"Вывожу на орбиту"
ВЫВОЖУ НА ОРБИТУ
"Барнс? Это тот притырок, чью "Историю создания мира в 10 с половиной главах" в нашем ЛИТО сразу бы выкинули на хер?!"
(с) В. Левенталь
- А теперь послушаем наших новичков! - сказала Саша Юнат.
- Наших пока еще не Достоевских, полу-Гоголей и почти Белинских, - сказала она.
- Пусть они погремят своей лирой на нашем славном пиру! - воскликнула она.
- Пусть с Парнаса громогласно! - выкрикнула она.
- Пусть зефиры ветром дуют и надуют им поэмы! - сказала она.
- Пусть им Муза нашептает, или может быть, нашепчет! - сказала она.
- В общем, пусть повыступают, - сказала она.
Отдуваясь, села. На югославские туфли капнула жирная капля. Масло, что ли, подумала Саша. А, блядь, пот, поняла она. Глянула, не заметил ли кто. Нет, все смотрели вдаль, одухотворенно, проникновенно. Даже подружка Юлька Иудович, которая - коза такая, - все наверняка заметила, и не преминет об этом растрепать всему городу. Саша, страдая, представила себе это. Идет Юлька, подпрыгивая и подмаргивая, лыбится криво. Завидев знакомого, бросается к нему с криком:
- Представляешь, Сашка на заседании так вспотела...
Но сейчас сидит рядом, виду не подает. Смотрит на конец стола. Там поэты выступать будут. Ведь сегодня здесь, в актовом зале Дворца Пионеров, проводится заседание первого литературного клуба МССР, литературного кружка «Орбита». И они, члены этого кружка, - и кружки этого члена, прыснула Саша, некстати вспомнив почему-то неприличный анекдот, - собрались здесь чтобы... Чтобы...
Хер знает, подумала Саша, устала я. Вытерла пудру со щеки, включила под столом магнитофон. Стала, как говорится, Писать. С неприязнью к себе почувствовала, как скользит пот подмышками. А ведь она не виноватая, что такая у нее физиология и нервапатопсихология. Саша Юнат - крупная молодая женщина, - всегда волновалась, когда выступала публично. Даже если это была репетиция речи на собрании комсомольской ячейки Молдавского государственного университета. Или собрание беспартийных домохозяек района Баюканы города Кишинев. Или заседание общества филателистов и пидарасов района Нижние Чеканы города Кишинева МССР. А ведь это была лишь малая часть мероприятия, которые посещала, как оратор, Саша. Ведь она была активисткой и комсомолкой, товарищем и другом, наперсником и куратором. Ну, для беспартийных и не состоящих в комсомоле, конечно же... Таких, например, как юноши и девушки с горящими глазами, - Сашка предпочитала выражаться как настоящий Поэт, - что тянулись к литературном кружку «Орбита» как мотыльки к светочу поэзии. И как все-таки прав оказался куратор Сашки! Он так и сказал!
- Ебана в рот, - сказал он, потому что был все-таки не поэтом, а офицером, как Лермонтов задроченный или Гумилев сраный.
- Значит, блядь, задроты эти, - сказал он.
- Стишки хуйшки, рассказики хуязики, - сказал он.
- Им блядь энергию девать некуда, пидарам, - сказал он.
- И они пишут и пишут, пишут и пишут, - сказал он.
- А нас потом за ихний блядь самиздат ебут, - сказал он.
- Так что ты, Сашка, того, - сказал он, выпил, и закусил луковицей.
Саша глядела на мужественные руки и лицо майора, изрезанное морщинами, с любовь. Дорогой ты мой человек, думала она, сколь претерпел ты за страну, где Ленина заветы. И почему не дремлет враг, когда ворота у Кремля. И сколь, отнюдь и почу... Тут Юлька Иудович, бесстыже заголив ляжку, прижалась к куратору, и сердце Сашки упало. Всегда так, стараешься, стараешься, а все бонусы все равно получает та, кто больше бесстыжая и бессовестная. Майор погладил Юльку по ляжке, выпил еще и продолжил наставническую беседу в кабинете.
- Партия и Ленин учат нас тому, что процессы, которых нельзя избежать, - сказал он.
- … нужно контролировать, - сказал он, - так что, девчонки, вы теперь не просто шала...
- В смысле, не просто инструктора комсомола, молодежные корры официального издания ВЛКСМ МССР «Молодежь Молдовы» и и борцовки за дело Ленина, - сказал он.
- Вы теперь руководители литературного кружка «Орбита» для всякой прогрессивной нечисти, - сказал он, скривив рот.
- Пидарасов всяких, поэтов, сука блядь, художников, - сказал он.
- Как мотыльки блядь на лампу прилетят они в ваш клуб, - сказал он.
- Да так оно и лучше будет, под присмотром, - сказал он.
- Но, конечно, девчонки, я вовсе не предлагаю вам стучать! - поднял он негодующе руки.
- Ни в коем случае! - сказал он, и опрокинул со стола донесения и ориентировки девчонок, которые те старательно писали на одногруппников в университете.
- Я просто предлагаю вам задуматься, девчонки! - сказал он, и почесал в ухе мизинцем.
- Вот, к примеру, есть какой-то юноша, который пишет стихи там, прозу... - сказал он.
- И этот юноша, он вроде молодого деревца, растущего без направления, его крути как хошь, а оно станет как хошь, и попади этот юноша в руки какому-нибудь анти-советскому пидару, у нас что будет? - сказал он.
- Два пидара? - сказала смышленая Юлька.
- У нас будет, - сказал чекист, - антисоветчик, которого мы, в соответствии с железной логикой революции, обязаны будем расстрелять, пусть нам это и неприятно!
- Куда лучше, если юноше будет куда пойти, - сказал он.
- В литературный кружок «Орбита», например, - сказал он, - где вы, девчонки, направите его куда надо, доложите кому надо, и скажете что надо, и творческая составляющая характера молодежи войдет в нужное, блядь на хуй, русло! - сказал он.
- Ну, а совсем неисправимых вы нам укажете, - сказал он.
- Вот и все, - сказал он.
- Но стучать?! - сказал он.
- Нет, стучать я вам, конечно, не предлагаю! - сказал он.
После этого в городе появился литературный кружок «Орбита». Юношество и девичество, изголодавшееся по свободному слову - все-таки шел 1965 год, и страшные времена застоя захлестывали берега территории оттепели, писала в 2009 году глава комитета Антисоветчиков и Диссидентов и Политзаключенных Александра Юнат, - перло в кружок табунами. Там их принимали, заводили на них персональные дел... в смысле, творческие портфолио. Можно было выпить чуть-чуть портвейна, поругать - умеренно, - Сталина... Цветы свободы расцвели, думала Сашка часто, глядя на своих подведомствен... в смысле, подопечных.
- Птенцы мои, - начинала она заседания клуба.
- Хочу я вам поведать, - говорила она.
- Сегодня, в этот день, когда гроза гремит, - говорила она.
Юноши и девушки слушали, затаив дыхание. Поскрипывал диктофон под партой. Улыбалась немногословная придурошная подруга Юля, которая отвечала за технические моменты - картотеки, цифры, даты... Саше недосуг было заниматься этой лабудой. Она целиком посвятила себя творчеству. И даже как-то написала стихотворение, которое зачитала куратору на выезде, на шашлыках.
Ебись, ебись, моя старушка,
О, почему ты не права!
На каждой залитой опушке,
Валялась чья-то голова.
То, может быть, Батый проехал,
а может, Казимир прошел,
о, сколько было их, - просека,
деревья, озеро, прасол...
в чужие дни чужая стая, на Русь
приехала опять, о, сколько можно,
пидарасы, у нас постыдно зимовать
мы Русь, мы Русь, ее культура,
ее поэзия и стих, пусть пидар Пушкин
идет на хуй, и Лермонтов гандон притих,
пусть все умолкнут пидарасы, пускай звенит
на поле брань, сегодня мы, кружок Орбита,
сегодня я, такая срань...
Закончив читать, Сашка пару минут помолчала. Кружилась голова. Так вот она какая, поэзия, подумала Сашка. Как она все же меняет людей, подумала она. На минуту я оторвалась от земли, подумала она. Я птица, подумала она. Курица не птица, подумал куратор. Не надо много думать, подумал он. А вы что, думаете в моих мыслях, подумала Сашка. Мы думаем везде, подумал строго, но по-доброму, куратор. Так что открывай глаза, коза, и не вздумай прятаться от товарищей Партии и Комитета даже в мыслях. Все блядь понятно, подумал куратор. Так точно, товарищ майор, подумала Сашка. Открыла глаза. На полянке, залитой солнцем, вином и блевотиной, товарищи из Комитета тискали прогрессивных комсомолок, активисток и борцовок за ростки либерализма посреди болота застоя. Сашка вспомнила, что даже отдел новый в Комитете появился. Так и назывался. Специальный отдел КГБ «За ростки либерализма посреди болота застоя». Принимали в него, - вспомнила Саша объявление в коридорах конторы, - только либеральных чекистов. Хорошие все-таки написала я стихи, подумала Сашка и махнула стакан водки разом. Подружка Юлька криво лыбилась, жалась к куратору. Каждый берет, чем может, подумала сухо Сашка, тоже влюбленная в товарища майора.
- А что, недурно, - сказал куратор, и крякнул, выпив.
- В стихах твоих, Сашка, чувствуется боль! - сказал он.
- За родину, за прогрессивные силы, за Никарагуа блядь, - сказал он.
- Хуесосы эти альендевские чмырят наших ребят... пидарасят прогрессивного коммуниста Че Гевару, - сказал он.
- Планета блядь замерла в ожидании, - сказал он.
- И тут-то ты и подтолкнешь ее своими прогрессивными стихами в нужном направлении! - сказал он.
- Евтушенко блядь говно против тебя, - сказал он.
- Пидар он, ряженный, да и ненадежный, - сказал он.
- А ты надежная, мы тебя мильённым тиражом издадим, - сказал он.
- Ты ведь надежная? - сказал он.
- Конечно.. да я... да мне... да вы... - сказала, волнуясь Сашка.
- Ну, а раз ты надежная, вот тебе разнарядка, - сказал майор.
Поляна неожиданно стихла. Оказалось, что все смотрят на Сашку. Коллеги-инструкторши, с задранными юбками, товарищи чекисты в спортивных костюмах производства дружественной нам ГДР... А ведь это товарищи, подумала Сашка, мои товарищи... Они верят в меня...
- Конечно, товарищ майор, - сказала она.
- Я всегда... - сказала она.
- Назрели, Сашка, в обществе перемены, - сказал он.
- Все расслабились от оттепели сраной, как баба, когда ей пальцем вздрюнишь, - сказал он.
- Страх потеряли, пидары, - сказал он.
- Но мы так и думали, мы их потому и расслабили, элемент вредный вычислить, - сказал он.
- Нужна нам, Сашка, понимаешь, организация, - сказал товарищ майор.
- Небольшая, чтоб нас не поебли, понимаешь, за упущение, - сказал он.
- Голов в десять-пятнадцать, - сказал он.
- Типа нарыв появился, но вовремя был замечен и...
- Значитца, пора твоих блядь графоманов на расстрел вести, - сказал он.
- Чтобы советское общество, понимаешь, напряглось, и не обосралось в эту ответственную пору гонки вооружений и борьбы за мир во всем, на хуй, мире, - сказал он.
- Кружок-то твой сраный популярен уже? - сказал он.
- Да блядь еще как! - ответила волнуясь, Сашка.
- Долбоебы так и прут! - подтвердила Юля.
- Мы даже девиз придумали! - воскликнула Сашка.
- «Вывожу на орбиту»! - сказала она.
- А почему вы все смеетесь? - спросила она.
- Вот и славно, бить надо по штабам, - сказал, отсмеявшись, товарищ майор.
- Но никакой антисоветчины никто не пишет... - сказала Сашка.
- Дай мне товарища Ленина, карцер, дубинку и два тома товарища Ленина, - сказал товарищ майор.
- И я нашью целый гардероб антисоветчины самому товарищу Ленину, - сказал он.
- Такова неумолимая логика диалектической ебли задержанных, - сказал он.
- А их правда расстреляют? - спросила незлая, в общем-то, Сашка.
- Правда-правда! - взвизгнула злая, в общем-то, Юлька.
- Ха-ха, - посмеялся куратор.
- Ты что, дура, не знаешь, какой у нас год? - сказал он.
- Чай 65-й на дворе, - сказал он.
- Попугают и отпустят, а общество оздоровится, - сказал он.
- Ну если попугают, - сказала Сашка.
- Служу Советскому Союзу! - сказала она.
… Вкусно пахло горячим, брызжущим соком мясом. Слезился тонко нарезанный сыр. Чекисты с инструкторшами, поправлявшими дефицитные чулки, разбрелись по кустам. Кто-то предпочел остаться на полянке. Появилась гитара. Забренькали струны.
- Ясная моя, солнышко лесное, - запел кто-то.
- Отставить пидарские песни, - сказал майор.
- Нашу давай, - сказал он.
- С чего, начинается родина..? - неуверенно протянул глухой голос.
- Ты, Володя, у нас недавно, поэтому прощаю, - сказал куратор.
- Да еще и костюмов из ГДР-ии своей привез, - сказал он.
- Я сказал Нашу, - сказал он.
Заиграла гитара. Над полянкой грянул чекистский хор:
- Пусть бегут неуклюже, пешеходы, по лужам, а вода по асфальту, реко-о-о-о-й...
ХХХ
- А теперь выступит Екатери...
Сашка отвлеклась от мыслей о товарище майоре - каждый раз у нее при этом сладко ныло под сердцем, под ложечкой, и еще кое-где, - и глянула на сцену. Там стояла тонкая девушка с красивым грустным лицом. Девушка читала:
- Я тоже ела без ножа и вилки
бесплатный харч в одном осеннем парке,
где вылинявшие, как после стирки,
старушки на траве играли в карты, - читала она.
С бумажною летающей тарелкой
шел человек к столу просить добавки,
тряся квадратной головой так мелко,
что черт лица не видно было как бы, - читала девушка.
Не видно было губ его дрожащих,
взгляд не светился радостью воскресной.
И ангел спрятал дело в черный ящик
в тот полдень в канцелярии небесной, - читала она.
Но отчеркнул, гад, поперек страницы:
такому-то, за номером таким-то,
сегодня отпустить половник риса,
накапать в чай для опохмелки спирта, - читала девушка.
А дальше в ручке кончились чернила,
и я пошла, хрустя листвой опавшей.
Мне было хорошо и плохо было,
я что-то там насвистывала даже*, - читала она.
(*девушка читает стихи известной поэтессы Е. Капович, некоторое время жившей в Кишиневе - прим. авт.)
Собравшиеся захлопали. Сашка нахмурилась, поправила прическу а-ля Помпадур, какую модно было делать во всех горкомах, встала.
- Недурно, недурно, Катенька, - сказал она.
- Но в целом слабо, - сказала она.
- Чернила, парк, страницы... все это пошло и избито, - сказала она.
- Нет полета, нет свободы! - сказала она.
- И потом, к чему эта лексика недоучившегося хулигана? - сказала она.
- Гад, харч, опохмелка, спирт... - сказала она.
- И это сейчас, когда наши ровесники едут на БАМ, покоряют целину, сопки Камчатки, - сказала Сашка, прожившая все 97 лет своей жизни в Кишиневе.
- Когда рвутся на Кубу и в Анголу, - сказала она.
- Надо работать, еще много надо работать, Катенька, - сказала она.
Девушка с тонким нервным лицом пожала плечами и стала спускаться со сцену.
- Кстати, нет ли у тебя чего-то остросоциального? - сказала Сашка, вспомнив наказ куратора.
- Про перегибы и репрессии, про несвободу и нехватку кислорода? - сказала она, и заметила, что подружка Юлька взялась за карандаш.
- Нет, - сказала Катя, - и вообще мы завтра уезжаем, всей семьей.
- А, - разочарованно сказала Сашка.
- Ну что же, в добрый путь, - сказала она.
- Думаю, в любом другом месте, где не так много выдающихся поэтов, как у нас тут, в МССР, тебе легко будет состояться, - сказала она.
- Говорю это тебе по-товарищески, - сказала она.
- А у кого-то есть? - спросила она.
- Ну, про перегибы и все такое? - сказала она.
- Мы же все свои! - сказала она.
- И шторы сейчас опустим и дверь закроем, - сказала она.
Дети, оживившись, стали наперебой вызываться. Юля знай успевала записывать. Ничего, будет им наука, подумала Сашка, да и все равно, поэтов здесь, кроме нее, нет.
- А теперь у нас кто выступает? - сказала она.
На сцену вышел невысокий, крепкий молдаванчик, - как ласково называла про себя Сашка туземцев, - и начал, отчаянно краснея, читать. Кто там, глянула Сашка с картотеку. Лоринков, Володя Лоринков. Ну-ка... Паренек, не выговаривая твердую «л», и спеша, читал:
… итак, как говорят нынче индейцы
селения Бельцы
очень давно Создатель, Великий Вождь Наверху
сотворил Месоамерику-Молдавию, осыпав ее землю
семенами матери - кукурузы
затем он создал животных и птиц и дал им имена...
Под смешки зала юнец перечислил имена выдающихся культурных деятелей МССР, отчего Сашка и Юлька переглянулись и сразу же напряглись. Юнец читал дальше:
… окончив труд, Создатель призвал к себе животных
и сказал им:
я собираюсь уйти и оставить вас одних, но
я еще вернусь, и займусь сотворением людей, а они
будут отвечать за вас передо мной
и никому и в голову не пришло, куда это отлучился
Создатель
единственный, кто знает, это я
так вот, создатель работал, так сказать, на две конторы
сражался на два фронта
разыгрывая перед индейцами фокусы с Бобрами и Койотами
он еще дурил головы грязным кочевникам
обрезавшим с крайней плотью семилетнюю грязь
и когда сказал индейцам, что отлучился
то просто-напросто попер на Голгофу
умирать...
Умеет цеплять за животрепещущие темы, гаденыш, подумала Сашка. Ведь на дворе был 65-й год, и, - как писала диссидент Юнат в 2010 году - народ советских рабов только-только открыл для себя библейские страницы «Мастера и Маргариты», жаждал узнать больше о священном Писании... Литературный кружок «Орбита» ликовал. Молдаванчик сраный продолжал.
… животные были недовольны именами:
Голубая Сойка, Жаворонок и Койот не одобряли свои имена
каждый хотел стать кем-нибудь другим.
учения о свободе выбора Создатель им не оставил
правил не составил
в общем,
чудак
а когда вернулся, мнение этих животных о создателе как о чудаке
вовсе не изменилось
потому что он сказал, будто
имена им дадены навсегда, никаких перемен,
его слово закон
в общем, повел себя как второй человек ЦК МССР...
Сашка и Юлька переглянулись. Юлька под столом поменяла кассету. Мальчишка, вдохновившись успехом у публики, читал:
… ясное дело, как и всякий садист, Создатель решил устроить порку без причин:
раз вы попытались нарушить, изменить мой закон, -
вещает молдавским животным он, -
я не буду сейчас создавать людей
вы не повиновались, как должно, и таким образом
испортили то, что я принес с собой и из чего собирался сотворить людей
поняли вы провокаторы
животные загрустили
а Создатель помуштровал их еще немного и распустил по домам,
после чего обратился к Койоту
а вас Койот, я попрошу остаться
хотя простите, то был Шакал
итак, Шакал, вас попрошу остаться
тебе, Шакал, предстоит стать во главе всех
живых тварей, ты обретаешь большую силу, подобную моей, и я
помогу тебе выполнить твое предназначение, ведь вскоре
все существа, которых я создал, начнут вести себя неподобающим образом, они
станут охотиться друг за другом и пожирать своих собратьев
тебе же надлежит всеми силами поддерживать мир между ними.
почему я, почему я, Господи, почему я
завопил Шакал, и стал кататься по земле, срыгивая
я недостоин, у меня нет сил, я жалок и не могу, а
Создатель, глядя на Шакала с презрением, думал, что все они
одинаковы
человек ли, животное ли:
только дашь ему шанс попасть в сборную, так он сразу
начинает жевать сопли - "господи, достоин ли я..."
Создатель вздохнул, улыбнулся и потрепал Шакала по плечу,
тем самым без слов намекая на прекращение гнусной комедии, и продолжил -
когда ты выполнишь свой долг, мы снова встретимся в месте на восток отсюда, и если ты сумеешь сделать все правильно,
повиноваться мне и говорить правду,
тебе будет дано
право поймать в реке
Бобра и создать из него людей
если же ты нарушишь условия,
созданием людей займется кто-нибудь другой...
и Шакал удалился
а дальше предание индейцев
города Бельцы
говорит нам совсем уже увлекательные вещи...
Сашка откашлялась, но на это никто не обратил внимания. Зал желал слушать дальше. Пидарасы, подумала с обидой Сашка. Почему-то цикл моих стихов «Элегии на аллюзии о пребывании Пушкина в Бессарабии» они слушать не захотели! Озорной молдаванчик читал дальше.
… после того, как Шакал ушел, Создатель позвал Сойку
в койку...
Многие девочки покраснели и потупились. Кажется, сегодня я расстанусь с девственностью, подумал ученик 8 класса Володя Лоринков, и набрался смелости взглянуть в глаза поэтессе десятикласснице Леночке Шмулерман, которая, - хоть и покраснела, - набралась в себе смелости встретить Володин взгляд и выдержать его. Кажется, сегодня ты и впрямь расстанешься с девственностью, говорил взгляд Леночки Шмулерман талантливому Володе Лоринкову. А ведь поэзия, оказывается, здорово, подумал он и продолжил:
...и после, утирая пот со лба, сказал:
тебе, Сойка, предстоит стать во главе всех
живых тварей, ты обретаешь большую силу, подобную моей, и я
помогу тебе выполнить твое предназначение, ведь вскоре
все существа, которых я создал, начнут вести себя...
ну, дальше вы знаете
с той лишь разницей, что Сойка не ломала недостойную комедию
после чего улетела по своим делам в чащу, позвав
только медведя по просьбе Бога
и надо ли говорить,
повторять, что именно Бог сказал косолапому
ну, ладно, да-да, он сказал:
тебе, Медведь, предстоит стать во главе всех
живых тварей, ты обретаешь большую силу, подобную моей, и я
помогу тебе выполнить твое предназначение, ведь вскоре
все существа, которых я создал, начнут вести себя...
ну, дальше вы знаете
с той лишь разницей, что Косолапый ни соглашался, ни отказывал
ему было все равно, он старый служака
как скажут, так и
задерет...
Заслушавшуюся Сашку толкнула плечом подруга. Показала листочек. Там карандашом была сделана пометка «Намек на МВД МССР». Сашка кивнула. Стала слушать дальше.
… затем Создатель подобным же образом сделал
эти непристойные предложения
Койоту, Белке, Бизону, Зубру
Ястребу Средней Полосы, Мыши-полевке,
и многим другим представителям
фауны
и, о дьявол
флоры Молдавии в результате чего
каждый из них возомнил себя
наместником Бога
в результате за те несколько миллионов лет, что предшествовали
возникновению цивилизации
на наших землях, братцы животные так все рассорились
что Бог понял, место под ним не шатается
кресло устоит
птицы поют и пора заняться
собственно делом
сотворением мира в поэме,
что он и сделал, перепоручив это дело
мне...
Это был грандиозный успех. Даже вечно пьяный внештатный журналист газеты «Голос завода Мезон», который - завод, - владел на паях Домом Пионеров, где проводились собрания, проснулся и что-то стал записывать. Сука блядь, Лоринков еще какой-то ебучий нарисовался, подумала с грустью и вечной своей кривой улыбкой Юля. Почему талант не раздают, как колбасу в распределителе, подумала она. Так было бы справедливо и по совести, ведь раздают ее тем, кто действительно много сделал для страны и народа... Ну ничего, подумала она. Когда-нибудь падет Совок, и талант будут выдавать в обществе «Джойнт», которое я обязательно возглавлю, подумала она. Глубоко вздохнула. Встала. Сказала:
- Жаль, что упомянув ряд современников в своей нетленке, Лоринков автоматически лишил их права голоса, - сказала она.
- Скажешь о поэме века хорошо - как бы кукушка хвалит петуха, увековечил он кукушку, - сказала она.
- Скажешь плохо - прогрессивная общественность уличит в мстительности и зависти, - сказала она.
- ... Все же попробую, - сказала она.
- Не вышло из Лоринкова Данте, увековечившего своих современников. Как и Гоголя..., - сказала она.
- Несомненно, он умеет складывать словесные комбинации и со стилистикой у него все в порядке... вот, пожалуй, и все, - сказала она.
- Потому что за пазухой пустота, - сказала она и почесалась за пазухой.
- Самооценка Лоринкова, увы, гораздо выше его не скажу таланта, но реализации этого таланта, - сказала она.
- Но если ему хочется увековечивать нас, ну что же, - сказала она.
- Пусть только денег за рекламу не просит, - сказала она.
- Вот такая хуйня, пионеры, - сказала она.
Села. С неудовольствием услышала перешептывания. … «завидует, завидует», шептались где-то. Пидары, подумала с грустью и злобой Юля. Ужо вам, подумала она. Стала собирать опусы членов кружка для, - как они с Сашкой объясняли, - рассмотрения текстов комитетом по безопас... то есть, тьфу, блядь, советом по творчеству.
К вечеру дело кружка «Орбита» сшили.
ХХХ
… После того, как процесс литературного кружка «Орбита» отшумел на всю МССР, и даже на Союз - приезжали корреспонденты из центральной «Комсомолки», и напивались, как водится, в усрачку, - настало время подводить итоги. Потом считать мы стали раны, как подумала про себя куратор кружка Сашка, и потянулась было записать строку в блокнотик. Вспомнила, что нечто подобное писал этот пидарас проклятый, Лермонтов. Сплюнула. Закурила «Беломорину» и сощурилась. Вести ей себя надо было как диссидентке.
- Ты ведь и есть диссидентка, - сказал товарищ майор.
- Претерпела от режима, - сказал он.
- Так веди себя как диссидентка и не выебывайся, - сказал он.
… Сашка и Юлька правда претерпели. Ведь литературный кружок «Орбита» разгромили основательно. Страна подтягивала гайки и процесс сделали показательным. За пьесу «Мелкие недочеты на БАМЕ, благодаря которым строители социализма лишь крепнут» студент Никита Хорват получил 20 лет колонии и выбросился из окна, когда его вели на допрос. Поэтесса Ирина Золотайко за стишок «Слуги народа лучше хозяев живут», отправилась на 15 лет в колонию. За басню «Назойливый шмель», в которой в иносказательной форме говорилось о нехватке хозяйственного мыла на прилавках, лучший выпускник лучшей математической школы Изя Сольцман попал в дурку, откуда вышел придурком, а его научную работу быстро переоформили на дурака от природы, сына сотрудника отдела идеологии при ЦК, Сашку Копански.
Хуже всех пришлось самому младшему.
Восьмиклассник Володя Лоринков за свой сумасшедший, бредовый, омерзительный и антисоветский пасквиль получил 25 лет строгого режима. Избежал расстрела лишь благодаря несовершеннолетию. Его возлюбленная, Леночка Шмулерман, - исключенная за месяц до выпускного из школы, и пошедшая на завод уборщицей, - в зале суда плакала и обещала ждать. Хотя, конечно, не дождалась, восемь лет терпела, а на девятый год уехала в Израиль, хасидка гребанная, думала потом, - в 2006-м году, - глава Общества молдавско-российской дружбы Юля Иудович.
Сам Лоринков на суде вел себя достойно, - да, губы кривил, но не заплакал, - а когда вели к машине, все норовил задрать голову, и поглядеть в небо. Позже он стал выдающимся автором блатных стихов. Особенно прославилось то, которое положили на музыку, и стала петь вся страна. «Унгенский блядь централ, ветер северный». Умер птенец гнезда кружка «Орбита» Володя Лоринков рано, сердце, - из-за чифиря и спиртного, - не выдержало к тридцати пяти годам.
Леночка пережила его на год, тоже пила, но это из-за проблем со вторым мужем. А Катенька с тонким и нервным лицом уехала то ли в Австралию, то ли в Москву, и изредка Юля и Сашка искали о ней упоминания в прессе. Это чтобы, - если вдруг Катенька станет знаменитой, - можно было сразу же написать большую статью о том, как две выдающиеся кишиневские поэтессы расправили крылья деформированному таланту уродливого подростка...
Как писали в прессе независимой уже Молдовы журналистки Сашка Юнат и Юлька Иудович, - диссидентки Сашка Юнат и Юля Иудович тоже страшно страдали от режима. К примеру, Сашка получила строгий выговор без занесения в личное дело, а Юлю Иудович за неимением улик оправдали, но зато сколько нервов потрепали! Девчонки, хоть и испытывали друг к другу неприязнь всю оставшуюсяжизнь - долгую и счастливую, вопреки пидарской Библии с ее пидарским нытьем про возмездие, - но держались вместе. Ничего личного, симбиоз.
- Ведь чем хорош комсомол и диссидентское движение, которые есть две стороны одной медали? - спросил товарищ майор, ставший господином генералом.
- Они хороши крепкой спайкой, и дружбой на всю жизнь! - сказал он.
- Да такой спайкой, что покрепче, чем в манде! - сказал он и ласково погрозил ребятам и девчатам пальцем.
После чего состарившиеся девчонки, поправляя чулки, разбрелись с ребятами, - сменившись спортивные ГДР-овские костюмы на «Найки», - по кустам. Все так же бесстыже жалась ляжкой к куратору Юлька... А Сашка, потея и отдуваясь, садилась на пенек и глядела в начинающее чернеть небо. Вспыхивали там звезды, падали метеориты, неслась за несчастной Ио безумная собака Стрельца, и алел над Венериным поясом страшный, непонятный и неприятный, - как поэзия Лоринкова, - таинственный Альдебаран. Иногда казалось, что одна из звезд по небу словно несется. Но то были, - знала подкованная бывшая лектор атеистического кружка Сашка, - не звезды, а космические корабли и спутники. Неслись они прямо. После чего застывали, и навсегда занимали свое место на карте звездного неба.
Каждый - на своей орбите.
КОНЕЦ
b
"Барнс? Это тот притырок, чью "Историю создания мира в 10 с половиной главах" в нашем ЛИТО сразу бы выкинули на хер?!"
(с) В. Левенталь
- А теперь послушаем наших новичков! - сказала Саша Юнат.
- Наших пока еще не Достоевских, полу-Гоголей и почти Белинских, - сказала она.
- Пусть они погремят своей лирой на нашем славном пиру! - воскликнула она.
- Пусть с Парнаса громогласно! - выкрикнула она.
- Пусть зефиры ветром дуют и надуют им поэмы! - сказала она.
- Пусть им Муза нашептает, или может быть, нашепчет! - сказала она.
- В общем, пусть повыступают, - сказала она.
Отдуваясь, села. На югославские туфли капнула жирная капля. Масло, что ли, подумала Саша. А, блядь, пот, поняла она. Глянула, не заметил ли кто. Нет, все смотрели вдаль, одухотворенно, проникновенно. Даже подружка Юлька Иудович, которая - коза такая, - все наверняка заметила, и не преминет об этом растрепать всему городу. Саша, страдая, представила себе это. Идет Юлька, подпрыгивая и подмаргивая, лыбится криво. Завидев знакомого, бросается к нему с криком:
- Представляешь, Сашка на заседании так вспотела...
Но сейчас сидит рядом, виду не подает. Смотрит на конец стола. Там поэты выступать будут. Ведь сегодня здесь, в актовом зале Дворца Пионеров, проводится заседание первого литературного клуба МССР, литературного кружка «Орбита». И они, члены этого кружка, - и кружки этого члена, прыснула Саша, некстати вспомнив почему-то неприличный анекдот, - собрались здесь чтобы... Чтобы...
Хер знает, подумала Саша, устала я. Вытерла пудру со щеки, включила под столом магнитофон. Стала, как говорится, Писать. С неприязнью к себе почувствовала, как скользит пот подмышками. А ведь она не виноватая, что такая у нее физиология и нервапатопсихология. Саша Юнат - крупная молодая женщина, - всегда волновалась, когда выступала публично. Даже если это была репетиция речи на собрании комсомольской ячейки Молдавского государственного университета. Или собрание беспартийных домохозяек района Баюканы города Кишинев. Или заседание общества филателистов и пидарасов района Нижние Чеканы города Кишинева МССР. А ведь это была лишь малая часть мероприятия, которые посещала, как оратор, Саша. Ведь она была активисткой и комсомолкой, товарищем и другом, наперсником и куратором. Ну, для беспартийных и не состоящих в комсомоле, конечно же... Таких, например, как юноши и девушки с горящими глазами, - Сашка предпочитала выражаться как настоящий Поэт, - что тянулись к литературном кружку «Орбита» как мотыльки к светочу поэзии. И как все-таки прав оказался куратор Сашки! Он так и сказал!
- Ебана в рот, - сказал он, потому что был все-таки не поэтом, а офицером, как Лермонтов задроченный или Гумилев сраный.
- Значит, блядь, задроты эти, - сказал он.
- Стишки хуйшки, рассказики хуязики, - сказал он.
- Им блядь энергию девать некуда, пидарам, - сказал он.
- И они пишут и пишут, пишут и пишут, - сказал он.
- А нас потом за ихний блядь самиздат ебут, - сказал он.
- Так что ты, Сашка, того, - сказал он, выпил, и закусил луковицей.
Саша глядела на мужественные руки и лицо майора, изрезанное морщинами, с любовь. Дорогой ты мой человек, думала она, сколь претерпел ты за страну, где Ленина заветы. И почему не дремлет враг, когда ворота у Кремля. И сколь, отнюдь и почу... Тут Юлька Иудович, бесстыже заголив ляжку, прижалась к куратору, и сердце Сашки упало. Всегда так, стараешься, стараешься, а все бонусы все равно получает та, кто больше бесстыжая и бессовестная. Майор погладил Юльку по ляжке, выпил еще и продолжил наставническую беседу в кабинете.
- Партия и Ленин учат нас тому, что процессы, которых нельзя избежать, - сказал он.
- … нужно контролировать, - сказал он, - так что, девчонки, вы теперь не просто шала...
- В смысле, не просто инструктора комсомола, молодежные корры официального издания ВЛКСМ МССР «Молодежь Молдовы» и и борцовки за дело Ленина, - сказал он.
- Вы теперь руководители литературного кружка «Орбита» для всякой прогрессивной нечисти, - сказал он, скривив рот.
- Пидарасов всяких, поэтов, сука блядь, художников, - сказал он.
- Как мотыльки блядь на лампу прилетят они в ваш клуб, - сказал он.
- Да так оно и лучше будет, под присмотром, - сказал он.
- Но, конечно, девчонки, я вовсе не предлагаю вам стучать! - поднял он негодующе руки.
- Ни в коем случае! - сказал он, и опрокинул со стола донесения и ориентировки девчонок, которые те старательно писали на одногруппников в университете.
- Я просто предлагаю вам задуматься, девчонки! - сказал он, и почесал в ухе мизинцем.
- Вот, к примеру, есть какой-то юноша, который пишет стихи там, прозу... - сказал он.
- И этот юноша, он вроде молодого деревца, растущего без направления, его крути как хошь, а оно станет как хошь, и попади этот юноша в руки какому-нибудь анти-советскому пидару, у нас что будет? - сказал он.
- Два пидара? - сказала смышленая Юлька.
- У нас будет, - сказал чекист, - антисоветчик, которого мы, в соответствии с железной логикой революции, обязаны будем расстрелять, пусть нам это и неприятно!
- Куда лучше, если юноше будет куда пойти, - сказал он.
- В литературный кружок «Орбита», например, - сказал он, - где вы, девчонки, направите его куда надо, доложите кому надо, и скажете что надо, и творческая составляющая характера молодежи войдет в нужное, блядь на хуй, русло! - сказал он.
- Ну, а совсем неисправимых вы нам укажете, - сказал он.
- Вот и все, - сказал он.
- Но стучать?! - сказал он.
- Нет, стучать я вам, конечно, не предлагаю! - сказал он.
После этого в городе появился литературный кружок «Орбита». Юношество и девичество, изголодавшееся по свободному слову - все-таки шел 1965 год, и страшные времена застоя захлестывали берега территории оттепели, писала в 2009 году глава комитета Антисоветчиков и Диссидентов и Политзаключенных Александра Юнат, - перло в кружок табунами. Там их принимали, заводили на них персональные дел... в смысле, творческие портфолио. Можно было выпить чуть-чуть портвейна, поругать - умеренно, - Сталина... Цветы свободы расцвели, думала Сашка часто, глядя на своих подведомствен... в смысле, подопечных.
- Птенцы мои, - начинала она заседания клуба.
- Хочу я вам поведать, - говорила она.
- Сегодня, в этот день, когда гроза гремит, - говорила она.
Юноши и девушки слушали, затаив дыхание. Поскрипывал диктофон под партой. Улыбалась немногословная придурошная подруга Юля, которая отвечала за технические моменты - картотеки, цифры, даты... Саше недосуг было заниматься этой лабудой. Она целиком посвятила себя творчеству. И даже как-то написала стихотворение, которое зачитала куратору на выезде, на шашлыках.
Ебись, ебись, моя старушка,
О, почему ты не права!
На каждой залитой опушке,
Валялась чья-то голова.
То, может быть, Батый проехал,
а может, Казимир прошел,
о, сколько было их, - просека,
деревья, озеро, прасол...
в чужие дни чужая стая, на Русь
приехала опять, о, сколько можно,
пидарасы, у нас постыдно зимовать
мы Русь, мы Русь, ее культура,
ее поэзия и стих, пусть пидар Пушкин
идет на хуй, и Лермонтов гандон притих,
пусть все умолкнут пидарасы, пускай звенит
на поле брань, сегодня мы, кружок Орбита,
сегодня я, такая срань...
Закончив читать, Сашка пару минут помолчала. Кружилась голова. Так вот она какая, поэзия, подумала Сашка. Как она все же меняет людей, подумала она. На минуту я оторвалась от земли, подумала она. Я птица, подумала она. Курица не птица, подумал куратор. Не надо много думать, подумал он. А вы что, думаете в моих мыслях, подумала Сашка. Мы думаем везде, подумал строго, но по-доброму, куратор. Так что открывай глаза, коза, и не вздумай прятаться от товарищей Партии и Комитета даже в мыслях. Все блядь понятно, подумал куратор. Так точно, товарищ майор, подумала Сашка. Открыла глаза. На полянке, залитой солнцем, вином и блевотиной, товарищи из Комитета тискали прогрессивных комсомолок, активисток и борцовок за ростки либерализма посреди болота застоя. Сашка вспомнила, что даже отдел новый в Комитете появился. Так и назывался. Специальный отдел КГБ «За ростки либерализма посреди болота застоя». Принимали в него, - вспомнила Саша объявление в коридорах конторы, - только либеральных чекистов. Хорошие все-таки написала я стихи, подумала Сашка и махнула стакан водки разом. Подружка Юлька криво лыбилась, жалась к куратору. Каждый берет, чем может, подумала сухо Сашка, тоже влюбленная в товарища майора.
- А что, недурно, - сказал куратор, и крякнул, выпив.
- В стихах твоих, Сашка, чувствуется боль! - сказал он.
- За родину, за прогрессивные силы, за Никарагуа блядь, - сказал он.
- Хуесосы эти альендевские чмырят наших ребят... пидарасят прогрессивного коммуниста Че Гевару, - сказал он.
- Планета блядь замерла в ожидании, - сказал он.
- И тут-то ты и подтолкнешь ее своими прогрессивными стихами в нужном направлении! - сказал он.
- Евтушенко блядь говно против тебя, - сказал он.
- Пидар он, ряженный, да и ненадежный, - сказал он.
- А ты надежная, мы тебя мильённым тиражом издадим, - сказал он.
- Ты ведь надежная? - сказал он.
- Конечно.. да я... да мне... да вы... - сказала, волнуясь Сашка.
- Ну, а раз ты надежная, вот тебе разнарядка, - сказал майор.
Поляна неожиданно стихла. Оказалось, что все смотрят на Сашку. Коллеги-инструкторши, с задранными юбками, товарищи чекисты в спортивных костюмах производства дружественной нам ГДР... А ведь это товарищи, подумала Сашка, мои товарищи... Они верят в меня...
- Конечно, товарищ майор, - сказала она.
- Я всегда... - сказала она.
- Назрели, Сашка, в обществе перемены, - сказал он.
- Все расслабились от оттепели сраной, как баба, когда ей пальцем вздрюнишь, - сказал он.
- Страх потеряли, пидары, - сказал он.
- Но мы так и думали, мы их потому и расслабили, элемент вредный вычислить, - сказал он.
- Нужна нам, Сашка, понимаешь, организация, - сказал товарищ майор.
- Небольшая, чтоб нас не поебли, понимаешь, за упущение, - сказал он.
- Голов в десять-пятнадцать, - сказал он.
- Типа нарыв появился, но вовремя был замечен и...
- Значитца, пора твоих блядь графоманов на расстрел вести, - сказал он.
- Чтобы советское общество, понимаешь, напряглось, и не обосралось в эту ответственную пору гонки вооружений и борьбы за мир во всем, на хуй, мире, - сказал он.
- Кружок-то твой сраный популярен уже? - сказал он.
- Да блядь еще как! - ответила волнуясь, Сашка.
- Долбоебы так и прут! - подтвердила Юля.
- Мы даже девиз придумали! - воскликнула Сашка.
- «Вывожу на орбиту»! - сказала она.
- А почему вы все смеетесь? - спросила она.
- Вот и славно, бить надо по штабам, - сказал, отсмеявшись, товарищ майор.
- Но никакой антисоветчины никто не пишет... - сказала Сашка.
- Дай мне товарища Ленина, карцер, дубинку и два тома товарища Ленина, - сказал товарищ майор.
- И я нашью целый гардероб антисоветчины самому товарищу Ленину, - сказал он.
- Такова неумолимая логика диалектической ебли задержанных, - сказал он.
- А их правда расстреляют? - спросила незлая, в общем-то, Сашка.
- Правда-правда! - взвизгнула злая, в общем-то, Юлька.
- Ха-ха, - посмеялся куратор.
- Ты что, дура, не знаешь, какой у нас год? - сказал он.
- Чай 65-й на дворе, - сказал он.
- Попугают и отпустят, а общество оздоровится, - сказал он.
- Ну если попугают, - сказала Сашка.
- Служу Советскому Союзу! - сказала она.
… Вкусно пахло горячим, брызжущим соком мясом. Слезился тонко нарезанный сыр. Чекисты с инструкторшами, поправлявшими дефицитные чулки, разбрелись по кустам. Кто-то предпочел остаться на полянке. Появилась гитара. Забренькали струны.
- Ясная моя, солнышко лесное, - запел кто-то.
- Отставить пидарские песни, - сказал майор.
- Нашу давай, - сказал он.
- С чего, начинается родина..? - неуверенно протянул глухой голос.
- Ты, Володя, у нас недавно, поэтому прощаю, - сказал куратор.
- Да еще и костюмов из ГДР-ии своей привез, - сказал он.
- Я сказал Нашу, - сказал он.
Заиграла гитара. Над полянкой грянул чекистский хор:
- Пусть бегут неуклюже, пешеходы, по лужам, а вода по асфальту, реко-о-о-о-й...
ХХХ
- А теперь выступит Екатери...
Сашка отвлеклась от мыслей о товарище майоре - каждый раз у нее при этом сладко ныло под сердцем, под ложечкой, и еще кое-где, - и глянула на сцену. Там стояла тонкая девушка с красивым грустным лицом. Девушка читала:
- Я тоже ела без ножа и вилки
бесплатный харч в одном осеннем парке,
где вылинявшие, как после стирки,
старушки на траве играли в карты, - читала она.
С бумажною летающей тарелкой
шел человек к столу просить добавки,
тряся квадратной головой так мелко,
что черт лица не видно было как бы, - читала девушка.
Не видно было губ его дрожащих,
взгляд не светился радостью воскресной.
И ангел спрятал дело в черный ящик
в тот полдень в канцелярии небесной, - читала она.
Но отчеркнул, гад, поперек страницы:
такому-то, за номером таким-то,
сегодня отпустить половник риса,
накапать в чай для опохмелки спирта, - читала девушка.
А дальше в ручке кончились чернила,
и я пошла, хрустя листвой опавшей.
Мне было хорошо и плохо было,
я что-то там насвистывала даже*, - читала она.
(*девушка читает стихи известной поэтессы Е. Капович, некоторое время жившей в Кишиневе - прим. авт.)
Собравшиеся захлопали. Сашка нахмурилась, поправила прическу а-ля Помпадур, какую модно было делать во всех горкомах, встала.
- Недурно, недурно, Катенька, - сказал она.
- Но в целом слабо, - сказала она.
- Чернила, парк, страницы... все это пошло и избито, - сказала она.
- Нет полета, нет свободы! - сказала она.
- И потом, к чему эта лексика недоучившегося хулигана? - сказала она.
- Гад, харч, опохмелка, спирт... - сказала она.
- И это сейчас, когда наши ровесники едут на БАМ, покоряют целину, сопки Камчатки, - сказала Сашка, прожившая все 97 лет своей жизни в Кишиневе.
- Когда рвутся на Кубу и в Анголу, - сказала она.
- Надо работать, еще много надо работать, Катенька, - сказала она.
Девушка с тонким нервным лицом пожала плечами и стала спускаться со сцену.
- Кстати, нет ли у тебя чего-то остросоциального? - сказала Сашка, вспомнив наказ куратора.
- Про перегибы и репрессии, про несвободу и нехватку кислорода? - сказала она, и заметила, что подружка Юлька взялась за карандаш.
- Нет, - сказала Катя, - и вообще мы завтра уезжаем, всей семьей.
- А, - разочарованно сказала Сашка.
- Ну что же, в добрый путь, - сказала она.
- Думаю, в любом другом месте, где не так много выдающихся поэтов, как у нас тут, в МССР, тебе легко будет состояться, - сказала она.
- Говорю это тебе по-товарищески, - сказала она.
- А у кого-то есть? - спросила она.
- Ну, про перегибы и все такое? - сказала она.
- Мы же все свои! - сказала она.
- И шторы сейчас опустим и дверь закроем, - сказала она.
Дети, оживившись, стали наперебой вызываться. Юля знай успевала записывать. Ничего, будет им наука, подумала Сашка, да и все равно, поэтов здесь, кроме нее, нет.
- А теперь у нас кто выступает? - сказала она.
На сцену вышел невысокий, крепкий молдаванчик, - как ласково называла про себя Сашка туземцев, - и начал, отчаянно краснея, читать. Кто там, глянула Сашка с картотеку. Лоринков, Володя Лоринков. Ну-ка... Паренек, не выговаривая твердую «л», и спеша, читал:
… итак, как говорят нынче индейцы
селения Бельцы
очень давно Создатель, Великий Вождь Наверху
сотворил Месоамерику-Молдавию, осыпав ее землю
семенами матери - кукурузы
затем он создал животных и птиц и дал им имена...
Под смешки зала юнец перечислил имена выдающихся культурных деятелей МССР, отчего Сашка и Юлька переглянулись и сразу же напряглись. Юнец читал дальше:
… окончив труд, Создатель призвал к себе животных
и сказал им:
я собираюсь уйти и оставить вас одних, но
я еще вернусь, и займусь сотворением людей, а они
будут отвечать за вас передо мной
и никому и в голову не пришло, куда это отлучился
Создатель
единственный, кто знает, это я
так вот, создатель работал, так сказать, на две конторы
сражался на два фронта
разыгрывая перед индейцами фокусы с Бобрами и Койотами
он еще дурил головы грязным кочевникам
обрезавшим с крайней плотью семилетнюю грязь
и когда сказал индейцам, что отлучился
то просто-напросто попер на Голгофу
умирать...
Умеет цеплять за животрепещущие темы, гаденыш, подумала Сашка. Ведь на дворе был 65-й год, и, - как писала диссидент Юнат в 2010 году - народ советских рабов только-только открыл для себя библейские страницы «Мастера и Маргариты», жаждал узнать больше о священном Писании... Литературный кружок «Орбита» ликовал. Молдаванчик сраный продолжал.
… животные были недовольны именами:
Голубая Сойка, Жаворонок и Койот не одобряли свои имена
каждый хотел стать кем-нибудь другим.
учения о свободе выбора Создатель им не оставил
правил не составил
в общем,
чудак
а когда вернулся, мнение этих животных о создателе как о чудаке
вовсе не изменилось
потому что он сказал, будто
имена им дадены навсегда, никаких перемен,
его слово закон
в общем, повел себя как второй человек ЦК МССР...
Сашка и Юлька переглянулись. Юлька под столом поменяла кассету. Мальчишка, вдохновившись успехом у публики, читал:
… ясное дело, как и всякий садист, Создатель решил устроить порку без причин:
раз вы попытались нарушить, изменить мой закон, -
вещает молдавским животным он, -
я не буду сейчас создавать людей
вы не повиновались, как должно, и таким образом
испортили то, что я принес с собой и из чего собирался сотворить людей
поняли вы провокаторы
животные загрустили
а Создатель помуштровал их еще немного и распустил по домам,
после чего обратился к Койоту
а вас Койот, я попрошу остаться
хотя простите, то был Шакал
итак, Шакал, вас попрошу остаться
тебе, Шакал, предстоит стать во главе всех
живых тварей, ты обретаешь большую силу, подобную моей, и я
помогу тебе выполнить твое предназначение, ведь вскоре
все существа, которых я создал, начнут вести себя неподобающим образом, они
станут охотиться друг за другом и пожирать своих собратьев
тебе же надлежит всеми силами поддерживать мир между ними.
почему я, почему я, Господи, почему я
завопил Шакал, и стал кататься по земле, срыгивая
я недостоин, у меня нет сил, я жалок и не могу, а
Создатель, глядя на Шакала с презрением, думал, что все они
одинаковы
человек ли, животное ли:
только дашь ему шанс попасть в сборную, так он сразу
начинает жевать сопли - "господи, достоин ли я..."
Создатель вздохнул, улыбнулся и потрепал Шакала по плечу,
тем самым без слов намекая на прекращение гнусной комедии, и продолжил -
когда ты выполнишь свой долг, мы снова встретимся в месте на восток отсюда, и если ты сумеешь сделать все правильно,
повиноваться мне и говорить правду,
тебе будет дано
право поймать в реке
Бобра и создать из него людей
если же ты нарушишь условия,
созданием людей займется кто-нибудь другой...
и Шакал удалился
а дальше предание индейцев
города Бельцы
говорит нам совсем уже увлекательные вещи...
Сашка откашлялась, но на это никто не обратил внимания. Зал желал слушать дальше. Пидарасы, подумала с обидой Сашка. Почему-то цикл моих стихов «Элегии на аллюзии о пребывании Пушкина в Бессарабии» они слушать не захотели! Озорной молдаванчик читал дальше.
… после того, как Шакал ушел, Создатель позвал Сойку
в койку...
Многие девочки покраснели и потупились. Кажется, сегодня я расстанусь с девственностью, подумал ученик 8 класса Володя Лоринков, и набрался смелости взглянуть в глаза поэтессе десятикласснице Леночке Шмулерман, которая, - хоть и покраснела, - набралась в себе смелости встретить Володин взгляд и выдержать его. Кажется, сегодня ты и впрямь расстанешься с девственностью, говорил взгляд Леночки Шмулерман талантливому Володе Лоринкову. А ведь поэзия, оказывается, здорово, подумал он и продолжил:
...и после, утирая пот со лба, сказал:
тебе, Сойка, предстоит стать во главе всех
живых тварей, ты обретаешь большую силу, подобную моей, и я
помогу тебе выполнить твое предназначение, ведь вскоре
все существа, которых я создал, начнут вести себя...
ну, дальше вы знаете
с той лишь разницей, что Сойка не ломала недостойную комедию
после чего улетела по своим делам в чащу, позвав
только медведя по просьбе Бога
и надо ли говорить,
повторять, что именно Бог сказал косолапому
ну, ладно, да-да, он сказал:
тебе, Медведь, предстоит стать во главе всех
живых тварей, ты обретаешь большую силу, подобную моей, и я
помогу тебе выполнить твое предназначение, ведь вскоре
все существа, которых я создал, начнут вести себя...
ну, дальше вы знаете
с той лишь разницей, что Косолапый ни соглашался, ни отказывал
ему было все равно, он старый служака
как скажут, так и
задерет...
Заслушавшуюся Сашку толкнула плечом подруга. Показала листочек. Там карандашом была сделана пометка «Намек на МВД МССР». Сашка кивнула. Стала слушать дальше.
… затем Создатель подобным же образом сделал
эти непристойные предложения
Койоту, Белке, Бизону, Зубру
Ястребу Средней Полосы, Мыши-полевке,
и многим другим представителям
фауны
и, о дьявол
флоры Молдавии в результате чего
каждый из них возомнил себя
наместником Бога
в результате за те несколько миллионов лет, что предшествовали
возникновению цивилизации
на наших землях, братцы животные так все рассорились
что Бог понял, место под ним не шатается
кресло устоит
птицы поют и пора заняться
собственно делом
сотворением мира в поэме,
что он и сделал, перепоручив это дело
мне...
Это был грандиозный успех. Даже вечно пьяный внештатный журналист газеты «Голос завода Мезон», который - завод, - владел на паях Домом Пионеров, где проводились собрания, проснулся и что-то стал записывать. Сука блядь, Лоринков еще какой-то ебучий нарисовался, подумала с грустью и вечной своей кривой улыбкой Юля. Почему талант не раздают, как колбасу в распределителе, подумала она. Так было бы справедливо и по совести, ведь раздают ее тем, кто действительно много сделал для страны и народа... Ну ничего, подумала она. Когда-нибудь падет Совок, и талант будут выдавать в обществе «Джойнт», которое я обязательно возглавлю, подумала она. Глубоко вздохнула. Встала. Сказала:
- Жаль, что упомянув ряд современников в своей нетленке, Лоринков автоматически лишил их права голоса, - сказала она.
- Скажешь о поэме века хорошо - как бы кукушка хвалит петуха, увековечил он кукушку, - сказала она.
- Скажешь плохо - прогрессивная общественность уличит в мстительности и зависти, - сказала она.
- ... Все же попробую, - сказала она.
- Не вышло из Лоринкова Данте, увековечившего своих современников. Как и Гоголя..., - сказала она.
- Несомненно, он умеет складывать словесные комбинации и со стилистикой у него все в порядке... вот, пожалуй, и все, - сказала она.
- Потому что за пазухой пустота, - сказала она и почесалась за пазухой.
- Самооценка Лоринкова, увы, гораздо выше его не скажу таланта, но реализации этого таланта, - сказала она.
- Но если ему хочется увековечивать нас, ну что же, - сказала она.
- Пусть только денег за рекламу не просит, - сказала она.
- Вот такая хуйня, пионеры, - сказала она.
Села. С неудовольствием услышала перешептывания. … «завидует, завидует», шептались где-то. Пидары, подумала с грустью и злобой Юля. Ужо вам, подумала она. Стала собирать опусы членов кружка для, - как они с Сашкой объясняли, - рассмотрения текстов комитетом по безопас... то есть, тьфу, блядь, советом по творчеству.
К вечеру дело кружка «Орбита» сшили.
ХХХ
… После того, как процесс литературного кружка «Орбита» отшумел на всю МССР, и даже на Союз - приезжали корреспонденты из центральной «Комсомолки», и напивались, как водится, в усрачку, - настало время подводить итоги. Потом считать мы стали раны, как подумала про себя куратор кружка Сашка, и потянулась было записать строку в блокнотик. Вспомнила, что нечто подобное писал этот пидарас проклятый, Лермонтов. Сплюнула. Закурила «Беломорину» и сощурилась. Вести ей себя надо было как диссидентке.
- Ты ведь и есть диссидентка, - сказал товарищ майор.
- Претерпела от режима, - сказал он.
- Так веди себя как диссидентка и не выебывайся, - сказал он.
… Сашка и Юлька правда претерпели. Ведь литературный кружок «Орбита» разгромили основательно. Страна подтягивала гайки и процесс сделали показательным. За пьесу «Мелкие недочеты на БАМЕ, благодаря которым строители социализма лишь крепнут» студент Никита Хорват получил 20 лет колонии и выбросился из окна, когда его вели на допрос. Поэтесса Ирина Золотайко за стишок «Слуги народа лучше хозяев живут», отправилась на 15 лет в колонию. За басню «Назойливый шмель», в которой в иносказательной форме говорилось о нехватке хозяйственного мыла на прилавках, лучший выпускник лучшей математической школы Изя Сольцман попал в дурку, откуда вышел придурком, а его научную работу быстро переоформили на дурака от природы, сына сотрудника отдела идеологии при ЦК, Сашку Копански.
Хуже всех пришлось самому младшему.
Восьмиклассник Володя Лоринков за свой сумасшедший, бредовый, омерзительный и антисоветский пасквиль получил 25 лет строгого режима. Избежал расстрела лишь благодаря несовершеннолетию. Его возлюбленная, Леночка Шмулерман, - исключенная за месяц до выпускного из школы, и пошедшая на завод уборщицей, - в зале суда плакала и обещала ждать. Хотя, конечно, не дождалась, восемь лет терпела, а на девятый год уехала в Израиль, хасидка гребанная, думала потом, - в 2006-м году, - глава Общества молдавско-российской дружбы Юля Иудович.
Сам Лоринков на суде вел себя достойно, - да, губы кривил, но не заплакал, - а когда вели к машине, все норовил задрать голову, и поглядеть в небо. Позже он стал выдающимся автором блатных стихов. Особенно прославилось то, которое положили на музыку, и стала петь вся страна. «Унгенский блядь централ, ветер северный». Умер птенец гнезда кружка «Орбита» Володя Лоринков рано, сердце, - из-за чифиря и спиртного, - не выдержало к тридцати пяти годам.
Леночка пережила его на год, тоже пила, но это из-за проблем со вторым мужем. А Катенька с тонким и нервным лицом уехала то ли в Австралию, то ли в Москву, и изредка Юля и Сашка искали о ней упоминания в прессе. Это чтобы, - если вдруг Катенька станет знаменитой, - можно было сразу же написать большую статью о том, как две выдающиеся кишиневские поэтессы расправили крылья деформированному таланту уродливого подростка...
Как писали в прессе независимой уже Молдовы журналистки Сашка Юнат и Юлька Иудович, - диссидентки Сашка Юнат и Юля Иудович тоже страшно страдали от режима. К примеру, Сашка получила строгий выговор без занесения в личное дело, а Юлю Иудович за неимением улик оправдали, но зато сколько нервов потрепали! Девчонки, хоть и испытывали друг к другу неприязнь всю оставшуюсяжизнь - долгую и счастливую, вопреки пидарской Библии с ее пидарским нытьем про возмездие, - но держались вместе. Ничего личного, симбиоз.
- Ведь чем хорош комсомол и диссидентское движение, которые есть две стороны одной медали? - спросил товарищ майор, ставший господином генералом.
- Они хороши крепкой спайкой, и дружбой на всю жизнь! - сказал он.
- Да такой спайкой, что покрепче, чем в манде! - сказал он и ласково погрозил ребятам и девчатам пальцем.
После чего состарившиеся девчонки, поправляя чулки, разбрелись с ребятами, - сменившись спортивные ГДР-овские костюмы на «Найки», - по кустам. Все так же бесстыже жалась ляжкой к куратору Юлька... А Сашка, потея и отдуваясь, садилась на пенек и глядела в начинающее чернеть небо. Вспыхивали там звезды, падали метеориты, неслась за несчастной Ио безумная собака Стрельца, и алел над Венериным поясом страшный, непонятный и неприятный, - как поэзия Лоринкова, - таинственный Альдебаран. Иногда казалось, что одна из звезд по небу словно несется. Но то были, - знала подкованная бывшая лектор атеистического кружка Сашка, - не звезды, а космические корабли и спутники. Неслись они прямо. После чего застывали, и навсегда занимали свое место на карте звездного неба.
Каждый - на своей орбите.
КОНЕЦ
b