Мы, девочки из бедных семей, длжны помогать друг другу
Это была самая настоящая дыра, местами действительно омерзительная и, к тому же, выкрашенная в чёрный цвет. Но девчонки её почему-то любили, вероятно, за дешевизну, а, вероятно, потому что с клубами тогда вообще было негусто. Обычно я не заглядывал на танцпол, а просто сидел и пил с ними за длинным столом, облагороженным морилкой, чтобы не было видно застарелых пятен на столешнице. Это сейчас все знают название "чилаут", а тогда мы звали это место "предбанником".
Публика вполне соответствовала заведению с народными ценами. Там двигались белым (кололись героином - "угол" белого тогда стоил дешевле бутылки импортного пива) прямо в туалете, даже не прячась в кабинку, употребляли прочие препараты и потом ловили невидимые звёздочки под "техно" с обессмысленными лицами. Я выделялся среди них не только одухотворённым взором, но и тем, что представлял из себя честного алкоголика.
Я не помню, что тогда послужило поводом для вечеринки. То ли одна из девчонок удачно раздела группу тюменских вахтовиков на съёмной квартире, где они щедро расставались с заработками, пуская пьяные пузыри. То ли удачно продалась партия поддельных дипломов или лотерейные билеты хорошо ушли, не припомню. А может, кто-то из них в очередной раз выходил замуж, встречал любимого из армии, или провожал его туда - не помню. Помню только, что денег у нас хватало.
Как часто бывало в те суматошные годы, я оказался в цветнике один. - Пей, Макс, - кричали они, - пей, как в последний раз!
И я, конечно, пытался соответствовать. Но челябинская чуйка - жуткая вещь, это застарелое чукалово, вбитое в подсознание на уровне инстинкта, страшно мешает веселиться в публичных местах. Я нервно оглядывался в поисках свободного выхода, привычно нашаривал глазами наиболее отбитых охранников, потенциально опасных наркоманов, да и вообще всё вот это.
За соседним столом волновалась группа рабочей молодёжи в эластиковых костюмах. Им больно было видеть, как разухабистый молодой человек в одиночку пьёт сразу с десятью девушками, наглый как султан в гареме. Они исподлобья бросали в нашу сторону красноречивые взгляды. Я, на всякий случай, украдкой спрятал в рукав вилку. Мало ли, думаю, столько народу - это слишком даже для меня, а я тогда был в хорошей форме.
- Да расслабься ты уже, - улыбалась мне В., - мы тут часто сидим, тут безопасно.
- Угу, - отвечал я, делая вальяжный вид. Конечно, у В. был чёрный пояс по карате кёкусинкай, но это сомнительное преимущество в настоящей пьяной сваре в полутёмном предбаннике клуба, где пять минут назад какая-то девица присела помочиться прямо посереди мужского тулета, да так и задремала, журча на корточках. Когда охранник толкнул её ногой в плечо, она рухнула на бок, но так и не проснулась.
Наконец, этот момент настал. От юной биомассы отлепился самый смелый - как сейчас помню, очень высокий и тощий - молодой человек с нервным лицом, подошёл к одной из девушек и храбро бросил:
- Ну чё, сидишь такая красивая, пойдём к нам? Отдохнём.
С меня слетел хмель. Стульев там не было, мы сидели на длинных лавках, вылезать было неудобно. Я начал было неловко вставать, но В. сильно дёрнула меня за руку со словами: "Сиди и пей, мы сами справимся". Я начал слегка удивляться, но до конца удивиться не успел. Потому что М. встала с места, посмотрела ухажёру в глаза и с вызовом сказала:
- Слышь, пацан. Это моя тёлка, понял?
Пацан не понял. Он глупо улыбался и переводил незадумчивый взгляд с одного девичьего лица на другое. Тогда М. взяла подругу за уши и смачно всосалась ей в губы. Через десяток-другой секунд, выждав, когда градус охуения юных масс раскалится как вольтова дуга, М. отпустила девушку, снова повернулась к хулигану и с нажимом повторила:
- Это. Моя. Тёлка.
- Я же говорила, - шепнула мне В. - Этот фокус всегда срабатывает. Сто раз проверяли. Работает всегда. Со всеми и везде. Так что открой-ка ещё бутылочку.
Вы прослушали отрывок из радиопередачи "Годы и дни. Писатель вспоминает". У микрофона был Максим Бодягин.
Публика вполне соответствовала заведению с народными ценами. Там двигались белым (кололись героином - "угол" белого тогда стоил дешевле бутылки импортного пива) прямо в туалете, даже не прячась в кабинку, употребляли прочие препараты и потом ловили невидимые звёздочки под "техно" с обессмысленными лицами. Я выделялся среди них не только одухотворённым взором, но и тем, что представлял из себя честного алкоголика.
Я не помню, что тогда послужило поводом для вечеринки. То ли одна из девчонок удачно раздела группу тюменских вахтовиков на съёмной квартире, где они щедро расставались с заработками, пуская пьяные пузыри. То ли удачно продалась партия поддельных дипломов или лотерейные билеты хорошо ушли, не припомню. А может, кто-то из них в очередной раз выходил замуж, встречал любимого из армии, или провожал его туда - не помню. Помню только, что денег у нас хватало.
Как часто бывало в те суматошные годы, я оказался в цветнике один. - Пей, Макс, - кричали они, - пей, как в последний раз!
И я, конечно, пытался соответствовать. Но челябинская чуйка - жуткая вещь, это застарелое чукалово, вбитое в подсознание на уровне инстинкта, страшно мешает веселиться в публичных местах. Я нервно оглядывался в поисках свободного выхода, привычно нашаривал глазами наиболее отбитых охранников, потенциально опасных наркоманов, да и вообще всё вот это.
За соседним столом волновалась группа рабочей молодёжи в эластиковых костюмах. Им больно было видеть, как разухабистый молодой человек в одиночку пьёт сразу с десятью девушками, наглый как султан в гареме. Они исподлобья бросали в нашу сторону красноречивые взгляды. Я, на всякий случай, украдкой спрятал в рукав вилку. Мало ли, думаю, столько народу - это слишком даже для меня, а я тогда был в хорошей форме.
- Да расслабься ты уже, - улыбалась мне В., - мы тут часто сидим, тут безопасно.
- Угу, - отвечал я, делая вальяжный вид. Конечно, у В. был чёрный пояс по карате кёкусинкай, но это сомнительное преимущество в настоящей пьяной сваре в полутёмном предбаннике клуба, где пять минут назад какая-то девица присела помочиться прямо посереди мужского тулета, да так и задремала, журча на корточках. Когда охранник толкнул её ногой в плечо, она рухнула на бок, но так и не проснулась.
Наконец, этот момент настал. От юной биомассы отлепился самый смелый - как сейчас помню, очень высокий и тощий - молодой человек с нервным лицом, подошёл к одной из девушек и храбро бросил:
- Ну чё, сидишь такая красивая, пойдём к нам? Отдохнём.
С меня слетел хмель. Стульев там не было, мы сидели на длинных лавках, вылезать было неудобно. Я начал было неловко вставать, но В. сильно дёрнула меня за руку со словами: "Сиди и пей, мы сами справимся". Я начал слегка удивляться, но до конца удивиться не успел. Потому что М. встала с места, посмотрела ухажёру в глаза и с вызовом сказала:
- Слышь, пацан. Это моя тёлка, понял?
Пацан не понял. Он глупо улыбался и переводил незадумчивый взгляд с одного девичьего лица на другое. Тогда М. взяла подругу за уши и смачно всосалась ей в губы. Через десяток-другой секунд, выждав, когда градус охуения юных масс раскалится как вольтова дуга, М. отпустила девушку, снова повернулась к хулигану и с нажимом повторила:
- Это. Моя. Тёлка.
- Я же говорила, - шепнула мне В. - Этот фокус всегда срабатывает. Сто раз проверяли. Работает всегда. Со всеми и везде. Так что открой-ка ещё бутылочку.
Вы прослушали отрывок из радиопередачи "Годы и дни. Писатель вспоминает". У микрофона был Максим Бодягин.