал это качество отсутствием лицемерия, этой самой касте частенько присущего.
Поверьев не был отягощен ни «социалистическим правосознанием», ни радением за права человека, ни какой-либо достоевщиной в размышлениях о судьбах подсудимых. По крайней мере, производил такое впечатление.
Соответственно, и судил Сережа так, как сам считал справедливым. Что, с одной стороны, не всегда было так уж справедливо. А, с другой, в конце эпохи застоя кое-кому казалось не совсем нормальным. Мне тоже. Да и дела у него не волокитились. И, кстати, жалоб особых не было.
Естественно, судья не был чужд прелестям жизни. В максимально демократичном кругу. От оследователей, как никто другой, жестко требовал направления в суд вещественных доказательств. В виде спиртных напитков, если таковые имели место быть. Но бывал согласен и на произвольную замену напитков, если таковые выпивались еще на этапе предварительного расследования.
Дам, сердешный, любил.
Кто их не любит? А нормальный судья просто обязан продегустировать максимум секретарей судебных заседаний, работников канцелярий и народных заседателей. Разумеется, подобающего пола и возраста.
На последнем, кстати, и погорел. По слухам, был застигнут пожилой председательницей суда за соитием с её же секретаршей в её же зале судебных заседаний. Что оказалось последней каплей в чаше терпения начальницы. Поверьев не был представлен на очередные выборы народных судей [1] 1987 года.
Но и тут содрал клок шерсти с паршивой овцы. В день выборов судей, то-есть в последний день своего судейского статуса, получил травму, ремонтируя личную автомашину. И еще шесть месяцев имел судейское жалование по «больничному листу», не спеша подыскивая новое место работы.
***
Майор Мальцев был колоритной фигурой.
Выпускник Орджоникидзевского [2] училища внутренних войск с образованием командира лагерно-конвойного подразделения. Служил в Кировском РУВД начальником отдела профилактики. Так в то время называлась служба участковых инспекторов милиции [3].
Не отягощённый особыми юридическими знаниями, Михаил Илларионович обладал одним талантом. В конце каждого отчетного периода он мог так напрячь своих подчиненных и обаять дам из штаба РУВД, что пресловутые «показатели» работы вверенной ему службы всегда были на высоте [4]. Благодаря статистической мухлевке, разумеется.
Мужичок был росточка некрупного. И характера выпендристого.
Но вызывал симпатию. Ужасно компанейский. Большой дамский угодник. Да и подчиненных особо не душил [5]. В общем, на ментовском фоне, не самый плохой был человек.
Умер в начале девяностых. Светлая ему память.
Так вот начальнику отдела профилактики Мальцеву принадлежал профессиональный афоризм: «Лучший метод профилактики - посадка в тюрьму!».
И от нас, своих подчиненных, он требовал неукоснительного применения в работе этого метода.
***
Я - участковый.
Глубокая ментовская молодость. Не слишком уже сопливого юриста.
Передаю в дознание материал на А. Очередного «тунеядца». Для возбуждения уголовного дела по 209-й статье [6].
У бедолаги никаких родственников, которых можно было бы допросить свидетелями ведения злодеем «антиобщественного и паразитического» образа жизни. Дознаватель привлекает меня. Так сказать, куратора.
Даже не допрашивает, а записывает на бланке протокола стандартное житие бытового раздолбая. И дает мне подписать при очередной встрече у туалета [7].
Самого «тунеядца», ввиду социальной ничтожности, дознаватель даже не берет под стражу. Тот гуляет «на подписке». Имея возможность хоть куда-нибудь, хоть для вида, устроиться на работу. Возможностью не пользуется. И продолжает вести тихий «паразитический» образ жизни. Никому при этом особо не мешая.
Дело А. поступает в суд.
Достается Поверьеву.
Вызов в судебное заседание. Свидетелем по делу бывшего подопечного.
В назначенный день заявляюсь в Кировский суд. При атрибутах власти - по форме. В галифе, сапогах и портупее. С пистолетом в кобуре и планшеткой на ремешке.
Помимо Поверьева с «канделябрами [8]», в зале только подсудимый «тунеядец» и я. Прокурор с адвокатом, специалисты, переводчики, а также возмущенные народные массы в процессе отсутствуют.
Свидетель из зала не удаляется [9]. Из обвинительного заключения судьей оглашается последняя строчка: «…совершил преступление, предусмотренное статьей двести девятой частью первой Уголовного Кодекса РСФСР [10]»
Судья подсудимому: «Ну что, не работал и не работаешь?»
Подсудимый судье: «Да… м-м-м… не работал».
Судья подсудимому: «Пил?»
Подсудимый судье: «Да… м-м-м… пил немножко?»
Судья подсудимому: «Предупреждали?»
Подсудимый судье: «Да… м-м-м… говорил участковый [11]»
Судья свидетелю: «Как он, не работал? Пил? Предостережение получал?»
Свидетель судье: «Не работал, пил, получал».
От «последнего слова [12]» подсудимый судьей освобождается ввиду очевидной ненадобности.
Суд удаляется на совещание.
В дверях совещательной комнаты Поверьев пропускает вперед своих «канделябров». Оборачивается ко мне.
- Ну что, лейтенант, нужно его сажать?
Я же подчиненный и воспитанник майора Мальцева. Я же совершенно искренне разделяю мнение своего босса.
- Нужно, товарищ судья!
Дверь в совещательную комнату закрывается. Секунды на две-три.
Вновь появляется Поверьев. Один и с пустыми руками.
Стоя овозле угла судейского стола, скороговоркой произносит. Подряд: «Именем РСФСР…м-м-м… год лишения свободы. Лейтенант, отведи его вниз [13], скажи, что бумажку скоро пришлю…»
«Тунеядец» совершенно не осознает, что в этот момент навсегда ломается его жизнь [14]. Он тупо следует в сопровождении «свидетеля» на первый этаж здания и попадает в руки дежурного по РУВД.
Больше я его не вижу.
Никогда.
***
Навеяло старый рассказик. Новыми ахами и охами по поводу российских судов. В свете последних событий с делом Ходорковского-Лебедева.
Всегда так было.
2002 - 2011 г.г.
[1] В то время судьи в советской стране назывались “народными” и “выбирались народном”. Правда, безальтернативно и из кандидатур, тщательно проверенных руководством местных органов КПСС. Спектакли всенародных судейских выборов были раз в четыре года неотъемлемым атрибутом жизни, с обязательной продажей дефицитного пива на избирательных участках.
[2] Орджоникидзе - ныне (и в далеком прошлом) Владикавказ. Там находилось училище внутренних войск МВД. Среднее училище, выдававшее выпускникам, вместо нормальных ромбических значков о высшем образовании, значки с буквами “ВУ” (“военное училище”) в офицерской среде называвшиеся “свиное рыло”. Сейчас эта шарага, как повелось, называется то-ли “институт”, то-ли “университет”. Но готовит тех же командиров конвойных взводов.
[3] Задолго до того, а нынче снова - участковые уполномоченные.
[4] Дальше - пуще. Мальцева назначили начальником ОУР (отдела уголовного розыска РУВД), где он, будучи еще менее компетентным, феноменально добивался блестящей статистики по раскрываемости преступлений.
[5] Один раз душил. Меня. Я представился по должности директору близлежащего к РУВД магазина и пожаловался ему на обвес меня мясником. Тот меня проигноровал. Я был еще неумён и совков. Написал в райторг. Началась проверка. Результат был неожиданный. Меня вызвал Мальцев и начал убеждать в неправильности моего поведения в магазине и неправомерности моих претензий. Это он-то со своим неграмотным рылом, да меня - поработавшего к этому времени юристом в торговле. Но, как оказалось, начальнички РУВД в этом магазине мясцом регулярно подкармливались. На холяву, естественно. И крышу над мясником держали.
[6] Страшноватая советская статейка. «Тунеядство». Бродский по ней пять лет в ссылке отпарился. Позднее, вплоть до конца совка, отбывшие наказание «тунеядцы» теряли право на проживание в Москве, Ленинграде и столицах республик СССР. Армия порождённых нами бомжей были несметной. А мы их еще и сажали. По 198-й. За нарушения «правил паспортной системы».
[7] Волею судьбы в 14-м отделении коридорчик в кабинет дознавателей вел из дежурной части мимо туалета. Перманентно вонючего.
[8] Так называемые “народные заседатели”. В то время они направлялись в суд собраниями “трудовых коллективов” советских предприятий и учреждений. Лучшие, якобы, из лучших. И, надо понимать, наименее нужные на своих рабочих местах.
[9] Этого требует уголовно-процессуальный закон. Свидетель не должен слушать процесс, пока не допросят его самого. И обязан ждать в коридоре своего вызова.
[10] Тот же закон требует полного оглашения этого, зачастую очень длинного, и, почти всегда, безграмотно составленного следствием документа.
[11] А я по закону должен был не “говорить”, а доставить его к начальнику РУВД лично и тот сам должен был отобрать от бедолаги подписку в получении “официального предостережения о недопустимости ведения паразитического образа жизни”. Но такая процедура была бы запредельно роскошной для подобных гопников.
[12] Жестоко обязательный элемент судебного процесса. При его несоблюдении приговор должен быть отменен вышестоящим судом.
[13] Это сейчас здание на ул. Маршала Говорова, 38 полностью занято Кировским судом. А в те годы в нем размещались суд, прокуратура, 7-е отделение милиции и дежурная часть Кировского РУВД с изолятором временного содержания. С этого изолятора и начинался ГУЛаг для свежепосаженных граждан.
[14] Теперь он вечный бомж, изгой, зек.