Три дня в деревне
Выбирались в деревню покосить участок, да досадить погибшие в майские метели помидоры и капусту.
Проехав, наконец, последний проселок и, сбросив с себя машинную скорлупу, очутились в живом мире звуков и запахов.
Городским воздухом приходится дышать по-необходимости, периодически откашливаясь и сморкаясь, будто перекусываешь на бегу в Макдональдсе, не замечая чего ешь. Деревенский же вдыхаешь специально, прислушиваясь к нему и смакуя, стараясь прочитать букеты, как при дегустации на празднике молодого вина.
Тишина столичная и сельская тоже разная. Абсолютная, она, наверное, только в гробу или в берушах, но, обычно, её голоса подчеркивают, чем наполнено и чем живет место.
Городская тишина уже давно превратилась в непрекращающийся гул, одинаковый зимой и летом, от которого хочется скрыться, но некуда. Она сообщает о том, что надо спешить, бежать и хлопотать, увлекает заниматься сразу сотней дел, забыв про смысл всего, не замечать, как проходят дни и годы.
Деревенская же тишь каждый день своя, разная.
Она не скрывает, а раскрывает настоящую жизнь.
Наполнена звуками, а не гулом.
От её слушания хочется не бежать, а замереть.
Сейчас весна и в деревне все живое поёт дружным хором. Птицы на все голоса переливно свистят, щебечут, чирикают и пощелкивают. По ночам к ним присоединяются жуки, ветер, дождь, кузнечики и лягушки. Иногда дружным лаем в многоголосие вливаются собаки и даже проезжающий вдали трактор выводит свою радостную басовую партию.
Деревенский воздух мне напоминает каждение, а тишина молитву. Наверное, так было и задумано.
Проехав, наконец, последний проселок и, сбросив с себя машинную скорлупу, очутились в живом мире звуков и запахов.
Городским воздухом приходится дышать по-необходимости, периодически откашливаясь и сморкаясь, будто перекусываешь на бегу в Макдональдсе, не замечая чего ешь. Деревенский же вдыхаешь специально, прислушиваясь к нему и смакуя, стараясь прочитать букеты, как при дегустации на празднике молодого вина.
Тишина столичная и сельская тоже разная. Абсолютная, она, наверное, только в гробу или в берушах, но, обычно, её голоса подчеркивают, чем наполнено и чем живет место.
Городская тишина уже давно превратилась в непрекращающийся гул, одинаковый зимой и летом, от которого хочется скрыться, но некуда. Она сообщает о том, что надо спешить, бежать и хлопотать, увлекает заниматься сразу сотней дел, забыв про смысл всего, не замечать, как проходят дни и годы.
Деревенская же тишь каждый день своя, разная.
Она не скрывает, а раскрывает настоящую жизнь.
Наполнена звуками, а не гулом.
От её слушания хочется не бежать, а замереть.
Сейчас весна и в деревне все живое поёт дружным хором. Птицы на все голоса переливно свистят, щебечут, чирикают и пощелкивают. По ночам к ним присоединяются жуки, ветер, дождь, кузнечики и лягушки. Иногда дружным лаем в многоголосие вливаются собаки и даже проезжающий вдали трактор выводит свою радостную басовую партию.
Деревенский воздух мне напоминает каждение, а тишина молитву. Наверное, так было и задумано.