Ближняя история
В детстве я не любила апельсинов, которые в 60-ые в Ленинграде-Москве зимой вполне бывали. Апельсины и апельсины - толстошкурые. Умельцы (не мои родители) их на удивление красиво чистили - получался такой цветок, вроде как тот, из которого из серединки вырастала дюймовочка, как из повсеместных тогда заводных игрушек - раскрывается лилия, а в центре маленькая куколка. Впрочем, рыжие апельсины - покрасивей игрушечных цветов.
Я их не любила, а любила кислые абхазские мандарины и мамины рассказы про испанские апельсины-корольки в её детстве.
Впервые корольки я увидела то ли в Италии, то ли во Франции, и несколько лет им страшно радовалась - приветом от мамы - потом как-то осознала, что чистить их трудно, и лучше всего из них сок давить.
В общем, первое, что я узнала про испанскую войну - апельсины-корольки в маминых рассказах.
Потом всякое разное - включая «Колокол», которого нет в двухтомнике, стоявшем у всех на полке. Когда наконец достала и прочла, была огорчена, - насколько ж больше я люблю «Фиесту»!
Тринадцать лет назад мы жили в Оверни - снимали домик на окраине маленькой деревни - у ручья, а за ним стеной в горку поднимался лес. Папе, у которого окна в комнате на втором этаже выходили не на ручей, а на деревенскую сторону, было поручено прислушиваться по утрам к колокольчику автолавки - пропустишь, без хлеба останешься. И ещё очень было важно возвращаться вечером на машине либо до, либо после коров, а ежели совпадёшь, то и стой бесконечно - пока все они пройдут по улице, оглашая окрестности нежным мыком.
А в последний вечер, разговорившись с хозяйкой, мы узнали, что она из испанских детей - была совсем маленькой распределена в крестьянскую семью в Оверни. Там и осталась.
На этой неделе три передачи « Fabrique de l’histoire » были посвящены испанской войне.
Всегда оказывается, что знаешь мало, - вроде что-то и слышал, а нет... Неточно, неподробно.
После победы Франко толпы беженцев хлынули во Францию. Франция была готова к приёму пятидесяти тысяч, а тысяч оказалось пятьсот пятьдесят. Место огромного скопления - городок Лес Аржелес на Средиземном море. Каталонцы переходили границу именно там.
И вот гигантская толпа пришла по берегу в январе на песчаный пляж. Лагерь беженцев, который к тому же не мог всех вместить, был окружён колючей проволокой...
Палаток не хватало, люди строили дома из песка. Не могу даже представить себе такого...
Я слушала разговор с очень симпатичной по голосу и по манере говорить женщиной по имени Роза, родившейся в 49-ом году в Париже. Её родители бежали из Каталонии - познакомились они позже, уже во Франции. Мама её была анархисткой, папа коммунистом. У отца была первая семья - жена и две дочки, они погибли при бомбёжках, а он ушёл во Францию.
Мать, будучи совсем молодой женщиной, тоже дошла пешком от Барселоны до Лес Аржелеса.
Женщин и детей из лагеря довольно быстро забрали. Как-то женщин трудоустраивали - в основном, няньками и домработницами.
Мать Розы попала в услужение к русской графине. О ней у матери остались самые хорошие воспоминания. И в доме у графини она научилась готовить.
В 48-ом году, после графских уроков, уже будучи с отцом Розы, мать её открыла ресторанчик.
Я не запомнила его названия. Оказывается, он стал одним из самых знаменитых в Париже дешёвых ресторанов, где делали чудесную паэлью, и стоила порция ломаный грош. Уж не знаю, как в доме у русской графини можно было начиться паэлью делать.
Роза выросла в кухне, даже в младенческом возрасте там она и проводила дни - кроватка её там стояла.
Отец, по её словам, очень стремился матери помогать, - посуду мыл, паэлью готовил. Обожал болтать с посетителями. Но мать довольно быстро и обидно его из кухни изгнала. Он всё делал медленно и основательно, а мать - быстро и хорошо. Так что она ему говорила: «ну чего ты будешь тут посуду мыть - пока ты одну вилку вымоешь, я перемою всю посуду, не болтайся под ногами».
В результате такой несправедливости у отца испортился характер, он превратился в мачо. Лежал на диване и ворчал. Роза говорила, что он и не виноват, - он так хотел помогать, а его выгнали. От нечего делать, у отца-коммуниста родилась дикая мысль поехать жить в Советский Союз. Но его отговорили: «Ты, старик, совсем с ума сошёл - хочешь жить с чужими людьми в коммунальной квартире, и чтоб консьержка на тебя доносила?».
Я, кстати, удивилась, что в пятидесятые сведения о коммунальных квартирах и о доносах уже были...
Слушала я эту Розу, не отрываясь. И в который уже раз подумала - из нерасспрошенных и недорасспрошенных мной людей - ну, город не составишь... Но...
Я их не любила, а любила кислые абхазские мандарины и мамины рассказы про испанские апельсины-корольки в её детстве.
Впервые корольки я увидела то ли в Италии, то ли во Франции, и несколько лет им страшно радовалась - приветом от мамы - потом как-то осознала, что чистить их трудно, и лучше всего из них сок давить.
В общем, первое, что я узнала про испанскую войну - апельсины-корольки в маминых рассказах.
Потом всякое разное - включая «Колокол», которого нет в двухтомнике, стоявшем у всех на полке. Когда наконец достала и прочла, была огорчена, - насколько ж больше я люблю «Фиесту»!
Тринадцать лет назад мы жили в Оверни - снимали домик на окраине маленькой деревни - у ручья, а за ним стеной в горку поднимался лес. Папе, у которого окна в комнате на втором этаже выходили не на ручей, а на деревенскую сторону, было поручено прислушиваться по утрам к колокольчику автолавки - пропустишь, без хлеба останешься. И ещё очень было важно возвращаться вечером на машине либо до, либо после коров, а ежели совпадёшь, то и стой бесконечно - пока все они пройдут по улице, оглашая окрестности нежным мыком.
А в последний вечер, разговорившись с хозяйкой, мы узнали, что она из испанских детей - была совсем маленькой распределена в крестьянскую семью в Оверни. Там и осталась.
На этой неделе три передачи « Fabrique de l’histoire » были посвящены испанской войне.
Всегда оказывается, что знаешь мало, - вроде что-то и слышал, а нет... Неточно, неподробно.
После победы Франко толпы беженцев хлынули во Францию. Франция была готова к приёму пятидесяти тысяч, а тысяч оказалось пятьсот пятьдесят. Место огромного скопления - городок Лес Аржелес на Средиземном море. Каталонцы переходили границу именно там.
И вот гигантская толпа пришла по берегу в январе на песчаный пляж. Лагерь беженцев, который к тому же не мог всех вместить, был окружён колючей проволокой...
Палаток не хватало, люди строили дома из песка. Не могу даже представить себе такого...
Я слушала разговор с очень симпатичной по голосу и по манере говорить женщиной по имени Роза, родившейся в 49-ом году в Париже. Её родители бежали из Каталонии - познакомились они позже, уже во Франции. Мама её была анархисткой, папа коммунистом. У отца была первая семья - жена и две дочки, они погибли при бомбёжках, а он ушёл во Францию.
Мать, будучи совсем молодой женщиной, тоже дошла пешком от Барселоны до Лес Аржелеса.
Женщин и детей из лагеря довольно быстро забрали. Как-то женщин трудоустраивали - в основном, няньками и домработницами.
Мать Розы попала в услужение к русской графине. О ней у матери остались самые хорошие воспоминания. И в доме у графини она научилась готовить.
В 48-ом году, после графских уроков, уже будучи с отцом Розы, мать её открыла ресторанчик.
Я не запомнила его названия. Оказывается, он стал одним из самых знаменитых в Париже дешёвых ресторанов, где делали чудесную паэлью, и стоила порция ломаный грош. Уж не знаю, как в доме у русской графини можно было начиться паэлью делать.
Роза выросла в кухне, даже в младенческом возрасте там она и проводила дни - кроватка её там стояла.
Отец, по её словам, очень стремился матери помогать, - посуду мыл, паэлью готовил. Обожал болтать с посетителями. Но мать довольно быстро и обидно его из кухни изгнала. Он всё делал медленно и основательно, а мать - быстро и хорошо. Так что она ему говорила: «ну чего ты будешь тут посуду мыть - пока ты одну вилку вымоешь, я перемою всю посуду, не болтайся под ногами».
В результате такой несправедливости у отца испортился характер, он превратился в мачо. Лежал на диване и ворчал. Роза говорила, что он и не виноват, - он так хотел помогать, а его выгнали. От нечего делать, у отца-коммуниста родилась дикая мысль поехать жить в Советский Союз. Но его отговорили: «Ты, старик, совсем с ума сошёл - хочешь жить с чужими людьми в коммунальной квартире, и чтоб консьержка на тебя доносила?».
Я, кстати, удивилась, что в пятидесятые сведения о коммунальных квартирах и о доносах уже были...
Слушала я эту Розу, не отрываясь. И в который уже раз подумала - из нерасспрошенных и недорасспрошенных мной людей - ну, город не составишь... Но...