Про Бунина
Раз уж в комментах заговорили...
Моя любимая институтская подруга, нынче живущая в Базеле, на первом курсе говорила: «Бунину я б приносила домашние тапочки»... Конечно, время было ещё не совсем феминистское, но для Ленки, которая тяготела - нет, не к капризной принцессе, этого никогда не было, - но безусловно к такому положению дел, в котором мужик заботится, берёт на себя, утешает, - желание приносить кому-нибудь тапочки было делом удивительным...
У меня никогда не было с Буниным таких интимных отношений...
У папы жил в Москве двоюродный брат, с которым он вместе вырос. Когда бабушкину сестру посадили, а мужа её расстреляли, бабушка с мужем, папиным отчимом, взяли двух племянников.
Этот брат, московский историк, приезжал к нам обычно раз или два в год. Своих детей у них с женой не было, и когда мне исполнилось пятнадцать лет, ему захотелось со мной как следует познакомиться. Он пригласил меня на весенние каникулы в Москву. Много чего началось у меня с той поездки в восьмом классе...
Вот и Бунин... У нас дома Бунина не было, а у папиного брата был такой же девятитомник, как у нас на полке стоит под потолком, и не помню уж почему, он в тот мой первый приезд к нему решил меня с Буниным познакомить, для чего не колеблясь выбрал рассказ «в Париже».
Самое удивительное, что в мои ещё глуповатые пятнадцать лет этот рассказ меня поразил - простотой и той достоверностью, с которой бывает, что прочитанное вдруг входит в собственную жизнь.
...
Потом у меня бывали периоды совсем разных отношений с Буниным. Когда-то я любила много чего - все эти рассказы из «Тёмных аллей», названные женскими именами, - особенно «Генриха» и «Таню». Ещё «Русю» . «Сны Чанга» любила, «Чистый понедельник», «Митину любовь»...
Потом стали мне многие рассказы казаться гранью пошлости - вот как у Блока бывает - шаг в сторону, и совсем невыносимо, - кстати, по-моему, именно поэтому Бунин практически непереводим... В переводах эта грань обязательно переступается.
Безумно раздражали «Окаянные дни», сам он бесил меня своей кичливостью, вовсе не аристократической... Всё, что я о нём читала, включая Одоевцеву, к нему не располагало...
Один раз, как чтец, приезжал в Париж Юрский. Стихи, на мой взгляд, он читал нестерпимо, особенно поперёк горла мне был у него Мандельштам. А вот «Лёгкое дыхание», всегда казавшееся мне совсем никчёмным рассказом, вдруг в его исполнении заиграло.
Владелец одного из русских книжных в Париже, когда сразу после того, как Бродский получил Нобелевскую, все его книжки раскупили, вспомнил, что отец его рассказывал, как точно так же в два дня после Нобелевской разобрали Бунина...
…
А теперь, наверно, для меня два рассказа в сухом остатке, их я наизусть почти знаю, и могу на любом месте открыть - и нигде не заскребёт неточностью, - «Холодная осень» и «В Париже»...
Но «В Париже» - особенно... Так и со мной когда-нибудь случится - знала я, думая десять лет назад про этот рассказ, прочитанный впервые московским мартовским вечером...
«А книги тихо смотрят и с полок не просятся,
Примирённые навсегда....
И от снежного вечера исходит спокойствие:
Что там - полвека туда-сюда?»
Моя любимая институтская подруга, нынче живущая в Базеле, на первом курсе говорила: «Бунину я б приносила домашние тапочки»... Конечно, время было ещё не совсем феминистское, но для Ленки, которая тяготела - нет, не к капризной принцессе, этого никогда не было, - но безусловно к такому положению дел, в котором мужик заботится, берёт на себя, утешает, - желание приносить кому-нибудь тапочки было делом удивительным...
У меня никогда не было с Буниным таких интимных отношений...
У папы жил в Москве двоюродный брат, с которым он вместе вырос. Когда бабушкину сестру посадили, а мужа её расстреляли, бабушка с мужем, папиным отчимом, взяли двух племянников.
Этот брат, московский историк, приезжал к нам обычно раз или два в год. Своих детей у них с женой не было, и когда мне исполнилось пятнадцать лет, ему захотелось со мной как следует познакомиться. Он пригласил меня на весенние каникулы в Москву. Много чего началось у меня с той поездки в восьмом классе...
Вот и Бунин... У нас дома Бунина не было, а у папиного брата был такой же девятитомник, как у нас на полке стоит под потолком, и не помню уж почему, он в тот мой первый приезд к нему решил меня с Буниным познакомить, для чего не колеблясь выбрал рассказ «в Париже».
Самое удивительное, что в мои ещё глуповатые пятнадцать лет этот рассказ меня поразил - простотой и той достоверностью, с которой бывает, что прочитанное вдруг входит в собственную жизнь.
...
Потом у меня бывали периоды совсем разных отношений с Буниным. Когда-то я любила много чего - все эти рассказы из «Тёмных аллей», названные женскими именами, - особенно «Генриха» и «Таню». Ещё «Русю» . «Сны Чанга» любила, «Чистый понедельник», «Митину любовь»...
Потом стали мне многие рассказы казаться гранью пошлости - вот как у Блока бывает - шаг в сторону, и совсем невыносимо, - кстати, по-моему, именно поэтому Бунин практически непереводим... В переводах эта грань обязательно переступается.
Безумно раздражали «Окаянные дни», сам он бесил меня своей кичливостью, вовсе не аристократической... Всё, что я о нём читала, включая Одоевцеву, к нему не располагало...
Один раз, как чтец, приезжал в Париж Юрский. Стихи, на мой взгляд, он читал нестерпимо, особенно поперёк горла мне был у него Мандельштам. А вот «Лёгкое дыхание», всегда казавшееся мне совсем никчёмным рассказом, вдруг в его исполнении заиграло.
Владелец одного из русских книжных в Париже, когда сразу после того, как Бродский получил Нобелевскую, все его книжки раскупили, вспомнил, что отец его рассказывал, как точно так же в два дня после Нобелевской разобрали Бунина...
…
А теперь, наверно, для меня два рассказа в сухом остатке, их я наизусть почти знаю, и могу на любом месте открыть - и нигде не заскребёт неточностью, - «Холодная осень» и «В Париже»...
Но «В Париже» - особенно... Так и со мной когда-нибудь случится - знала я, думая десять лет назад про этот рассказ, прочитанный впервые московским мартовским вечером...
«А книги тихо смотрят и с полок не просятся,
Примирённые навсегда....
И от снежного вечера исходит спокойствие:
Что там - полвека туда-сюда?»