(no subject)
Сегодня из окна я увидела, что в садике одного из примыкающих к кампусу домиков-пряников могнолия расцвела - прислонилась к тёплой стенке и цветёт.
Автобус утром шёл мимо магнолий в начинающих бутонах.
Серая и мокрая всё-таки-весна, и даже по цветенью скорей ранняя - уже на нарциссовых газоновых лугах выскочили тюльпаны.
На бульваре Сен-Жермен, как водится, орали чайки, и я, как всегда, судорожно шарила по карманам - раз уж мобильник мой чайками кричит. Но нет - это парижские чайки, такие же горожане и горожанки, как парижские бакланы, парижские попугаи...
По дороге через город домой мы присели с Галкой в кафе - выпили против обыкновения не спиртное - Галка - кофе, я - свежевыжатый лимонный сок, в который всё ж не выдержала и сыпанула ложку сахара. И я всё смотрела на пару за ближним столиком.
Женщина сидела к нам лицом - лет пятидесяти, наверно, хотя я в возрастах совсем не понимаю, а мужик - спиной - лысина, обрамлённая сединой, шарф. Потом я догадалась посмотреть на него в зеркало, увидела внимательное грустное лицо. Чёрт их знает, сколько им лет, но определённо между ними - лет двадцать. Сидели друг против друга, разговаривали, иногда тянулись друг к другу и слегка целовались. Пили красное вино.
Потом встали и ушли. Она оказалась очень высокой, сильно его выше.
Чужая жизнь, чужой пятничный вечер...
Сена всё ещё вздувшаяся, мощная после наводнений. Какая-то тётка шла по нижней набережной нам навстречу с двумя решительными шерстистыми таксами.
Вертелось в голове
«Сиди, прозаик, тих и нем.
Никто не встретился ни с кем.»
В 62-ом Кушнер это написал, в 26 лет.
Автобус утром шёл мимо магнолий в начинающих бутонах.
Серая и мокрая всё-таки-весна, и даже по цветенью скорей ранняя - уже на нарциссовых газоновых лугах выскочили тюльпаны.
На бульваре Сен-Жермен, как водится, орали чайки, и я, как всегда, судорожно шарила по карманам - раз уж мобильник мой чайками кричит. Но нет - это парижские чайки, такие же горожане и горожанки, как парижские бакланы, парижские попугаи...
По дороге через город домой мы присели с Галкой в кафе - выпили против обыкновения не спиртное - Галка - кофе, я - свежевыжатый лимонный сок, в который всё ж не выдержала и сыпанула ложку сахара. И я всё смотрела на пару за ближним столиком.
Женщина сидела к нам лицом - лет пятидесяти, наверно, хотя я в возрастах совсем не понимаю, а мужик - спиной - лысина, обрамлённая сединой, шарф. Потом я догадалась посмотреть на него в зеркало, увидела внимательное грустное лицо. Чёрт их знает, сколько им лет, но определённо между ними - лет двадцать. Сидели друг против друга, разговаривали, иногда тянулись друг к другу и слегка целовались. Пили красное вино.
Потом встали и ушли. Она оказалась очень высокой, сильно его выше.
Чужая жизнь, чужой пятничный вечер...
Сена всё ещё вздувшаяся, мощная после наводнений. Какая-то тётка шла по нижней набережной нам навстречу с двумя решительными шерстистыми таксами.
Вертелось в голове
«Сиди, прозаик, тих и нем.
Никто не встретился ни с кем.»
В 62-ом Кушнер это написал, в 26 лет.