Мемуары г-жи де Лавальер. Том 2, глава II.
Как я уже говорила, состояние королевы-матери день от дня ухудшалось. Она уже получила последнее причастие в аббатстве Сен-Жермен. Король был тронут словами, с которыми эта великая государыня обратилась к нему и к Monsieur: она просила Господа благословить их, а их самих умоляла думать о спасении своих душ. Велика была скорбь служивших ей; однако те из них, кто был ей наиболее близок, куда больше удручены были видом ее ужасных страданий, нежели мыслью о том, что потеряют ее. В один из последних ее дней, когда г-н де Беренган пришел к ней, она сказала ему: «Увы, господин Первый*, нам придется расстаться!» Он ответил ей: «Мадам, единственное, что может смягчить нам боль этого расставания, - это видеть, что Ваше Величество избежит еще больших страданий, и, тем паче, большего неудобства, особенно для вас, которая так любит приятные ароматы, потому что ваши раны в конце концов начали бы издавать невыносимый запах». Одни придворные его осуждали, другие одобряли то, что он сказал правду; я едва осмелюсь добавить, что некоторые даже смеялись над тем, с каким почтительным видом и каким хладнокровием Господин Первый выражал свои соболезнования.
В последние дни жизни королевы-матери у всех королевских медиков голова шла кругом. Их вызывали одного за другим: г-на Гандро и г-на Валло; после г-на Валло - г-на Гено; после г-на Гено - г-на Сегена, и так до Алльо, который и не покидал ее до конца. Мазь, которую он ей выписал, сперва принесла облегчение. Королеве стало лучше; и, так как она тогда жила в Сен-Жермен, король, который боялся, что несчастье случится именно в том месте, что он так не любил, перевез ее обратно в Париж. Я ехала вместе с ними. Королеву, одетую в плащ из серой тафты с такого же цвета капюшоном, усадили в портшез. Ее слуги следовали за ней с флаконами уксуса, который ей давал нюхать время от времени, когда она теряла сознание от слабости. Мы в скорбном молчании сели в экипажи и поехали шагом по свежему снегу. Эта длинная цепочка карет, которую возглавляло нечто, напоминавшее черный гроб, производила впечатление похоронной процессии. Madame сказала об этом вслух, что удвоило скорбь Monsieur, рассудок которого будто помутился из-за болезни его матери. Мы остановились на ужин в Нантерре. Все жители окрестностей толпились возле ворот монастыря Святой Женевьевы, где мы расположились; никто не спрашивал, как себя чувствует больная, хотя они и хотели бы увидеть ее мельком, если представился бы случай. На въезде в Париж все было много хуже. В толпе слышались рыдания, которые достигли даже ушей короля - как мне сказали, ибо, разумеется, я ехала не с ним и даже не с Monsieur и Madame; всего было, кажется, шесть карет - в первой были король, королева, Monsieur, Madame и принц Конде; во второй - архиепископ Оша, г-н Летелье, г-н Тюбёф, г-жи де Сенесе и де Ноай, придворные дамы; в третьей - г-н де Беренган, г-н де Генего, г-жа де Флеикс, г-жа де Бранкас и я. Так приказал король. В остальных каретах ехали придворные дамы и фрейлины: м-ль де Брагемон, м-ль де Йер, м-ль д’Обри, м-ль де Варен; затем священники и остальные служки. Мы прибыли; путешествие, казалось, благотворно подействовало на королеву; ей стало чуть лучше, что позволило королю устроить праздник - с целью еще и показать послам из разных стран великолепие французского двора. Эта обыденная привычка судить дела короля по тем же меркам, что и дела обычных людей, дала пищу для множества разных споров насчет этого поступка. Поведение короля порицали; его называли так, как не пристало называть этого великого человека, ведь ни у одной матери еще не было более почтительного сына. Но его стали осуждать с удвоенной силой после свадьбы д’Артиньи.
_________________________________________
*Господин Первый - первый королевский шталмейстер, управляющей «маленькой» конюшней, что включало в себя также надзор за людьми: конюхами, кучерами, гонцами и т.п.
В последние дни жизни королевы-матери у всех королевских медиков голова шла кругом. Их вызывали одного за другим: г-на Гандро и г-на Валло; после г-на Валло - г-на Гено; после г-на Гено - г-на Сегена, и так до Алльо, который и не покидал ее до конца. Мазь, которую он ей выписал, сперва принесла облегчение. Королеве стало лучше; и, так как она тогда жила в Сен-Жермен, король, который боялся, что несчастье случится именно в том месте, что он так не любил, перевез ее обратно в Париж. Я ехала вместе с ними. Королеву, одетую в плащ из серой тафты с такого же цвета капюшоном, усадили в портшез. Ее слуги следовали за ней с флаконами уксуса, который ей давал нюхать время от времени, когда она теряла сознание от слабости. Мы в скорбном молчании сели в экипажи и поехали шагом по свежему снегу. Эта длинная цепочка карет, которую возглавляло нечто, напоминавшее черный гроб, производила впечатление похоронной процессии. Madame сказала об этом вслух, что удвоило скорбь Monsieur, рассудок которого будто помутился из-за болезни его матери. Мы остановились на ужин в Нантерре. Все жители окрестностей толпились возле ворот монастыря Святой Женевьевы, где мы расположились; никто не спрашивал, как себя чувствует больная, хотя они и хотели бы увидеть ее мельком, если представился бы случай. На въезде в Париж все было много хуже. В толпе слышались рыдания, которые достигли даже ушей короля - как мне сказали, ибо, разумеется, я ехала не с ним и даже не с Monsieur и Madame; всего было, кажется, шесть карет - в первой были король, королева, Monsieur, Madame и принц Конде; во второй - архиепископ Оша, г-н Летелье, г-н Тюбёф, г-жи де Сенесе и де Ноай, придворные дамы; в третьей - г-н де Беренган, г-н де Генего, г-жа де Флеикс, г-жа де Бранкас и я. Так приказал король. В остальных каретах ехали придворные дамы и фрейлины: м-ль де Брагемон, м-ль де Йер, м-ль д’Обри, м-ль де Варен; затем священники и остальные служки. Мы прибыли; путешествие, казалось, благотворно подействовало на королеву; ей стало чуть лучше, что позволило королю устроить праздник - с целью еще и показать послам из разных стран великолепие французского двора. Эта обыденная привычка судить дела короля по тем же меркам, что и дела обычных людей, дала пищу для множества разных споров насчет этого поступка. Поведение короля порицали; его называли так, как не пристало называть этого великого человека, ведь ни у одной матери еще не было более почтительного сына. Но его стали осуждать с удвоенной силой после свадьбы д’Артиньи.
_________________________________________
*Господин Первый - первый королевский шталмейстер, управляющей «маленькой» конюшней, что включало в себя также надзор за людьми: конюхами, кучерами, гонцами и т.п.