(no subject)
Она решила посадить мальца на мешочек с крупой, чтобы ему помягче было, все завязать в большой узел, и закинуть узел за спину. Сынишке так будет удобно, а ей и подавно - он уже тяжеленький, на спине легче тащить. А идти долго. Может, кто на телеге подкинет, конечно, но не до самого города, это точно. Она еще раз окинула взглядом дом - хороший, крепкий, жить да жить бы в нем еще. Но голод. По всем окрестным деревням голод. Урожай не задался, а то, что уродилось, отобрала продразверстка. Сегодня она последнюю картошку сварила деткам. Сама не ела. Только воду горячую попила. А даже и не хотелось. Отъезд придал ей силы.
Она давно так решила - если картошка закончится, и ничего не изменится (а с чего бы измениться-то?), то подастся в город. В батрачки наймется кому-нибудь, или хоть даже побираться будет, а все лучше, чем тут, в деревне. Хоть какая-то еда у деток там будет. Надежды там больше. А в деревне что она может, одна-то с двумя детьми. Сынишка еще толком и не ходит, и на дочку его надолго не оставишь, она в 5 лет ненадежная нянька. Да даже если бы и нашлось, с кем оставить малышей, что толку - корова и коза давно сдохли, кур поели, запасы уже все либо съедены, либо обменены на хлеб. Эх, если бы муж с войны вернулся, то как-нибудь выжили бы. Вон, другие мужики как-то крутятся, работают, какую-то еду достают.. Но что уже теперь, не вернулся. И то ли жив, то ли нет, хоть бы какую-то весточку..
Она взяла дочку за руку, малыш уже был в узле за плечами, и решительно пошагала вдоль дороги. Из темных окон домишек кто-то провожал ее взглядом. Но никто не окликнет. Что толку.
- Эй, Маня, ты куда это собралась? - вот уж неожиданно. Дядя Миша, жандарм, мужнин дядя.
- Да вот, дядя Миша, думаю, в город податься, - она старалась, чтобы голос звучал повеселее.
Дядя Миша хмуро посмотрел на узел за спиной, на крест на крест заколоченные окна дома. Все понял. Чего ж тут не понять. Нахмурился еще больше.
- Так. Ты, Маня, давай, не дури. Чай мы родня. Что ж ты ко мне-то не пришла сперва.
Она замялась, что тут ответить.. Как тут прийти, что сказать - кушать нечего? Не умела она просить-то, не приучена. Да и как просить-то, когда все так же живут. Ей если дадут хлеба там, или картошки, то самим не достанется. Лишнего куска сейчас ни у кого нет. Потупилась.
Дядя Миша взял мальчонку на руки:
- Пошли. Дом свой не открывай. Пущай так стоит. Жить будешь у нас. Вместе веселее, - и подмигнул.
Непривычно ей, конечно, было. И неловко по началу - в чужом доме жить, вроде как приживалка. Но дядя - жандарм же все-таки, не бедствовал. И она, конечно, все по дому делала, и вела себя тихо. Дядина жена поначалу побузила было, но дядя сказал: “Не оставим невестушку. До осени с нами будет.” Так вот и выжила с детками. Но голод тот до самой смерти помнила. Он так и засел у нее в костях. И даже много-много лет спустя, готовя кашку правнучке, целую бадью наваривала - все боялась, что еды не хватит.
Она давно так решила - если картошка закончится, и ничего не изменится (а с чего бы измениться-то?), то подастся в город. В батрачки наймется кому-нибудь, или хоть даже побираться будет, а все лучше, чем тут, в деревне. Хоть какая-то еда у деток там будет. Надежды там больше. А в деревне что она может, одна-то с двумя детьми. Сынишка еще толком и не ходит, и на дочку его надолго не оставишь, она в 5 лет ненадежная нянька. Да даже если бы и нашлось, с кем оставить малышей, что толку - корова и коза давно сдохли, кур поели, запасы уже все либо съедены, либо обменены на хлеб. Эх, если бы муж с войны вернулся, то как-нибудь выжили бы. Вон, другие мужики как-то крутятся, работают, какую-то еду достают.. Но что уже теперь, не вернулся. И то ли жив, то ли нет, хоть бы какую-то весточку..
Она взяла дочку за руку, малыш уже был в узле за плечами, и решительно пошагала вдоль дороги. Из темных окон домишек кто-то провожал ее взглядом. Но никто не окликнет. Что толку.
- Эй, Маня, ты куда это собралась? - вот уж неожиданно. Дядя Миша, жандарм, мужнин дядя.
- Да вот, дядя Миша, думаю, в город податься, - она старалась, чтобы голос звучал повеселее.
Дядя Миша хмуро посмотрел на узел за спиной, на крест на крест заколоченные окна дома. Все понял. Чего ж тут не понять. Нахмурился еще больше.
- Так. Ты, Маня, давай, не дури. Чай мы родня. Что ж ты ко мне-то не пришла сперва.
Она замялась, что тут ответить.. Как тут прийти, что сказать - кушать нечего? Не умела она просить-то, не приучена. Да и как просить-то, когда все так же живут. Ей если дадут хлеба там, или картошки, то самим не достанется. Лишнего куска сейчас ни у кого нет. Потупилась.
Дядя Миша взял мальчонку на руки:
- Пошли. Дом свой не открывай. Пущай так стоит. Жить будешь у нас. Вместе веселее, - и подмигнул.
Непривычно ей, конечно, было. И неловко по началу - в чужом доме жить, вроде как приживалка. Но дядя - жандарм же все-таки, не бедствовал. И она, конечно, все по дому делала, и вела себя тихо. Дядина жена поначалу побузила было, но дядя сказал: “Не оставим невестушку. До осени с нами будет.” Так вот и выжила с детками. Но голод тот до самой смерти помнила. Он так и засел у нее в костях. И даже много-много лет спустя, готовя кашку правнучке, целую бадью наваривала - все боялась, что еды не хватит.