(no subject)
Утром по дороге к морю мы встретили котёнка-подростка - он расхаживал принцем по скалам у воды. Хвост - пушистой трубой. Вид он имел пиратский, хоть глаза, слава богу, были оба на месте, - всё равно будущий повелитель морей -«Кот плывёт по океану, кит на кухне ест сметану».
Но пока что просто котёнок Кассис из приморского дома.
«Недостаток котёнка тот, что когда-то он будет кот». «Недостаток котёнка в том, что когда-то он будет котом». Что лучше, - спрашивал Васька? На семинаре Татьяны Григорьевны Гнедич они взахлёб переводили Ленгстона Хьюза, каждый хватал те стихи, которые ему нравились, а потом на занятиях из трёх-четырёх переводов одного и того же, выбирали всем миром тот, что пойдёт в книжку, - из этих двух вариантов один, кажется, Жорки Бена, но не помню, который.
При виде Тани Кассис раздул хвост и разинул рот, а у Тани хватило ума не настаивать на более близком знакомстве.
***
На лодочном спуске, там, где мы с Таней по утрам перед завтраком плаваем, сидел мужик без трусов - но в золотых браслетах, в золотых кольцах и с тяжеленной золотой цепью на шее.
Мы вежливо поздоровались, мужик кивнул, а Таня, на мою радость, им не заинтересовалась - а то ухватит за хуй - и что тогда?
Когда минут через десять мы вышли из моря, мужик развалился на весь спуск, и браслеты его, и кольца, и цепь сияли на солнце.
- Хм, - говорю - немец, небось, ну, или новый русский с браслетами-то, но если русский, наверно, откликнется.
Не откликнулся, - не то, что та тётенька, которая по рассказам Наты году эдак в двадцать каком-то ехала с Натой, её сестрой Кисей и их мамой в Ла Рошель. Натина мама, зайдя в купе и увидев там нехуденькую тётеньку, сказала: «Надеюсь, эта корова не едет до Ла Рошели». Толстая тётенька с достоинством откликнулась: «Корова едет до Ла Рошели».
В 81-ом году в Авиньоне на театральном фестивале посреди площади у папского дворца стоял огромный грузовик Совтрансавто, на котором приехали декорации грузинского театра. Город вокруг крутился-вертелся-пел-плясал, обтекая упёртого колёсами в асфальт мастодонта. Утром народ скатывал бесчисленные спальники, которыми ночью усеян был травянистый берег Роны - и мы с Бегемотом свернули свои венгерские, привезённые из СССР, а чья-то нечёсаная голова появилась из неработавшего фонтана в центре города. Люди и собаки шатались по улицам, сбивались в кучки всюду, где кто-нибудь что-нибудь показывал, - хоть просто пальчик.
А грузовик стоял, и сидели там два мужика, - водилы, - они твёрдо знали, что за границей нельзя ни с кем разговаривать - абы чего не вышло - наверно, и бумаги соответствующие подписывали.
Мы шли через площадь, прикупив своей обычной путешественной еды - помидоров там, хлеба, сыра, бутылку вина. А вот штопора не было. И проходя мимо грузовика, решила я обратиться к мужичкам: «а штопора у вас не найдётся? Жарко ж в машине сидеть, погуляли б!». Бедолаги, столкнувшиеся с очевидной провокацией, стёрли всякие следы выражения с лиц и подняли стёкла.
Голый дяденька в кольцах, браслетах и цепях никак не отреагировал на мои речи, - молчал, как партизан, - наверно, в самом деле, немец, - от слова немой.
Но пока что просто котёнок Кассис из приморского дома.
«Недостаток котёнка тот, что когда-то он будет кот». «Недостаток котёнка в том, что когда-то он будет котом». Что лучше, - спрашивал Васька? На семинаре Татьяны Григорьевны Гнедич они взахлёб переводили Ленгстона Хьюза, каждый хватал те стихи, которые ему нравились, а потом на занятиях из трёх-четырёх переводов одного и того же, выбирали всем миром тот, что пойдёт в книжку, - из этих двух вариантов один, кажется, Жорки Бена, но не помню, который.
При виде Тани Кассис раздул хвост и разинул рот, а у Тани хватило ума не настаивать на более близком знакомстве.
***
На лодочном спуске, там, где мы с Таней по утрам перед завтраком плаваем, сидел мужик без трусов - но в золотых браслетах, в золотых кольцах и с тяжеленной золотой цепью на шее.
Мы вежливо поздоровались, мужик кивнул, а Таня, на мою радость, им не заинтересовалась - а то ухватит за хуй - и что тогда?
Когда минут через десять мы вышли из моря, мужик развалился на весь спуск, и браслеты его, и кольца, и цепь сияли на солнце.
- Хм, - говорю - немец, небось, ну, или новый русский с браслетами-то, но если русский, наверно, откликнется.
Не откликнулся, - не то, что та тётенька, которая по рассказам Наты году эдак в двадцать каком-то ехала с Натой, её сестрой Кисей и их мамой в Ла Рошель. Натина мама, зайдя в купе и увидев там нехуденькую тётеньку, сказала: «Надеюсь, эта корова не едет до Ла Рошели». Толстая тётенька с достоинством откликнулась: «Корова едет до Ла Рошели».
В 81-ом году в Авиньоне на театральном фестивале посреди площади у папского дворца стоял огромный грузовик Совтрансавто, на котором приехали декорации грузинского театра. Город вокруг крутился-вертелся-пел-плясал, обтекая упёртого колёсами в асфальт мастодонта. Утром народ скатывал бесчисленные спальники, которыми ночью усеян был травянистый берег Роны - и мы с Бегемотом свернули свои венгерские, привезённые из СССР, а чья-то нечёсаная голова появилась из неработавшего фонтана в центре города. Люди и собаки шатались по улицам, сбивались в кучки всюду, где кто-нибудь что-нибудь показывал, - хоть просто пальчик.
А грузовик стоял, и сидели там два мужика, - водилы, - они твёрдо знали, что за границей нельзя ни с кем разговаривать - абы чего не вышло - наверно, и бумаги соответствующие подписывали.
Мы шли через площадь, прикупив своей обычной путешественной еды - помидоров там, хлеба, сыра, бутылку вина. А вот штопора не было. И проходя мимо грузовика, решила я обратиться к мужичкам: «а штопора у вас не найдётся? Жарко ж в машине сидеть, погуляли б!». Бедолаги, столкнувшиеся с очевидной провокацией, стёрли всякие следы выражения с лиц и подняли стёкла.
Голый дяденька в кольцах, браслетах и цепях никак не отреагировал на мои речи, - молчал, как партизан, - наверно, в самом деле, немец, - от слова немой.