Мемуары г-жи де Лавальер. Глава XXVI.
Я перехожу к описанию следующей эпохи моей жизни. Вся моя смелость понадобится мне теперь, чтобы вспомнить все то, что я выстрадала. Это еще одна жертва, которой небеса требуют от меня, - но это ли не еще одна милость, ниспосланная мне, - сила для принесения этой жертвы? Увы! Мое сердце сжимается при одной только мысли о бедах, которые мне придется описать; ибо нет у меня ни одного воспоминания о тех временах, которое не причиняло бы мне боль, и память о грешном счастье, которым я наслаждалась, пробуждает во мне лишь сожаления. Не верьте, однако, господин маршал, что я признаю за собой право жаловаться; нет, что бы ни произошло, моя вина всегда будет большей, чем последовавшее за ней наказание, а ошибки вспомнить будет легче, чем раскаяние. Горькие слезы, нескончаемые сожаления, жестокие самоистязания - ничто не сотрет скандала, и если я чему-то и удивляюсь после такого долгого взгляда в прошлое, то это бесконечному милосердию Господа, который позволил мне увидеть наконец тихую гавань после столь жестокой бури и столь ужасного кораблекрушения.
За всеми интригами, о которых я рассказала выше, скучно проходила зима; придворные стали мрачнее. Уже не было непрекращающегося веселья и бесконечных развлечений первых лет. Они исчезли навсегда вместе с беззаботностью, удерживавшей их. Королева-мать, все так же страдающая от своей болезни, жила в удалении от двора, забавы которого она в силу своей набожности воспринимала как нечто омерзительное. Madame, разрываемая на части разнообразными делами, растеряла и изящество, и приятные манеры, которыми она отличалась ранее. Молодая королева, слабая и болезненная, разрешилась тогда от бремени мертвым ребенком, и, для полноты несчастья, сам король видел вокруг себя лишь поводы для гнева. Есть одно событие, о котором мне хотелось бы умолчать; но так как оно породило сотни противоречивых слухов, ни один из которых не имел ничего общего с правдой, то мне нужно эту правду восстановить.
Г-н де Бюсси-Рабютен как раз в то время был брошен в Бастилию*. Люди шепотом сообщали друг другу причину немилости короля к нему, и усердие, с которым ее от меня скрывали, навело меня на подозрения о ее природе. Хотя сегодня я всей душой простила бы г-на де Бюсси, я признаю, что он целиком и полностью заслужил такое суровое с ним обращение своими нападками на высокопоставленных особ. Он не пощадил даже членов королевской семьи. Сперва на него все рассердились, потому как не осталось при дворе почти никого, кто не был бы уязвлен его саркастическими замечаниями. Время понемногу остудило гнев, злость сошла на нет, и в один прекрасный день я была крайне удивлена, увидев некоторых из до глубины души оскорбленных сочинениями графа - уже хохочущими над этой же книгой. Тогда к узнику стали проявлять живой интерес; его наказание находили слишком жестоким, а короля шепотом осуждали за то, что он воспринимает всерьез подобные шалости. Однако от этого г-на де Бюсси из Бастилии никто не выпустил, а его новые друзья не упускали случая рассказать еще кому-нибудь, что именно я была причиной такого с ним обхождения, и что его заключение продолжалось согласно моим указаниям. Я! Я, по их словам, давала королю указания! Я учила его править! Да уж, только это мне и оставалось делать лицом к лицу с королем, который лучше любого государя в мире знает, как ему надлежит поступать**!
Тогда же, когда король приказал посадить г-на де Бюсси в тюрьму, он совершил и более достойный похвалы акт правосудия. Признания Madame доказывали, что герцог и герцогиня де Ноай были невиновны; герцогу вернули его должности и привилегии, несмотря на все усилия г-на Летелье, который всеми силами сопротивлялся назначению герцога де Ноай губернатором провинции Они вместо герцога де Невер. Это несогласие канцлера с волей короля приписывали его дружбе с четой де Суассон. На самом же деле во время размолвки двух дам г-н Летелье встал на сторону обер-гофмейстерины. Ссора была та еще; и мне не хотелось бы называть ее в качестве причины чего бы то ни было. Я достаточно хорошо знаю все ее детали, потому что в свое время их изучение было самым главным занятием других фрейлин - и меня в том числе. Г-жа графиня тогда была обер-гофмейстериной Madame. Г-жа де Ноай, тогда еще просто придворная дама, терпеливо сносила то, что ее исключительные права понемногу передают графине. При жизни г-на кардинала Мазарини она выражала свое возмущение только однажды, и то тихо. Как только он умер, она высказала свои жалобы королеве-матери, а затем и королю, который охотно выслушал ее и позволил ей найти подтверждение своих прав в Счетной палате***. Поиски оказались успешными для нее: согласно обычаям, придворной даме даже разрешалось самой распоряжаться в комнате и принимать присягу офицеров. Несмотря на эти открытия, король не захотел и лишать г-жу де Суассон всех отданных ей привилегий; он удовольствовался тем, что разделил обязанности между сторонами: г-жа де Суассон была удостоена чести подавать полотенце и рубашку; г-жа де Ноай - садиться вместе с Madame в карету и прислуживать за столом. Г-жа де Суассон была так оскорблена этими переменами, что сказала о г-же де Ноай следующее: «Пусть же она теперь считает неуместным знаться с семьей де Суассон, и пусть забудет, неблагодарная, чем она обязана семье кардинала Мазарини, осыпавшего ее милостями». На это г-жа де Ноай ответила: «Сударыня, я уверена, что вашему дядюшке господину кардиналу, воскресни он сейчас, скорее понравилось бы мое поведение, нежели ваше». Говорят, что дело это так и не разрешилось. Г-н де Суассон встал на защиту жены и вызвал г-на де Ноай на дуэль. Тот же, оставшись верным себе, отказался; но весть об этом вызове достигла ушей короля, и он наказал того, кому вызов был адресован, выслав его прочь от двора. Я посчитала нужным рассказать это о г-не и г-же де Ноай. В этой истории кроются корни той враждебности, которая послужила причиной опалы этих преданных придворных. Королева-мать, очень любившая их обоих, была очень рада их возвращению ко двору; она пожелала, чтобы г-же де Ноай вернули ее прежнюю должность; но должность дали г-же де Монтозье, да так ей и оставили.
________________________________________________________
*Находясь в ссылке в своем поместье, ради развлечения своей любовницы г-жи де Монглас граф де Бюсси-Рабютен написал «Любовную историю галлов» («Histoire amoureuse des Gaules», 1665), в которой рассказал обо всех похождениях придворных дам. Маркиза де Бом, которой граф дал рукопись своей книги, в качестве мести за некую обиду показала его сочинение одной из придворных дам. Потом весть об этом произведении дошла до короля, а так как в нем граф де Бюсси не преминул затронуть и связь короля с Луизой де Лавальер, Бастилии ему было не избежать.
** "Читайте в Предисловии к изданной нами «Любовной истории галлов» истинную причину заточения графа де Бюсси-Рабютена в Бастилию." - Прим.издателя
***Кроме основных дел, связанных с финансами, Счетная палата отвечала за запись присущих тем или иным должностям прав, обязанностей и привилегий.
За всеми интригами, о которых я рассказала выше, скучно проходила зима; придворные стали мрачнее. Уже не было непрекращающегося веселья и бесконечных развлечений первых лет. Они исчезли навсегда вместе с беззаботностью, удерживавшей их. Королева-мать, все так же страдающая от своей болезни, жила в удалении от двора, забавы которого она в силу своей набожности воспринимала как нечто омерзительное. Madame, разрываемая на части разнообразными делами, растеряла и изящество, и приятные манеры, которыми она отличалась ранее. Молодая королева, слабая и болезненная, разрешилась тогда от бремени мертвым ребенком, и, для полноты несчастья, сам король видел вокруг себя лишь поводы для гнева. Есть одно событие, о котором мне хотелось бы умолчать; но так как оно породило сотни противоречивых слухов, ни один из которых не имел ничего общего с правдой, то мне нужно эту правду восстановить.
Г-н де Бюсси-Рабютен как раз в то время был брошен в Бастилию*. Люди шепотом сообщали друг другу причину немилости короля к нему, и усердие, с которым ее от меня скрывали, навело меня на подозрения о ее природе. Хотя сегодня я всей душой простила бы г-на де Бюсси, я признаю, что он целиком и полностью заслужил такое суровое с ним обращение своими нападками на высокопоставленных особ. Он не пощадил даже членов королевской семьи. Сперва на него все рассердились, потому как не осталось при дворе почти никого, кто не был бы уязвлен его саркастическими замечаниями. Время понемногу остудило гнев, злость сошла на нет, и в один прекрасный день я была крайне удивлена, увидев некоторых из до глубины души оскорбленных сочинениями графа - уже хохочущими над этой же книгой. Тогда к узнику стали проявлять живой интерес; его наказание находили слишком жестоким, а короля шепотом осуждали за то, что он воспринимает всерьез подобные шалости. Однако от этого г-на де Бюсси из Бастилии никто не выпустил, а его новые друзья не упускали случая рассказать еще кому-нибудь, что именно я была причиной такого с ним обхождения, и что его заключение продолжалось согласно моим указаниям. Я! Я, по их словам, давала королю указания! Я учила его править! Да уж, только это мне и оставалось делать лицом к лицу с королем, который лучше любого государя в мире знает, как ему надлежит поступать**!
Тогда же, когда король приказал посадить г-на де Бюсси в тюрьму, он совершил и более достойный похвалы акт правосудия. Признания Madame доказывали, что герцог и герцогиня де Ноай были невиновны; герцогу вернули его должности и привилегии, несмотря на все усилия г-на Летелье, который всеми силами сопротивлялся назначению герцога де Ноай губернатором провинции Они вместо герцога де Невер. Это несогласие канцлера с волей короля приписывали его дружбе с четой де Суассон. На самом же деле во время размолвки двух дам г-н Летелье встал на сторону обер-гофмейстерины. Ссора была та еще; и мне не хотелось бы называть ее в качестве причины чего бы то ни было. Я достаточно хорошо знаю все ее детали, потому что в свое время их изучение было самым главным занятием других фрейлин - и меня в том числе. Г-жа графиня тогда была обер-гофмейстериной Madame. Г-жа де Ноай, тогда еще просто придворная дама, терпеливо сносила то, что ее исключительные права понемногу передают графине. При жизни г-на кардинала Мазарини она выражала свое возмущение только однажды, и то тихо. Как только он умер, она высказала свои жалобы королеве-матери, а затем и королю, который охотно выслушал ее и позволил ей найти подтверждение своих прав в Счетной палате***. Поиски оказались успешными для нее: согласно обычаям, придворной даме даже разрешалось самой распоряжаться в комнате и принимать присягу офицеров. Несмотря на эти открытия, король не захотел и лишать г-жу де Суассон всех отданных ей привилегий; он удовольствовался тем, что разделил обязанности между сторонами: г-жа де Суассон была удостоена чести подавать полотенце и рубашку; г-жа де Ноай - садиться вместе с Madame в карету и прислуживать за столом. Г-жа де Суассон была так оскорблена этими переменами, что сказала о г-же де Ноай следующее: «Пусть же она теперь считает неуместным знаться с семьей де Суассон, и пусть забудет, неблагодарная, чем она обязана семье кардинала Мазарини, осыпавшего ее милостями». На это г-жа де Ноай ответила: «Сударыня, я уверена, что вашему дядюшке господину кардиналу, воскресни он сейчас, скорее понравилось бы мое поведение, нежели ваше». Говорят, что дело это так и не разрешилось. Г-н де Суассон встал на защиту жены и вызвал г-на де Ноай на дуэль. Тот же, оставшись верным себе, отказался; но весть об этом вызове достигла ушей короля, и он наказал того, кому вызов был адресован, выслав его прочь от двора. Я посчитала нужным рассказать это о г-не и г-же де Ноай. В этой истории кроются корни той враждебности, которая послужила причиной опалы этих преданных придворных. Королева-мать, очень любившая их обоих, была очень рада их возвращению ко двору; она пожелала, чтобы г-же де Ноай вернули ее прежнюю должность; но должность дали г-же де Монтозье, да так ей и оставили.
________________________________________________________
*Находясь в ссылке в своем поместье, ради развлечения своей любовницы г-жи де Монглас граф де Бюсси-Рабютен написал «Любовную историю галлов» («Histoire amoureuse des Gaules», 1665), в которой рассказал обо всех похождениях придворных дам. Маркиза де Бом, которой граф дал рукопись своей книги, в качестве мести за некую обиду показала его сочинение одной из придворных дам. Потом весть об этом произведении дошла до короля, а так как в нем граф де Бюсси не преминул затронуть и связь короля с Луизой де Лавальер, Бастилии ему было не избежать.
** "Читайте в Предисловии к изданной нами «Любовной истории галлов» истинную причину заточения графа де Бюсси-Рабютена в Бастилию." - Прим.издателя
***Кроме основных дел, связанных с финансами, Счетная палата отвечала за запись присущих тем или иным должностям прав, обязанностей и привилегий.