«Ходячие мертвецы», или О смысле жизни
Ночью написалось небольшое философское эссе о жизни и ее смысле. Выход получился какой-то очень «цивилизационный», хоть на передовицу в «Однако», хотя главное хотелось сказать не о том.
Образ «мертвого живого» для описания фактического «смертника» уже довольно затаскан. Так можно сказать о человеке в камере смертников или о несчастном, приговоренном к смерти обстоятельствами или тяжелой болезнью. Так или иначе, но речь о человеке, смерть которого близка, неотвратима, а также оставляет ему слишком мало времени или возможностей, чтобы что-то изменить. Подразумевается, что с точки зрения многих людей, обстоятельств или процессов человек уже мертв, и фактическое продолжение жизненных процессов - утрачивает свое значение.
Но не менее классично рассуждение одного из персонажей Камю о том, что мы все, в сущности, приговорены к смерти. Конец телесной оболочки представляется неизбежным в обычном понимании, поэтому мы все неотвратимо движемся с разной скоростью к одинаковому финалу. Наша субъективная «жизнь» при этом определяется не формальной продолжительностью отпущенного времени, но - событиями, возможностью жить, влиять на мир, других людей и самого себя. Т.е. ровно тем, что мы не формально тащим на себе энергоемкий процесс поддержания жизни, а живем реально и неоспоримо.
Боюсь, однако, что немало людей, которые могут с горечью ужасом сказать о себе, что они уже «мертвы» и даже прибавить - «давно». Ибо «кофе, метро работа, по выходным кино» - однообразный круговорот жизни без перемен и событий, возможности сделать что-то значимое и нужное, изменить мир. Не обязательно к лучшему, но просто изменить для других, близких или даже самих себя. Я не говорю за всех, но и не спешу клясться в том, что лично я «живой», чему не может служить порукой ни образ жизни, ни род занятий.
Мир, словно слишком упруг, поглощает наши усилия, не дает изменить себя, действительно оставить след. И не надо ругать век и общество потребления: у нашего современника в 100 раз больше возможностей менять окружающую действительность, чем у среднего человека 200-300 лет назад. Эта проблема вечна, как и страх бесследной и бессмысленной жизни. Помнится, у Б. Стругацкого был одиночный роман посвященный человеку, который раз за разом проживает свою жизнь, но не может ничего изменить, несмотря на послезнание. Это - своего рода образ возможной «бессильной» жизни человека.
Здесь вполне уместен вопрос о том, какие перемены и следы собственно нужны, чтобы жизнь была жизнью?
Современная западная философия, - разумею здесь не науку, а характерное рассуждение и понимание, внедряемое массовой культурой, - рассматривает жизнь человека как самостоятельную ценность и самоцель. Человек в этой философии статичен - он рождается с определенным набором индивидуальных черт, особенностей и предпочтений, кое-что закрепляет и приобретает в детстве, а затем лишь приобретает новые знания и опыт, не меняя своей сути. Пожалуй, единственной задачей человека в этой модели является понимание и познания себя, своих наклонностей и устремлений, своего адекватного места в жизни, где он будет спокоен и счастлив. Найти свою звезду и следовать ей - вот смысл такого «неогуманистического» взгляда на мир. Здесь нет места понятию «живых» и «мертвых», потому что каждый живет или хотя бы пытается жить.
Несколько более традиционный взгляд на человека характерен для авраамических религий, и именно он все еще глубоко сидит в нашей культуре. Здесь утверждается то, что мир и человек, живущий в нем, плох или, во всяком случае, несовершенен. Смысл жизни в том, чтобы человек менял себя и окружающий мир, делая его лучше, ближе к идеалу, каким его понимает данная система ценностей.
Для иудаизма и многих ветвей ислама ключевым моментом является следование Закону, более или менее четко оформленному в религиозной традиции. Для христианства - смысл в борьбе с абстрактным злом в себе или мире, которое слишком часто становится конкретным. Даже в классическом марксизме или раннем вульгарном материализме речь о создании материальных ценностей и борьбе за их честное распределение в обществе, работе и борьбе.
Достичь изобилия в тесном мире,
Это по-христиански. Или
В этом состоит культура… - кажется, поэтизировал Бродский. Это, возможно, примитивно и материально, но это - выраженная потребность в том, чтобы изменить мир, заставить его прогнуться под тебя, стать лучше, богаче и честнее.
Желание жить и менять мир - великая сила, а невозможность и инертность реальности - страшная пытка для того, кто мыслит в рамках «авраамического» подход. Но эта суета мало понятна для тех, кто мыслит в рамках «неогуманистической» картины мира.
«Неогуманисту» бывает сложно объяснить чужие поступки вне стимулов и желаний. Например, довольно трудно понять поток молодых программистов, офисных работников и рекламных агентов, которые оставляют дом и работу, чтобы участвовать в чужой гражданской войне на Украине. С одной стороны - очевидно, что никто молодых людей не будет «нанимать» для участия в конфликте, с другой стороны географически он им совершенно чужд, это не их война и страна. В рамках «неогуманистической» философии трудно описать желание человека создать значимый риск для своей жизни или просто потерять ее, чтобы где-то в чужом краю реализовать или надеяться реализовать ту модель государства и общества, которую он считает правильной. Здесь скорей начнешь строить теории о биологической предрасположенности человека к насилию и латентных комплексах, тянущих людей в горячие точки.
Я не говорю, что желание ехать на войну единственно правильно и универсально, но оно является следствием желания найти точку опоры, чтобы изменить мир согласно своим взглядам и представлением, а не тонуть в быте, как в болоте. Иные способы к изменению мира существуют и тем ужаснее, если человек верно или ошибочно выбирает наиболее страшный для себя и своих близких путь.
Два мировоззрения имеют вполне конкретные воплощения во взгляде на вполне обычные жизненные проблемы.
Встречая несправедливость в какой-то жизненной ситуации, я могу отреагировать массовой способов. Могу обратиться в полицию или Роспотребнадзор, могу попытаться убедить несправедливого человека поступать иначе, могу, наконец, сам вступить в конфронтацию вербальным или даже насильственным путем. Выбирать конкретный путь я буду, исходя из конкретной ситуации, комбинируя наиболее уместные подходы. Кроме того, путем изучения ситуации ты можешь придти к выводу, что в происходящем не понятно, где хвост и голова, и есть ли вообще несправедливость. И от твоего некомпетентного вмешательства точно лучше не станет.
Но это «авраамический» взгляд. А «неогуманист» должен скорей задаться вопросом - «твое ли это дело?». Нет, если ты Дон Кихот, то флаг в руки и электричку на встречу, не вопрос. Таковая твоя звезда. Но ты точно Дон Кихот? Ты реально хочешь влезать? В этом нет смысла, потому что мир целиком ты не исправишь. Более того, зло субъективно, и можешь поверить, что источник несправедливости убежден в собственной правоте и не на что ты его не уговоришь никогда. Не в этой жизни. А чтобы бороться с конкретными проявлениями негатива есть те самые полиция и Роспотребнадзор…
Если же в тебе действует внутренняя заложенная в детстве потребность по совести вмешаться в ситуацию, то это не крамола, а повод в самоанализе найти компромисс - наиболее удобный уровень вмешательства, который удовлетворит твою внутреннюю потребность в справедливости и создаст минимальные объективные проблемы для тебя.
Подчеркну, я не хочу сказать, что «неогуманистический» взгляд внерелигиозен. Совершенно теми же схемами мыслил бы классический буддист, гностик, катар или манихей. Мир, каков он есть, изначально слишком плох, он по определению не может стать безгрешным или справедливым. Зло - имманентное свойство материи, и тут ничего не поделать. Это данность. Впрочем, человек может бороться, чтобы двигаться от материального мира и освобождаться от него, но это немного иной разговор. Такое же воззрение есть в вульгарном прочтении кальвинизма, с той лишь разницей, что там мир изначально хорош и правильно распланирован, а зло следствие индивидуальной предопределенности конкретных людей. (Подчеркну, это вульгарное прочтение, реальные взгляды Кальвина в Женевский период несколько иные).
Опять же речь не всегда идет о противопоставлении обывательства и альтруизма, деятельности и пассивности. «Неогуманизм» может представить человека, который будет действительно счастлив, поехав строить хоспис в пампасы, а «авраамическая» этика сказать, что человеку не до пампасов, а важнее наладить жизнь в собственном доме и семье.
В жизни вообще нет универсальных схем. Но есть универсальное желание жить. Слышать успокаивающее «ты жив, жизнь - самоцель» или ежечасно доказывать себе, что ты живой человек, а не тире между двумя датами.
Образ «мертвого живого» для описания фактического «смертника» уже довольно затаскан. Так можно сказать о человеке в камере смертников или о несчастном, приговоренном к смерти обстоятельствами или тяжелой болезнью. Так или иначе, но речь о человеке, смерть которого близка, неотвратима, а также оставляет ему слишком мало времени или возможностей, чтобы что-то изменить. Подразумевается, что с точки зрения многих людей, обстоятельств или процессов человек уже мертв, и фактическое продолжение жизненных процессов - утрачивает свое значение.
Но не менее классично рассуждение одного из персонажей Камю о том, что мы все, в сущности, приговорены к смерти. Конец телесной оболочки представляется неизбежным в обычном понимании, поэтому мы все неотвратимо движемся с разной скоростью к одинаковому финалу. Наша субъективная «жизнь» при этом определяется не формальной продолжительностью отпущенного времени, но - событиями, возможностью жить, влиять на мир, других людей и самого себя. Т.е. ровно тем, что мы не формально тащим на себе энергоемкий процесс поддержания жизни, а живем реально и неоспоримо.
Боюсь, однако, что немало людей, которые могут с горечью ужасом сказать о себе, что они уже «мертвы» и даже прибавить - «давно». Ибо «кофе, метро работа, по выходным кино» - однообразный круговорот жизни без перемен и событий, возможности сделать что-то значимое и нужное, изменить мир. Не обязательно к лучшему, но просто изменить для других, близких или даже самих себя. Я не говорю за всех, но и не спешу клясться в том, что лично я «живой», чему не может служить порукой ни образ жизни, ни род занятий.
Мир, словно слишком упруг, поглощает наши усилия, не дает изменить себя, действительно оставить след. И не надо ругать век и общество потребления: у нашего современника в 100 раз больше возможностей менять окружающую действительность, чем у среднего человека 200-300 лет назад. Эта проблема вечна, как и страх бесследной и бессмысленной жизни. Помнится, у Б. Стругацкого был одиночный роман посвященный человеку, который раз за разом проживает свою жизнь, но не может ничего изменить, несмотря на послезнание. Это - своего рода образ возможной «бессильной» жизни человека.
Здесь вполне уместен вопрос о том, какие перемены и следы собственно нужны, чтобы жизнь была жизнью?
Современная западная философия, - разумею здесь не науку, а характерное рассуждение и понимание, внедряемое массовой культурой, - рассматривает жизнь человека как самостоятельную ценность и самоцель. Человек в этой философии статичен - он рождается с определенным набором индивидуальных черт, особенностей и предпочтений, кое-что закрепляет и приобретает в детстве, а затем лишь приобретает новые знания и опыт, не меняя своей сути. Пожалуй, единственной задачей человека в этой модели является понимание и познания себя, своих наклонностей и устремлений, своего адекватного места в жизни, где он будет спокоен и счастлив. Найти свою звезду и следовать ей - вот смысл такого «неогуманистического» взгляда на мир. Здесь нет места понятию «живых» и «мертвых», потому что каждый живет или хотя бы пытается жить.
Несколько более традиционный взгляд на человека характерен для авраамических религий, и именно он все еще глубоко сидит в нашей культуре. Здесь утверждается то, что мир и человек, живущий в нем, плох или, во всяком случае, несовершенен. Смысл жизни в том, чтобы человек менял себя и окружающий мир, делая его лучше, ближе к идеалу, каким его понимает данная система ценностей.
Для иудаизма и многих ветвей ислама ключевым моментом является следование Закону, более или менее четко оформленному в религиозной традиции. Для христианства - смысл в борьбе с абстрактным злом в себе или мире, которое слишком часто становится конкретным. Даже в классическом марксизме или раннем вульгарном материализме речь о создании материальных ценностей и борьбе за их честное распределение в обществе, работе и борьбе.
Достичь изобилия в тесном мире,
Это по-христиански. Или
В этом состоит культура… - кажется, поэтизировал Бродский. Это, возможно, примитивно и материально, но это - выраженная потребность в том, чтобы изменить мир, заставить его прогнуться под тебя, стать лучше, богаче и честнее.
Желание жить и менять мир - великая сила, а невозможность и инертность реальности - страшная пытка для того, кто мыслит в рамках «авраамического» подход. Но эта суета мало понятна для тех, кто мыслит в рамках «неогуманистической» картины мира.
«Неогуманисту» бывает сложно объяснить чужие поступки вне стимулов и желаний. Например, довольно трудно понять поток молодых программистов, офисных работников и рекламных агентов, которые оставляют дом и работу, чтобы участвовать в чужой гражданской войне на Украине. С одной стороны - очевидно, что никто молодых людей не будет «нанимать» для участия в конфликте, с другой стороны географически он им совершенно чужд, это не их война и страна. В рамках «неогуманистической» философии трудно описать желание человека создать значимый риск для своей жизни или просто потерять ее, чтобы где-то в чужом краю реализовать или надеяться реализовать ту модель государства и общества, которую он считает правильной. Здесь скорей начнешь строить теории о биологической предрасположенности человека к насилию и латентных комплексах, тянущих людей в горячие точки.
Я не говорю, что желание ехать на войну единственно правильно и универсально, но оно является следствием желания найти точку опоры, чтобы изменить мир согласно своим взглядам и представлением, а не тонуть в быте, как в болоте. Иные способы к изменению мира существуют и тем ужаснее, если человек верно или ошибочно выбирает наиболее страшный для себя и своих близких путь.
Два мировоззрения имеют вполне конкретные воплощения во взгляде на вполне обычные жизненные проблемы.
Встречая несправедливость в какой-то жизненной ситуации, я могу отреагировать массовой способов. Могу обратиться в полицию или Роспотребнадзор, могу попытаться убедить несправедливого человека поступать иначе, могу, наконец, сам вступить в конфронтацию вербальным или даже насильственным путем. Выбирать конкретный путь я буду, исходя из конкретной ситуации, комбинируя наиболее уместные подходы. Кроме того, путем изучения ситуации ты можешь придти к выводу, что в происходящем не понятно, где хвост и голова, и есть ли вообще несправедливость. И от твоего некомпетентного вмешательства точно лучше не станет.
Но это «авраамический» взгляд. А «неогуманист» должен скорей задаться вопросом - «твое ли это дело?». Нет, если ты Дон Кихот, то флаг в руки и электричку на встречу, не вопрос. Таковая твоя звезда. Но ты точно Дон Кихот? Ты реально хочешь влезать? В этом нет смысла, потому что мир целиком ты не исправишь. Более того, зло субъективно, и можешь поверить, что источник несправедливости убежден в собственной правоте и не на что ты его не уговоришь никогда. Не в этой жизни. А чтобы бороться с конкретными проявлениями негатива есть те самые полиция и Роспотребнадзор…
Если же в тебе действует внутренняя заложенная в детстве потребность по совести вмешаться в ситуацию, то это не крамола, а повод в самоанализе найти компромисс - наиболее удобный уровень вмешательства, который удовлетворит твою внутреннюю потребность в справедливости и создаст минимальные объективные проблемы для тебя.
Подчеркну, я не хочу сказать, что «неогуманистический» взгляд внерелигиозен. Совершенно теми же схемами мыслил бы классический буддист, гностик, катар или манихей. Мир, каков он есть, изначально слишком плох, он по определению не может стать безгрешным или справедливым. Зло - имманентное свойство материи, и тут ничего не поделать. Это данность. Впрочем, человек может бороться, чтобы двигаться от материального мира и освобождаться от него, но это немного иной разговор. Такое же воззрение есть в вульгарном прочтении кальвинизма, с той лишь разницей, что там мир изначально хорош и правильно распланирован, а зло следствие индивидуальной предопределенности конкретных людей. (Подчеркну, это вульгарное прочтение, реальные взгляды Кальвина в Женевский период несколько иные).
Опять же речь не всегда идет о противопоставлении обывательства и альтруизма, деятельности и пассивности. «Неогуманизм» может представить человека, который будет действительно счастлив, поехав строить хоспис в пампасы, а «авраамическая» этика сказать, что человеку не до пампасов, а важнее наладить жизнь в собственном доме и семье.
В жизни вообще нет универсальных схем. Но есть универсальное желание жить. Слышать успокаивающее «ты жив, жизнь - самоцель» или ежечасно доказывать себе, что ты живой человек, а не тире между двумя датами.