(no subject)
Предыдущее
Лето 91-го - про то, как мы не поехали в Сахаровский университет
Летом 91-го мне нашего нормального пятинедельного отпуска не полагалось, потому что работать на новом месте я начала в ноябре, но на неделю куда-нибудь съездить, конечно, было можно.
Мы собирались в Сахаровский университет - любимое детище Васьки, Веты, Германа Андреева и Арика Вернера. Они создали его в 78-ом году - летние курсы, куда приезжали западные слависты совершенствоваться в языке, слушать лекции по литературе и истории, попросту хорошо проводить время. А вели занятия там самые разные известные и менее известные люди - кто приезжал на несколько дней, кто оставался на весь месячный срок. Там заводились разговоры, дружбы и романы, - и для Васьки этот университетский месяц был лакомым кусочком года. Он читал там лекции о поэзии, которые давно надо оцифровать, - они на магнитофонных кассетах в ящике стола лежат, - хорошие лекции - Васька в публичных выступлениях, и тем более когда политики дело не касалось, умел полностью отойти от той застольной манеры, где повесить к хуям было способом решить политические проблемы, а в литературных вопросах оттенки и тонкости тоже убирались (я очень из-за этого злилась, пытаясь объяснить ему, что доведение до абсурда в попытке доказать несостоятельность доводов противника, не работает - что доведённая до абсурда любая идея делается идиотской, или попросту переходит в собственную противоположность). Но Васька в болтовне стоял на своём - в страхе, что его вдруг неправильно поймут, - очень часто исходно разумную мысль заострял, превращая в чушь, и в результате его действительно понимали совершенно неверно. А лекции как раз очень взвешенные.
Он вёл там ещё и семинар по художественному переводу - и расцветал - Васька любил преподавать, в этом и его актёрские устремления выявлялись.
Ну, а помимо всего прочего, сахаровский университет - это была совершенно отдельная ежегодная жизнь. Саша Народецкий, бывший режиссёр из ленинградского Тюза, организовал там театр. По вечерам танцевали, и Васька красовался в танго, и очень этим гордился. Васька вообще, в отличие от меня, любил и умел танцевать, и как-то дома решил мне показать настоящую мазурку - правда, прыгая в нашем коридоре, он едва не своротил хлипковатую дверь в спальню.
А уж подружек он там заводил без счёта, обычно парочку одновременно, - некоторые приезжали из года в год, да и помимо университета Васька сохранял с частью из них очень славные отношения.
Джилл, негритянка из Гарлема, славистка, теперь наверняка давно профессор, которую он вспоминал с огромной нежностью, - с ней они катались месяц по Америке, - родом из сахаровского университета. И многие другие.
А сколько я услышала замечательных историй из тамошней жизни - и про то, как одна американка вышла утром к завтраку несчастная, потрясая распухшим пальцем, и сообщила народу, что её ночью укусил осёл, и про то, как Васька работал с американскими офицерами, сидевшими на радиоперехвате - они стремились понять, что же майор Петров сообщает капитану Сидорову в речи, где основной элемент - ныне запрещённое русское народное слово «хуй». А Васька их учил, разбирая известную историю про первый самолёт за околицей деревни - ту, где мотор долго не заводится, а потом самолёт взмывает ввысь - хуяк-хуяк-хуяк - и - на хуй.
Васька очень хотел меня туда привезти - мы ведь тогда взахлёб показывали друг другу главное! Приехать на весь срок я не могла, но хоть на неделю…
Университет этот требовал, естественно, большой организационной работы, - надо было снимать помещение, рассылать приглашения, договариваться, вести бухгалтерию.
Обычно они ездили в Германию, наверно, потому, что первым директором был Арик Вернер, живущий в Кёльне. Как-то были в Италии, в Доломитах, на пустовавшем летом лыжном курорте Cortina d'Ampezzo. Васька всегда вспоминал, как там было жутко холодно - на высоте. Но зато в Венецию оттуда ездили.
Естественно, Васька ничего организовать не мог, был категорически к этому неспособен. И почему-то (Васька даже не знал или не помнил, в чём дело), в какой-то раз Арик с Ветой поссорились что ли, или просто Арик не захотел больше директорствовать, и директором стала Вета.
В июле Вета попросила Ваську завезти ей лекарство - ещё после первого инфаркта в 84-ом Ваське выписали лёгкий транквилизатор, которым он пользовался изредка, по случаю, а Вета принимала его относительно регулярно. И вот мы втроём с Нюшей поехали в деревню его отвозить. Мы всюду вместе ездили, даже ночью Нюшу на газон вдвоём выводили и целовались в лифте.
Вета лежала на диване и смотрела телевизор, - мы поболтали минут пять, как мне показалось, вполне мило.
Но на следующий день она позвонила и объявила, что своей директорской волей в университет Ваську больше не пустит. И то ли в том же разговоре, то ли в каком-то другом сказала ему, что я могу с ним жить только потому, что не занимаюсь литературой, не вступаю, то есть, в соревнование…
Наверно, Васька огорчился, но то ли виду не подал, то ли мы были настолько переполнены нашей жизнью, что этот запрет действительно оказался какой-то досадной ерундой, не более того. Нет и не надо - как-то так. Мы тогда пребывали в состоянии некоторого ошеломления - и как это на нас напала такая проруха - на старика со старухой - вроде ни я, ни Васька не подозревали, решив вместе жить, что получится так - и периодически вполне банально друг другу сообщали, что так - не бывает.
Вместо университета мы отправились на длинный викенд в Бретань - сначала в мои места, потом в васькины… Ночевали, как водилось тогда, в машине.
Лето 91-го - про то, как мы не поехали в Сахаровский университет
Летом 91-го мне нашего нормального пятинедельного отпуска не полагалось, потому что работать на новом месте я начала в ноябре, но на неделю куда-нибудь съездить, конечно, было можно.
Мы собирались в Сахаровский университет - любимое детище Васьки, Веты, Германа Андреева и Арика Вернера. Они создали его в 78-ом году - летние курсы, куда приезжали западные слависты совершенствоваться в языке, слушать лекции по литературе и истории, попросту хорошо проводить время. А вели занятия там самые разные известные и менее известные люди - кто приезжал на несколько дней, кто оставался на весь месячный срок. Там заводились разговоры, дружбы и романы, - и для Васьки этот университетский месяц был лакомым кусочком года. Он читал там лекции о поэзии, которые давно надо оцифровать, - они на магнитофонных кассетах в ящике стола лежат, - хорошие лекции - Васька в публичных выступлениях, и тем более когда политики дело не касалось, умел полностью отойти от той застольной манеры, где повесить к хуям было способом решить политические проблемы, а в литературных вопросах оттенки и тонкости тоже убирались (я очень из-за этого злилась, пытаясь объяснить ему, что доведение до абсурда в попытке доказать несостоятельность доводов противника, не работает - что доведённая до абсурда любая идея делается идиотской, или попросту переходит в собственную противоположность). Но Васька в болтовне стоял на своём - в страхе, что его вдруг неправильно поймут, - очень часто исходно разумную мысль заострял, превращая в чушь, и в результате его действительно понимали совершенно неверно. А лекции как раз очень взвешенные.
Он вёл там ещё и семинар по художественному переводу - и расцветал - Васька любил преподавать, в этом и его актёрские устремления выявлялись.
Ну, а помимо всего прочего, сахаровский университет - это была совершенно отдельная ежегодная жизнь. Саша Народецкий, бывший режиссёр из ленинградского Тюза, организовал там театр. По вечерам танцевали, и Васька красовался в танго, и очень этим гордился. Васька вообще, в отличие от меня, любил и умел танцевать, и как-то дома решил мне показать настоящую мазурку - правда, прыгая в нашем коридоре, он едва не своротил хлипковатую дверь в спальню.
А уж подружек он там заводил без счёта, обычно парочку одновременно, - некоторые приезжали из года в год, да и помимо университета Васька сохранял с частью из них очень славные отношения.
Джилл, негритянка из Гарлема, славистка, теперь наверняка давно профессор, которую он вспоминал с огромной нежностью, - с ней они катались месяц по Америке, - родом из сахаровского университета. И многие другие.
А сколько я услышала замечательных историй из тамошней жизни - и про то, как одна американка вышла утром к завтраку несчастная, потрясая распухшим пальцем, и сообщила народу, что её ночью укусил осёл, и про то, как Васька работал с американскими офицерами, сидевшими на радиоперехвате - они стремились понять, что же майор Петров сообщает капитану Сидорову в речи, где основной элемент - ныне запрещённое русское народное слово «хуй». А Васька их учил, разбирая известную историю про первый самолёт за околицей деревни - ту, где мотор долго не заводится, а потом самолёт взмывает ввысь - хуяк-хуяк-хуяк - и - на хуй.
Васька очень хотел меня туда привезти - мы ведь тогда взахлёб показывали друг другу главное! Приехать на весь срок я не могла, но хоть на неделю…
Университет этот требовал, естественно, большой организационной работы, - надо было снимать помещение, рассылать приглашения, договариваться, вести бухгалтерию.
Обычно они ездили в Германию, наверно, потому, что первым директором был Арик Вернер, живущий в Кёльне. Как-то были в Италии, в Доломитах, на пустовавшем летом лыжном курорте Cortina d'Ampezzo. Васька всегда вспоминал, как там было жутко холодно - на высоте. Но зато в Венецию оттуда ездили.
Естественно, Васька ничего организовать не мог, был категорически к этому неспособен. И почему-то (Васька даже не знал или не помнил, в чём дело), в какой-то раз Арик с Ветой поссорились что ли, или просто Арик не захотел больше директорствовать, и директором стала Вета.
В июле Вета попросила Ваську завезти ей лекарство - ещё после первого инфаркта в 84-ом Ваське выписали лёгкий транквилизатор, которым он пользовался изредка, по случаю, а Вета принимала его относительно регулярно. И вот мы втроём с Нюшей поехали в деревню его отвозить. Мы всюду вместе ездили, даже ночью Нюшу на газон вдвоём выводили и целовались в лифте.
Вета лежала на диване и смотрела телевизор, - мы поболтали минут пять, как мне показалось, вполне мило.
Но на следующий день она позвонила и объявила, что своей директорской волей в университет Ваську больше не пустит. И то ли в том же разговоре, то ли в каком-то другом сказала ему, что я могу с ним жить только потому, что не занимаюсь литературой, не вступаю, то есть, в соревнование…
Наверно, Васька огорчился, но то ли виду не подал, то ли мы были настолько переполнены нашей жизнью, что этот запрет действительно оказался какой-то досадной ерундой, не более того. Нет и не надо - как-то так. Мы тогда пребывали в состоянии некоторого ошеломления - и как это на нас напала такая проруха - на старика со старухой - вроде ни я, ни Васька не подозревали, решив вместе жить, что получится так - и периодически вполне банально друг другу сообщали, что так - не бывает.
Вместо университета мы отправились на длинный викенд в Бретань - сначала в мои места, потом в васькины… Ночевали, как водилось тогда, в машине.