(no subject)
Предыдущее
Про кошку Кошку, про котёнка Яшку, про Нюшу, про Катю (очень многое из этого кусочка я уже рассказывала в жж, но раз уж я помещаю все главы будущей книжки по мере их написания, то пусть будут и повторы...)
Кошку заводить мы вовсе не собирались. Не то чтоб как-то сознательно не хотели, - просто не думали об этом. Для нас обоих кошки значили меньше собак - были скорей соседями, домовыми, чем собственным воплощением.
К тому же с кошкой больше хлопот - собаку сунул в машину и езжай, куда хочешь, кроме Англии, где тогда собаки должны были проходить девятимесячный карантин - дескать, у них, у англичан, бешенства нет, а у этих, которые на континенте, чего от них ждать. До того, как туннель под Ламаншем построили, континентальные бешеные лисы до острова не добегали.
А с кошкой сложно - уезжая, её ж надо кому-то оставлять...
Короче, не было у нас никаких котиных намерений.
Однажды мы гуляли с Нюшей на пруду. Непонятно почему, мы поехали туда на машине - вообще-то пешком меньше получаса - через лес - вниз с холма, и вот он, и мы потом всегда ходили туда пешком, ближней прогулкой. Но тогда, осенью девяносто первого, Васька ещё не научился по-настоящему гулять - по долинам и по взгорьям, по спускам и подъёмам, по много часов подряд...
А может, и не в этом дело - может, мы откуда-нибудь возвращались и поставили машину у пруда, отошли на два шага, а нам навстречу из-под каштана кошка - серо-полосатая, небольшая - посмотрела в глаза, как кошки умеют, мявкнула, - глянула на Нюшу, которую Васька на поводке ещё держал, - и на дерево. Я Ваське говорю: «давай возьмём». А он: «ну что ты, это наверняка ресторанная кошка». На этом пруду маленький довольно изящный ресторанчик.
Мы дальше пошли и про кошку больше не думали. Мало ли серых полосатых на свете - во Франции такие вот беспородные называются chat de gouttière.
И вдруг пошёл дождь - было даже как-то не очень пасмурно - ну, ходили по небу облака, не угрожающие, а тут - сначала ленивыми каплями, потом быстрей, стремительней. И небо враз потемнело.
Мы - к машине, и не только мы - суббота, народ на пруду кой-какой гулял. И вдруг видим, у кустов тётка мечется, - в воздух кричит, в толпу, бегущую к машинам - «возьмите кошку, тут кошка, я не могу взять, у меня большая собака».
«Берём» - говорим друг другу, тётка под куст показывает, и сидит там наша серо-полосатая нахохленная мокрая кошка. Я её схватила, и в машину.
За десять минут, что домой ехали, вылезло солнце. Мы оставили Нюшу в машине, а кошку подняли наверх, бросили её дома и пошли в ближнюю лавку покупать котиный песок и котиную еду.
Приходим уже с Нюшей - кошка развалилась на нашей кровати и мурчит, будто так и надо.
Насыпали ей песка в коробку в сортире, - она туда. Дали поесть - уплетала за обе щеки.
С Нюшей в первый вечер они не общались, стороной друг друга обходили.
А на следующий день Нюша совершила свой единственный в жизни воровской антиобщественный поступок - на самом деле, осуществила она его ночью, во тьме, но увидели мы это утром, - на кухонном столе всю ночь мирно лежала и размораживалась курица. Поутру у курицы мы не досчитались одной ноги.
Я стала в панике звонить в дежурную воскресную ветеринарную клинику - все же знают, что собакам смертельно опасны куриные кости. Мужик успокоил меня, заверив, что если ничего с собакой не происходит, то и всё в порядке.
Гораздо позже Марья Синявская мне рассказала то, что ей когда-то объяснил ветеринар: сырые куриные кости ничем не плохи, - воруют же лисы кур. Это варёные и жареные кости приобретают чудовищную остроту...
А Нюша наверняка сожрала эту куриную ногу в волнении из-за прибытия в дом кошки.
Потом-то возникли у них нежнейшие лесбийские отношения. Мы обсуждали вопрос о посылке фотографий в порножурнал, только не знали, должны ли они проходить по ведомству лесбиянства, или всё ж межвидовость нужно как-то специально отмечать.
Кошка, которую, кстати, вскоре после её появления у нас стерилизовали (после того, как она выскочила на лестницу и укусила Ваську, когда он её обратно в дом водворял), поднимала хвост, вертела жопой, как заправская блядь, была всегда активной стороной этих сексуальных радостей, а Нюша лениво лизала её разлапистым пятнистым языком, - в полнейшей собачьей невинности. И ещё гладила её по спине толстой лапой, отчего кошка орала и извивалась в оргазме. Я потом узнала, что именно так поступают с кошками коты, которые в отличие от быка из анекдота не забывают про поцеловать - погладить кошку лапой по спине.
В первый свой день у нас кошка ела-ела-ела-жрала. Мы испугались, что, может быть, она беременная - ну, сколько ж можно есть... Кошка не выглядела ни больной, ни истощённой...
В понедельник мы отправились с ней к ветеринарке. Мы вышли на тёмную вечернюю улицу, я несла кошку на руках, и вдруг она стала дрожать, - дрожать и прижиматься ко мне.
Ей показалось, что её выбрасывают...
Ветеринарка над нами посмеялась - беременная кошка оказалась котёнком - примерно нюшиного возраста, месяцев шести-семи.
«Не назвать ли нам кошку Кошкой?» - Вадик Нечаев этим возмущался, говорил, что кошку должны звать, ну, например, Мусей...
Кошка была зверем ласковым и добронравным, любила сидеть у людей на коленях и приветственно мурчать тракторёнком, только слегка от наслаждения выпускала когти, притаптывая по людям лапами. В юности носилась вверх-вниз по стенкам, вцепляясь в тряпку, которой они были обиты, и из-под потолка глядела безумными глазами... Бегала по квартире с толстенным хвостом, прыгала через Нюшу. И предавалась запретному греху - у нас не было тогда решёток на окнах, и она, когда никто не видел, прокрадывалась за окно, на покатый подоконник. Сердце проваливалось в пятки - но удавалось не дрожащим толстым голосом произнести «Кошка!» - вжик - и в комнате она, и несётся, топоча как слон, по коридору, а Нюша за ней, а Васька вслед: «Нюша, накажи её, правильно Нюша, так её!».
Агрессии в Кошке не было совсем, даже когда её носили к ветеринарке, она, в отличие от Гриши, не превращалась в тигра. Стоически терпела - на улице прижималась, подрагивая, у ветеринарки на столе писалась от страха...
Нам казалось, что до нас Кошка жила у какой-нибудь очень одинокой старушки. И после её смерти каким-то образом оказалась на улице, - домашняя человеческая кошка.
Но кто ж знает, как дело было - ведь мы её подобрали практически котёнком, у старушек обычно старые кошки.
« Le petit chat est mort »…
Мы страшно перед ней виноваты, перед нашей Кошкой. Мы не попытались преодолеть её страх перед улицей. Ну, вывела я её дрожащую раз-другой на вожжах во двор. И решили - страшно раз, пусть дома сидит.
Не то чтоб у нас возможности были как-то иначе поступать - ведь мы ездили тогда на каникулы в кемпинги, - и как кошка может разгуливать по кемпингу, я не очень понимаю. Ну, как раз спать в палатке - почему бы и нет, но вот гулять среди чужих палаток и машин...
Короче, оставляли мы её дома, уезжая. Находили кого-нибудь, кто к ней заходил каждый день... А кошки ведь не подписывали договоров о том, чтоб месяц в году, и иногда ещё по мелочи, жить в одиночестве... Она страшно обижалась. Когда мы возвращались, сначала не хотела общаться, разговаривать, замолкал трактор...
Один раз одновременно с нами уехала куда-то летом Настя с семейством, а у неё жил тогда хомяк, которого тоже не на кого было оставить. Клетку с хомяком водрузили в нашу гостевую комнату на стол, чтоб заходящая к Кошке знакомая девочка и хомяка тоже кормила. Потом девочка сказала нам, что была вынуждена Кошку из гостевой комнаты выгнать, и дверь закрыть, потому что Кошка не ела-не пила, - возле клетки сидела, на мышку глядела.
Кошка умерла, когда нас не было... Пережив Нюшу на три с половиной года. В день нашего приезда умерла. В августе. У неё весной начинались проблемы с почками, казалось, по анализу нестрашные. Вела себя нормально, похудела немного, но ветеринарка не обеспокоилась. Ну, кормить особой едой. Ну, лекарство. Месяц перерыва в лекарстве - нестрашно. И пока нас не было, не только к ней ходила каждый день наша соседка сверху Фатима, но и два раза побывали друзья, - и никто ничего не заметил.
Она была немолодая уже кошка, она много спала и мало бегала с толстым хвостом... Спала на нашей кровати...
И не было у неё в жизни сада, деревьев... Только глупые мотыльки залетали иногда в окно, но и те часто предпочитали самосожжение на лампе смерти в когтях.
С Катей отношения сложились у Кошки не очень близкие. Сначала Кошку бесил маленький приставучий щенок, она цапала его когтистой лапой, но Кате толстошкурой было всё это пофиг, - даже когда Кошка её цапнула за язык, и с него толстыми каплями закапала кровь, Катя не огорчилась, и даже после того, как я отволокла её в ванную и свирепо намазала язык йодом, чтоб запомнила, как к кошкам приставать, она не расстроилась - бетадин наш не слишком жгучий.
Ну, а когда Катя подросла и перестала её изводить, Кошка к ней в целом стала благоволить, но ничего общего с отношениями с Нюшей не возникло. Хотя всё ж иногда и к Кате приходила она с просьбой поприставать - ну, пожалуйста, ну что тебе стоит, и катин язык, как нюшин раньше, шлёпал, мокрый, под кошкиным хвостом, и тяжёлая лапа опускалась на спину.
И ещё удовольствие было - тихое и приятное, интеллигентное удовольствие, - ловить проходящий мимо катин хвост.
Но по-настоящему катиной кошкой стала уже Гриша.
Когда урчащий тракторёнок сидел у меня на коленях, и я засовывала в шерсть нос, я говорила Кошке - ты пахнешь шубкой и шапкой, как в филармонии - и да, пахло, как зимой в филармонии, когда знавшая всех завсегдатаев гардеробщица без всякого номерка выносила облезлые шубы и вязаные шапки - мамину чёрную шубу, служившую лет сто, и берет её голубо-серый...
И с Васькой мы говорили Кошке по утрам в постели в воскресенье, что собаку обмакули в ведро с чёрной краской, при этом она открыла рот, - и теперь кляксы на розовом языке. А её, Кошку, господь Бог аккуратно покрасил кисточкой, нарисовал полоски. И что у Бога много работы - пока нарисует точечки на всех мухоморах, да полоски на кошках!
Кроме нас, любила Кошка креветок, причём неудержимо. Иногда я чистила их в салат, и она усаживалась в раковину, и тут уж кто быстрей, - я чищу, или она хватает новенькую... А сама чистить не хотела.
...
В Париже иногда встречаются шарманщики - изредка даже у нас с улицы донесётся в окно старый сжимающий горло вальс.
Но чаще они стоят где-нибудь в центре, на каком-нибудь углу, - медленно ползёт перфокарта... И не отойти. И бывают у них волшебные коты.
***
Шарманщик стоит на углу у Мадлен,
Хриплые вальсы крутит
В калейдоскопе окон и стен,
И голых платановых прутьев.
Сидит на шарманке дымчатый кот,
Рыжая такса зевает и ждёт...
Тяжёлый старинный сверкающий вальс
Крутится над головой -
Он - не для нас и не для вас...
Стой, постой, постой...
Жёлтым высвечен Эйфель - он косится вдаль,
И соломенным кружевом кажется сталь,
Над мостами - пунктирные дуги огней,
Под мостами - кружащийся отсвет теней,
И тяжёлый, как Сена, сверкающий вальс
Раскрутился над головой -
И пускай не про нас, и пускай не про вас -
Постой, постой, постой!
НО ПАРИЖ, НО ПАРИЖ -
Под шарманку кружишь,
Отражённый жонглирует свет,
И мелькают, вращаясь, колонны Мадлен
В ярком калейдоскопе и окон, и стен -
Где же лучше?
Или там, где нас нет?
Но - старинный тяжёлый сверкающий вальс,
Но - шарманщик,
хоть он - не про нас, не про вас,
Но - вращаются над головой
И огни, и мосты, и река, и коты -
Постой, постой, постой...
1993
Однажды шарманщика с волшебным голубым котом повстречали мы, когда гуляли по городу с моей базельской подругой Ленкой.
И ей страстно захотелось голубого кота. А в Базеле почему-то она таких котов не встречала.
Весной 92-го мы стали с Васькой искать ей голубого кота в Париже. И очень быстро нашли по объявлению в какой-то бесплатной газетке, подобранной в булочной. Поехали в дальний пригород на Сене.
В не слишком большой квартире жила тётенька с котокошками. Не помню уж, сколько их было - как-то немало по впечатлению. Постоянно тётенькины были кошка-мама и кошка-бабушка, а мамины дети - на продажу.
Почему-то в моей голове Ленке был нужен именно кот, хотя как потом выяснилось, ей было всё равно, кот, или кошка. В первый наш приход мы в квартире с огромными окнами на реку любовались мельтешащими котятами, а во второй раз мы приехали за котёнком-мальчиком, -он был всего один. Чтоб нам его отдать, пришлось отлавливать всех котят по очереди, заглядывать им под хвост и перемещать в другую комнату за закрытую дверь, чтоб не путались с непросмотренными. Наш мальчик, естественно, попался последним.
Привезли мы его домой, и увидев Кошку, он кинулся к ней, как к родной маме, но не тут-то было. Она зашипела, замкнулась в себе и забралась под кровать. Я испугалась. Котёнок должен был у нас прожить несколько недель, Ленка не могла за ним сразу приехать: а что если Кошка на нас так обидится, что нас не простит? А что если она не выйдет из-под кровати? Васька был спокойней, - и как-то не слишком уверенно говорил, что образуется.
Образовалось примерно на третий день. Вернувшись вечером домой, мы застали обоих на кровати - Кошка развалилась, подставив пузо, и голубой котёнок её сосал. Потом я читала, что у кошек может появиться молоко от того, что какой-нибудь приблудный котёнок начнёт сосать, уж не знаю, правда ли это про стерилизованных кошек. Удивились мы тогда очень.
Ну, и стали они, Кошка с котёнком - не разлей вода, а Нюше котёнок сразу указал на её собачье место. Прибыв в наш дом, он направился к её миске, чтоб проинспектировать, нет ли там чего для котов, и когда Нюша подошла, так решительно на неё зашипел, что ей ничего не оставалось, кроме как пожать плечами и отойти.
***
Мы везли котёнка в аэропорт в котовьей переноске. Ленка в Базель почему-то летела, а не ехала на поезде. Он очень не хотел уезжать, плакал, жаловался, сосал мой палец, протянутый между прутьями клетки... И мне ужасно не хотелось Ленке его отдавать... Но это был её кот… Яшкой его назвали, Янкеле…
Он вырос в большущего кругломордого котяру, и когда я его навещала в Базеле, мы с ним боксировали. Иногда он меня удостаивал чести - приходил ко мне спать.
Обычно в Базель я ездила одна - на викенд, но как-то Ваське очень захотелось со мной поехать, прежде всего на Яшку поглядеть. Я ж ему рассказывала, в какого отличного котищу вырос наш отважный голубой котёнок.
Мы отправились в Базель в феврале, вечером в пятницу. За окном поезда тёмный лес, только время от времени огни мелькают. Тогда Васька написал
КАНЦОНЕТТА
Ямщик лихой, седое время
Везёт, не слезет с облучка…
А. Пушкин, «Телега жизни».
Огни за стёклами вагона
Как спички чиркают в окно,
Мелькнёт бездонной ночи дно,
Как закопчёная икона.
А мне, пожалуй, всё равно:
В квадрате, где черным-черно,
Мне предъявите хоть дракона -
Георгию определённо
Завидовать не стану, но
Мне жить мешает лишь одно:
Стук рельс в начале перегона.
Потом становится темно,
И вроде - тихо, вроде - сонно…
Огни за стёклами вагона,
Года за стёклами вагона,
Как спички чиркают в окно.
Из них слагается канцона
О том, что у меня вино
Стоит на столике вагона,
И где-то там, нескоро - дно…
Так будет же повторено:
«Года за стёклами вагона
Как спички чиркают в окно»…
Поезд Париж - Базель, 2000
Про кошку Кошку, про котёнка Яшку, про Нюшу, про Катю (очень многое из этого кусочка я уже рассказывала в жж, но раз уж я помещаю все главы будущей книжки по мере их написания, то пусть будут и повторы...)
Кошку заводить мы вовсе не собирались. Не то чтоб как-то сознательно не хотели, - просто не думали об этом. Для нас обоих кошки значили меньше собак - были скорей соседями, домовыми, чем собственным воплощением.
К тому же с кошкой больше хлопот - собаку сунул в машину и езжай, куда хочешь, кроме Англии, где тогда собаки должны были проходить девятимесячный карантин - дескать, у них, у англичан, бешенства нет, а у этих, которые на континенте, чего от них ждать. До того, как туннель под Ламаншем построили, континентальные бешеные лисы до острова не добегали.
А с кошкой сложно - уезжая, её ж надо кому-то оставлять...
Короче, не было у нас никаких котиных намерений.
Однажды мы гуляли с Нюшей на пруду. Непонятно почему, мы поехали туда на машине - вообще-то пешком меньше получаса - через лес - вниз с холма, и вот он, и мы потом всегда ходили туда пешком, ближней прогулкой. Но тогда, осенью девяносто первого, Васька ещё не научился по-настоящему гулять - по долинам и по взгорьям, по спускам и подъёмам, по много часов подряд...
А может, и не в этом дело - может, мы откуда-нибудь возвращались и поставили машину у пруда, отошли на два шага, а нам навстречу из-под каштана кошка - серо-полосатая, небольшая - посмотрела в глаза, как кошки умеют, мявкнула, - глянула на Нюшу, которую Васька на поводке ещё держал, - и на дерево. Я Ваське говорю: «давай возьмём». А он: «ну что ты, это наверняка ресторанная кошка». На этом пруду маленький довольно изящный ресторанчик.
Мы дальше пошли и про кошку больше не думали. Мало ли серых полосатых на свете - во Франции такие вот беспородные называются chat de gouttière.
И вдруг пошёл дождь - было даже как-то не очень пасмурно - ну, ходили по небу облака, не угрожающие, а тут - сначала ленивыми каплями, потом быстрей, стремительней. И небо враз потемнело.
Мы - к машине, и не только мы - суббота, народ на пруду кой-какой гулял. И вдруг видим, у кустов тётка мечется, - в воздух кричит, в толпу, бегущую к машинам - «возьмите кошку, тут кошка, я не могу взять, у меня большая собака».
«Берём» - говорим друг другу, тётка под куст показывает, и сидит там наша серо-полосатая нахохленная мокрая кошка. Я её схватила, и в машину.
За десять минут, что домой ехали, вылезло солнце. Мы оставили Нюшу в машине, а кошку подняли наверх, бросили её дома и пошли в ближнюю лавку покупать котиный песок и котиную еду.
Приходим уже с Нюшей - кошка развалилась на нашей кровати и мурчит, будто так и надо.
Насыпали ей песка в коробку в сортире, - она туда. Дали поесть - уплетала за обе щеки.
С Нюшей в первый вечер они не общались, стороной друг друга обходили.
А на следующий день Нюша совершила свой единственный в жизни воровской антиобщественный поступок - на самом деле, осуществила она его ночью, во тьме, но увидели мы это утром, - на кухонном столе всю ночь мирно лежала и размораживалась курица. Поутру у курицы мы не досчитались одной ноги.
Я стала в панике звонить в дежурную воскресную ветеринарную клинику - все же знают, что собакам смертельно опасны куриные кости. Мужик успокоил меня, заверив, что если ничего с собакой не происходит, то и всё в порядке.
Гораздо позже Марья Синявская мне рассказала то, что ей когда-то объяснил ветеринар: сырые куриные кости ничем не плохи, - воруют же лисы кур. Это варёные и жареные кости приобретают чудовищную остроту...
А Нюша наверняка сожрала эту куриную ногу в волнении из-за прибытия в дом кошки.
Потом-то возникли у них нежнейшие лесбийские отношения. Мы обсуждали вопрос о посылке фотографий в порножурнал, только не знали, должны ли они проходить по ведомству лесбиянства, или всё ж межвидовость нужно как-то специально отмечать.
Кошка, которую, кстати, вскоре после её появления у нас стерилизовали (после того, как она выскочила на лестницу и укусила Ваську, когда он её обратно в дом водворял), поднимала хвост, вертела жопой, как заправская блядь, была всегда активной стороной этих сексуальных радостей, а Нюша лениво лизала её разлапистым пятнистым языком, - в полнейшей собачьей невинности. И ещё гладила её по спине толстой лапой, отчего кошка орала и извивалась в оргазме. Я потом узнала, что именно так поступают с кошками коты, которые в отличие от быка из анекдота не забывают про поцеловать - погладить кошку лапой по спине.
В первый свой день у нас кошка ела-ела-ела-жрала. Мы испугались, что, может быть, она беременная - ну, сколько ж можно есть... Кошка не выглядела ни больной, ни истощённой...
В понедельник мы отправились с ней к ветеринарке. Мы вышли на тёмную вечернюю улицу, я несла кошку на руках, и вдруг она стала дрожать, - дрожать и прижиматься ко мне.
Ей показалось, что её выбрасывают...
Ветеринарка над нами посмеялась - беременная кошка оказалась котёнком - примерно нюшиного возраста, месяцев шести-семи.
«Не назвать ли нам кошку Кошкой?» - Вадик Нечаев этим возмущался, говорил, что кошку должны звать, ну, например, Мусей...
Кошка была зверем ласковым и добронравным, любила сидеть у людей на коленях и приветственно мурчать тракторёнком, только слегка от наслаждения выпускала когти, притаптывая по людям лапами. В юности носилась вверх-вниз по стенкам, вцепляясь в тряпку, которой они были обиты, и из-под потолка глядела безумными глазами... Бегала по квартире с толстенным хвостом, прыгала через Нюшу. И предавалась запретному греху - у нас не было тогда решёток на окнах, и она, когда никто не видел, прокрадывалась за окно, на покатый подоконник. Сердце проваливалось в пятки - но удавалось не дрожащим толстым голосом произнести «Кошка!» - вжик - и в комнате она, и несётся, топоча как слон, по коридору, а Нюша за ней, а Васька вслед: «Нюша, накажи её, правильно Нюша, так её!».
Агрессии в Кошке не было совсем, даже когда её носили к ветеринарке, она, в отличие от Гриши, не превращалась в тигра. Стоически терпела - на улице прижималась, подрагивая, у ветеринарки на столе писалась от страха...
Нам казалось, что до нас Кошка жила у какой-нибудь очень одинокой старушки. И после её смерти каким-то образом оказалась на улице, - домашняя человеческая кошка.
Но кто ж знает, как дело было - ведь мы её подобрали практически котёнком, у старушек обычно старые кошки.
« Le petit chat est mort »…
Мы страшно перед ней виноваты, перед нашей Кошкой. Мы не попытались преодолеть её страх перед улицей. Ну, вывела я её дрожащую раз-другой на вожжах во двор. И решили - страшно раз, пусть дома сидит.
Не то чтоб у нас возможности были как-то иначе поступать - ведь мы ездили тогда на каникулы в кемпинги, - и как кошка может разгуливать по кемпингу, я не очень понимаю. Ну, как раз спать в палатке - почему бы и нет, но вот гулять среди чужих палаток и машин...
Короче, оставляли мы её дома, уезжая. Находили кого-нибудь, кто к ней заходил каждый день... А кошки ведь не подписывали договоров о том, чтоб месяц в году, и иногда ещё по мелочи, жить в одиночестве... Она страшно обижалась. Когда мы возвращались, сначала не хотела общаться, разговаривать, замолкал трактор...
Один раз одновременно с нами уехала куда-то летом Настя с семейством, а у неё жил тогда хомяк, которого тоже не на кого было оставить. Клетку с хомяком водрузили в нашу гостевую комнату на стол, чтоб заходящая к Кошке знакомая девочка и хомяка тоже кормила. Потом девочка сказала нам, что была вынуждена Кошку из гостевой комнаты выгнать, и дверь закрыть, потому что Кошка не ела-не пила, - возле клетки сидела, на мышку глядела.
Кошка умерла, когда нас не было... Пережив Нюшу на три с половиной года. В день нашего приезда умерла. В августе. У неё весной начинались проблемы с почками, казалось, по анализу нестрашные. Вела себя нормально, похудела немного, но ветеринарка не обеспокоилась. Ну, кормить особой едой. Ну, лекарство. Месяц перерыва в лекарстве - нестрашно. И пока нас не было, не только к ней ходила каждый день наша соседка сверху Фатима, но и два раза побывали друзья, - и никто ничего не заметил.
Она была немолодая уже кошка, она много спала и мало бегала с толстым хвостом... Спала на нашей кровати...
И не было у неё в жизни сада, деревьев... Только глупые мотыльки залетали иногда в окно, но и те часто предпочитали самосожжение на лампе смерти в когтях.
С Катей отношения сложились у Кошки не очень близкие. Сначала Кошку бесил маленький приставучий щенок, она цапала его когтистой лапой, но Кате толстошкурой было всё это пофиг, - даже когда Кошка её цапнула за язык, и с него толстыми каплями закапала кровь, Катя не огорчилась, и даже после того, как я отволокла её в ванную и свирепо намазала язык йодом, чтоб запомнила, как к кошкам приставать, она не расстроилась - бетадин наш не слишком жгучий.
Ну, а когда Катя подросла и перестала её изводить, Кошка к ней в целом стала благоволить, но ничего общего с отношениями с Нюшей не возникло. Хотя всё ж иногда и к Кате приходила она с просьбой поприставать - ну, пожалуйста, ну что тебе стоит, и катин язык, как нюшин раньше, шлёпал, мокрый, под кошкиным хвостом, и тяжёлая лапа опускалась на спину.
И ещё удовольствие было - тихое и приятное, интеллигентное удовольствие, - ловить проходящий мимо катин хвост.
Но по-настоящему катиной кошкой стала уже Гриша.
Когда урчащий тракторёнок сидел у меня на коленях, и я засовывала в шерсть нос, я говорила Кошке - ты пахнешь шубкой и шапкой, как в филармонии - и да, пахло, как зимой в филармонии, когда знавшая всех завсегдатаев гардеробщица без всякого номерка выносила облезлые шубы и вязаные шапки - мамину чёрную шубу, служившую лет сто, и берет её голубо-серый...
И с Васькой мы говорили Кошке по утрам в постели в воскресенье, что собаку обмакули в ведро с чёрной краской, при этом она открыла рот, - и теперь кляксы на розовом языке. А её, Кошку, господь Бог аккуратно покрасил кисточкой, нарисовал полоски. И что у Бога много работы - пока нарисует точечки на всех мухоморах, да полоски на кошках!
Кроме нас, любила Кошка креветок, причём неудержимо. Иногда я чистила их в салат, и она усаживалась в раковину, и тут уж кто быстрей, - я чищу, или она хватает новенькую... А сама чистить не хотела.
...
В Париже иногда встречаются шарманщики - изредка даже у нас с улицы донесётся в окно старый сжимающий горло вальс.
Но чаще они стоят где-нибудь в центре, на каком-нибудь углу, - медленно ползёт перфокарта... И не отойти. И бывают у них волшебные коты.
***
Шарманщик стоит на углу у Мадлен,
Хриплые вальсы крутит
В калейдоскопе окон и стен,
И голых платановых прутьев.
Сидит на шарманке дымчатый кот,
Рыжая такса зевает и ждёт...
Тяжёлый старинный сверкающий вальс
Крутится над головой -
Он - не для нас и не для вас...
Стой, постой, постой...
Жёлтым высвечен Эйфель - он косится вдаль,
И соломенным кружевом кажется сталь,
Над мостами - пунктирные дуги огней,
Под мостами - кружащийся отсвет теней,
И тяжёлый, как Сена, сверкающий вальс
Раскрутился над головой -
И пускай не про нас, и пускай не про вас -
Постой, постой, постой!
НО ПАРИЖ, НО ПАРИЖ -
Под шарманку кружишь,
Отражённый жонглирует свет,
И мелькают, вращаясь, колонны Мадлен
В ярком калейдоскопе и окон, и стен -
Где же лучше?
Или там, где нас нет?
Но - старинный тяжёлый сверкающий вальс,
Но - шарманщик,
хоть он - не про нас, не про вас,
Но - вращаются над головой
И огни, и мосты, и река, и коты -
Постой, постой, постой...
1993
Однажды шарманщика с волшебным голубым котом повстречали мы, когда гуляли по городу с моей базельской подругой Ленкой.
И ей страстно захотелось голубого кота. А в Базеле почему-то она таких котов не встречала.
Весной 92-го мы стали с Васькой искать ей голубого кота в Париже. И очень быстро нашли по объявлению в какой-то бесплатной газетке, подобранной в булочной. Поехали в дальний пригород на Сене.
В не слишком большой квартире жила тётенька с котокошками. Не помню уж, сколько их было - как-то немало по впечатлению. Постоянно тётенькины были кошка-мама и кошка-бабушка, а мамины дети - на продажу.
Почему-то в моей голове Ленке был нужен именно кот, хотя как потом выяснилось, ей было всё равно, кот, или кошка. В первый наш приход мы в квартире с огромными окнами на реку любовались мельтешащими котятами, а во второй раз мы приехали за котёнком-мальчиком, -он был всего один. Чтоб нам его отдать, пришлось отлавливать всех котят по очереди, заглядывать им под хвост и перемещать в другую комнату за закрытую дверь, чтоб не путались с непросмотренными. Наш мальчик, естественно, попался последним.
Привезли мы его домой, и увидев Кошку, он кинулся к ней, как к родной маме, но не тут-то было. Она зашипела, замкнулась в себе и забралась под кровать. Я испугалась. Котёнок должен был у нас прожить несколько недель, Ленка не могла за ним сразу приехать: а что если Кошка на нас так обидится, что нас не простит? А что если она не выйдет из-под кровати? Васька был спокойней, - и как-то не слишком уверенно говорил, что образуется.
Образовалось примерно на третий день. Вернувшись вечером домой, мы застали обоих на кровати - Кошка развалилась, подставив пузо, и голубой котёнок её сосал. Потом я читала, что у кошек может появиться молоко от того, что какой-нибудь приблудный котёнок начнёт сосать, уж не знаю, правда ли это про стерилизованных кошек. Удивились мы тогда очень.
Ну, и стали они, Кошка с котёнком - не разлей вода, а Нюше котёнок сразу указал на её собачье место. Прибыв в наш дом, он направился к её миске, чтоб проинспектировать, нет ли там чего для котов, и когда Нюша подошла, так решительно на неё зашипел, что ей ничего не оставалось, кроме как пожать плечами и отойти.
***
Мы везли котёнка в аэропорт в котовьей переноске. Ленка в Базель почему-то летела, а не ехала на поезде. Он очень не хотел уезжать, плакал, жаловался, сосал мой палец, протянутый между прутьями клетки... И мне ужасно не хотелось Ленке его отдавать... Но это был её кот… Яшкой его назвали, Янкеле…
Он вырос в большущего кругломордого котяру, и когда я его навещала в Базеле, мы с ним боксировали. Иногда он меня удостаивал чести - приходил ко мне спать.
Обычно в Базель я ездила одна - на викенд, но как-то Ваське очень захотелось со мной поехать, прежде всего на Яшку поглядеть. Я ж ему рассказывала, в какого отличного котищу вырос наш отважный голубой котёнок.
Мы отправились в Базель в феврале, вечером в пятницу. За окном поезда тёмный лес, только время от времени огни мелькают. Тогда Васька написал
КАНЦОНЕТТА
Ямщик лихой, седое время
Везёт, не слезет с облучка…
А. Пушкин, «Телега жизни».
Огни за стёклами вагона
Как спички чиркают в окно,
Мелькнёт бездонной ночи дно,
Как закопчёная икона.
А мне, пожалуй, всё равно:
В квадрате, где черным-черно,
Мне предъявите хоть дракона -
Георгию определённо
Завидовать не стану, но
Мне жить мешает лишь одно:
Стук рельс в начале перегона.
Потом становится темно,
И вроде - тихо, вроде - сонно…
Огни за стёклами вагона,
Года за стёклами вагона,
Как спички чиркают в окно.
Из них слагается канцона
О том, что у меня вино
Стоит на столике вагона,
И где-то там, нескоро - дно…
Так будет же повторено:
«Года за стёклами вагона
Как спички чиркают в окно»…
Поезд Париж - Базель, 2000