Мемуары г-жи де Лавальер. Глава XXVI. Продолжение.
Приближалась весна; король захотел отвезти свою мать в Сен-Жермен; я поехала вместе с ним. Я не знаю, почему королева попросила остановиться в монастыре. Король, понимая, что эта остановка для меня не будет приятной, оставил свою мать и продолжил путь вместе со мной. Уже в карете ему в голову пришла мысль посетить Версаль, который тогда строился, и Сен-Жермен тут же ему опостылел. Версаль тогда еще был не более чем маленьким, едва пригодным для жилья замком. Когда король приезжал туда со свитой, многие дворяне вынуждены были на ночь уходить в трактир, потому что им больше негде было спать.
- Я изменю все это, - сказал мне король, и, выйдя вместе со мной на балкон, он одно за другим показывал мне места, которые мечтал преобразить.
- Кроме замка, который заменит тот, где мы остановились сейчас, я построю еще один в конце этой дороги; рощи зашумят на месте унылой мельницы, которую вы видите вон там, а благодаря ручьям, что будут протекать по мраморным желобам и сливаться в каскады, в этих рощах всегда будет прохладно.
- Сир, вы нарисовали такой соблазнительный пейзаж, что здесь хочется жить уже сейчас.
- Это место пока не достойно божества, остановившегося здесь на отдых.
Король произнес эти слова со столь галантной улыбкой, что я начала краснеть. Он продолжал:
- Потом никто не поверит, что одна только любовь возвела этот дворец.
- Любовь? - повторила я, смеясь. - О, подобных чудес уже не бывает!
- Вам ли в этом сомневаться, моя дорогая?
Он говорил и много других вещей, и закончил тем, что сказал мне, что это нехорошо для меня - не верить в успех его предприятия.
- Почему же, я в него верю - самую малость; но вы не убедите меня в том, что ко всем этим планам не примешано желание снискать славу.
- О! Так кто же дал мне это желание, если это была не сама любовь? Задумайтесь, моя дорогая, кем я был до того, как увидел вас, и кто я сегодня.
- Не хотите ли вы заставить меня поверить в то, что до сих пор не любили никого, кроме меня?
- Только вы даете моей душе эту живость, моему разуму - эту деятельность, всему моему существу - эту жажду славы, что разрывает меня на части.
Вздохнув, я сказала:
- Если это правда, то я так счастлива! И для меня этого счастья слишком много.
Потом он взял мои руки в свои, повторил все, что он сказал, и спросил меня, люблю ли я его так же сильно, как он меня. О моем ответе можно и так догадаться.
- Видите вон там, - продолжил он, - эту хижину; любили бы вы меня, будь я бедным крестьянином, одетым в дрянную куртку и каждый день копающимся в земле?
- О, да!
- Крестьянином, который мог бы предложить вам только постель из листьев, чтобы спать, и дурной суп, чтобы утолить голод?
- О, да!
- И однако, моя дорогая красавица, вы тотчас упивались мыслью о том, чтобы жить в местах, которые я украсил от нечего делать; они казались вам волшебными.
- Там был волшебник.
Таковы были беседы, которые я вела с королем; он слушал меня с восторженностью, которая выдавала страсть, но он всегда оставался недоволен тем, как я принимала свидетельства его чувств.
- Ах, как вы далеки от того, чтобы проявлять волнение, обычно присущее настоящей любви!
- Дорогой государь, чего же еще вы хотите? Я счастлива, а счастье дает покой.
Я не могла предвидеть, что вскоре все изменится. Король часто упрекал меня в том, что я ничего не прошу у него для своих друзей. Он не думал тогда о том, что у меня их почти не было: тех, кого я могла к себе приблизить, удерживал страх навлечь на себя гнев моих недругов, и в моей милости не было ничего, за что стоило бы терпеть такую враждебность с их стороны. Впрочем, я уделяла этому мало внимания. Людовик заменял для меня все, и его любовь заполняла остатки этой пустоты, которую я обнаружила вокруг себя несколькими годами позже. Многие дамы посещали меня с единственной целью - понравиться королю. Могла ли я быть благодарной им за то, что было лишь их скрытым честолюбивым стремлением? Так что ни одна из них не могла стать мне близкой настолько, как г-жа де Бранкас и г-жа д’Артиньи, мои подруги. Последняя, верная, всегда любящая и преданная, в течение некоторого времени казалась снедаемой мрачной грустью; я иногда заставала ее с огромными слезами в глазах. Тогда я заставила ее сказать мне, в чем причина ее расстройства, - и, к моему великому удивлению, она не ответила мне, сказав лишь, что эта тайна должна умереть вместе с ней, ибо слишком позорно будет открывать ее кому-то. Эти слова навели меня на мысль о том, что же могло оказаться ее тайной; я сказала ей, что в этом явно замешана любовь, и что она совершает большую ошибку, скрывая такую естественное и правильное чувство от меня, своей лучшей подруги - ведь кому, как не мне, пристало ей сочувствовать? Я прибегла и к другим увещеваниям, и так старалась, что, наконец, она ответила: «Я доверюсь вам». Итак, она действительно была влюблена, но об этой части ее признания мне уже и не нужно было узнавать.
- Но в кого же? - спросила я.
- Не важно, у меня все равно нет надежды.
Тут мне в голову пришла одна ужасная мысль. Что, если она говорила про короля?! Это несправедливое подозрение не покидало меня, пока д’Артиньи не добавила, краснея:
- Знаком ли вам граф де Руль?
- Племянник герцога де Креки?
- Он самый.
- Он прекрасно сложен, умен и из хорошего рода, и я не удивлена, что вы влюбились в него, моя дорогая д’Артиньи; но где же вы его повстречали?
- У госпожи де Бранкас.
- И почему же вы опечалены? Неужели он сам вас не любит?
- Напротив.
- Тогда я не вижу никаких затруднений.
- Моя семья не жалует его семью.
- В любви столь небольшое препятствие легко устранимо, и одно слово короля может склонить чашу весов в вашу пользу.
- И это слово?..
- Король скажет его, я вам за это ручаюсь.
- Вы вернули мне радость жизни.
- А себе - спокойствие, ибо под вашей грустью я предвосхищала куда более страшную беду.
Скоро мы увидим, что король не заставил ждать выполнения обещания, которое я дала за него.
- Я изменю все это, - сказал мне король, и, выйдя вместе со мной на балкон, он одно за другим показывал мне места, которые мечтал преобразить.
- Кроме замка, который заменит тот, где мы остановились сейчас, я построю еще один в конце этой дороги; рощи зашумят на месте унылой мельницы, которую вы видите вон там, а благодаря ручьям, что будут протекать по мраморным желобам и сливаться в каскады, в этих рощах всегда будет прохладно.
- Сир, вы нарисовали такой соблазнительный пейзаж, что здесь хочется жить уже сейчас.
- Это место пока не достойно божества, остановившегося здесь на отдых.
Король произнес эти слова со столь галантной улыбкой, что я начала краснеть. Он продолжал:
- Потом никто не поверит, что одна только любовь возвела этот дворец.
- Любовь? - повторила я, смеясь. - О, подобных чудес уже не бывает!
- Вам ли в этом сомневаться, моя дорогая?
Он говорил и много других вещей, и закончил тем, что сказал мне, что это нехорошо для меня - не верить в успех его предприятия.
- Почему же, я в него верю - самую малость; но вы не убедите меня в том, что ко всем этим планам не примешано желание снискать славу.
- О! Так кто же дал мне это желание, если это была не сама любовь? Задумайтесь, моя дорогая, кем я был до того, как увидел вас, и кто я сегодня.
- Не хотите ли вы заставить меня поверить в то, что до сих пор не любили никого, кроме меня?
- Только вы даете моей душе эту живость, моему разуму - эту деятельность, всему моему существу - эту жажду славы, что разрывает меня на части.
Вздохнув, я сказала:
- Если это правда, то я так счастлива! И для меня этого счастья слишком много.
Потом он взял мои руки в свои, повторил все, что он сказал, и спросил меня, люблю ли я его так же сильно, как он меня. О моем ответе можно и так догадаться.
- Видите вон там, - продолжил он, - эту хижину; любили бы вы меня, будь я бедным крестьянином, одетым в дрянную куртку и каждый день копающимся в земле?
- О, да!
- Крестьянином, который мог бы предложить вам только постель из листьев, чтобы спать, и дурной суп, чтобы утолить голод?
- О, да!
- И однако, моя дорогая красавица, вы тотчас упивались мыслью о том, чтобы жить в местах, которые я украсил от нечего делать; они казались вам волшебными.
- Там был волшебник.
Таковы были беседы, которые я вела с королем; он слушал меня с восторженностью, которая выдавала страсть, но он всегда оставался недоволен тем, как я принимала свидетельства его чувств.
- Ах, как вы далеки от того, чтобы проявлять волнение, обычно присущее настоящей любви!
- Дорогой государь, чего же еще вы хотите? Я счастлива, а счастье дает покой.
Я не могла предвидеть, что вскоре все изменится. Король часто упрекал меня в том, что я ничего не прошу у него для своих друзей. Он не думал тогда о том, что у меня их почти не было: тех, кого я могла к себе приблизить, удерживал страх навлечь на себя гнев моих недругов, и в моей милости не было ничего, за что стоило бы терпеть такую враждебность с их стороны. Впрочем, я уделяла этому мало внимания. Людовик заменял для меня все, и его любовь заполняла остатки этой пустоты, которую я обнаружила вокруг себя несколькими годами позже. Многие дамы посещали меня с единственной целью - понравиться королю. Могла ли я быть благодарной им за то, что было лишь их скрытым честолюбивым стремлением? Так что ни одна из них не могла стать мне близкой настолько, как г-жа де Бранкас и г-жа д’Артиньи, мои подруги. Последняя, верная, всегда любящая и преданная, в течение некоторого времени казалась снедаемой мрачной грустью; я иногда заставала ее с огромными слезами в глазах. Тогда я заставила ее сказать мне, в чем причина ее расстройства, - и, к моему великому удивлению, она не ответила мне, сказав лишь, что эта тайна должна умереть вместе с ней, ибо слишком позорно будет открывать ее кому-то. Эти слова навели меня на мысль о том, что же могло оказаться ее тайной; я сказала ей, что в этом явно замешана любовь, и что она совершает большую ошибку, скрывая такую естественное и правильное чувство от меня, своей лучшей подруги - ведь кому, как не мне, пристало ей сочувствовать? Я прибегла и к другим увещеваниям, и так старалась, что, наконец, она ответила: «Я доверюсь вам». Итак, она действительно была влюблена, но об этой части ее признания мне уже и не нужно было узнавать.
- Но в кого же? - спросила я.
- Не важно, у меня все равно нет надежды.
Тут мне в голову пришла одна ужасная мысль. Что, если она говорила про короля?! Это несправедливое подозрение не покидало меня, пока д’Артиньи не добавила, краснея:
- Знаком ли вам граф де Руль?
- Племянник герцога де Креки?
- Он самый.
- Он прекрасно сложен, умен и из хорошего рода, и я не удивлена, что вы влюбились в него, моя дорогая д’Артиньи; но где же вы его повстречали?
- У госпожи де Бранкас.
- И почему же вы опечалены? Неужели он сам вас не любит?
- Напротив.
- Тогда я не вижу никаких затруднений.
- Моя семья не жалует его семью.
- В любви столь небольшое препятствие легко устранимо, и одно слово короля может склонить чашу весов в вашу пользу.
- И это слово?..
- Король скажет его, я вам за это ручаюсь.
- Вы вернули мне радость жизни.
- А себе - спокойствие, ибо под вашей грустью я предвосхищала куда более страшную беду.
Скоро мы увидим, что король не заставил ждать выполнения обещания, которое я дала за него.