Идеальный организм страдает от одиночества в Сети
Сегодня для нас нет ничего актуальней заклинаний.
Когда спекулятивная эволюционная биология (в данном случае «спекулятивная» не ругательство) рассматривает альтернативные человеку кандидатуры на развитие разума - она, ув. друзья, оперирует не слишком большим набором животных.
Обычно в списке кандидатов встречаются:
- еноты, потому что они сообразительны и с ловкими передними лапками;
- дельфины, потому что они общительны и имеют крупный мозг (а ещё у афалин строение пасти таково, что она кажется нам улыбающейся);
- птицы, обычно врановые, потому что они тоже сообразительны и порой пользуются инструментами;
- и, наконец, головоногие.
Эти последние - обычно представляемые осьминогами и каракатицами - получают похвалы за свой развитый распределённый мозг, за наличие игрового поведения, за умение пользоваться инструментами и вообще приспосабливаться, и наконец, за быструю смену поколений.
Широко известен факт: эти беспозвоночные умники редко живут больше года-полутора (рекордсмен - гигантский осьминог - дотягивает максимум до пяти), но за это время успевают сильно подрасти и многое понять (и, как предполагают некоторые статьи по поп-зоологии, даже передать личную память по наследству, если я верно понял).
Ещё они мастера маскировки - то есть меняют цвет и даже фактуру в зависимости от окружения (занятно, что условная каракатица, превращающаяся во всё, к чему прикасается, при этом официально дальтоничка - то есть «цвета» для неё не цвета в нашем понимании, а 150 оттенков серого).
Наконец, из всего, что живёт на Земле, они имеют самый инопланетянский вид и строение.
Поэтому с некоторых пор вполне научные, в смысле добросовестности, фантасты всё чаще забивают на дельфинов и представляют нам возможную цивилизацию спрутов.
Поскольку звуковой речи у них нет, а большая часть нейронов головы занята в зрительных центрах, в предполагаемой осьминожьей цивилизации граждане общаются узорами на шкурке и жестами. Поэтому Октопус-Сити из альтернативной реальности должен сиять неонами как Токио 80-х.
…Если честно, в осьминожьи города будущего автору этих взволнованных строк не очень верится. По одной довольно парадоксальной причине: цефалоподы и так слишком хорошо приспосабливаются и являются слишком совершенными организмами.
Из-за этого их совершенства у них, насколько я читал, отсутствует какая-либо социальная организация (они не нуждаются друг в друге, кроме как в эротических целях раз в жизни). То есть они не заморачиваются тем, чтобы договариваться друг с другом о какой-либо совместной реальности. Им хорошо известен обман (они притворяются то камбалами, то змеями для окружающих хищников, а друг перед другом во время свального сезона спаривания изображают самок, чтобы подобраться к настоящим самкам), но этот обман чисто конкурентный. Понятие же общего пространства представлений, призванного не побеждать, а созидать - от них, кажется, дальше, чем от любого социального создания.
Человек, как мы знаем - нечто принципиально иное. В одиночку мы настолько не очень, что лишение общения считается худшим из наказаний, не связанных с физическими мучениями (строго говоря, наличие большого числа мазохистов намекает нам, что для многих лишение общения похуже физической боли).
В патериках (вот, кстати, слой литературы, которого совершенно бесчеловечно лишён современник: по сравнению с ними Стивен Кинг и Лавкрафт со своими «материальными» ужасами просто ярмарочные фокусники) фигурирует одна потрясающая история о Макарии Великом. Данный святой однажды брёл по пустыне и разговорился с лежащим в песках черепом. Тот сообщил ему, что при жизни был жрецом идолопоклонников и теперь вместе с остальными пребывает в аду, в связи с чем поблагодарил Макария за то, что тот молится о погибших - ведь «когда ты молишься, мы получаем некоторое утешение». В чём это утешение состоит, спросил Макарий. В аду люди поставлены друг за другом так, что никто не видит лица ближнего, ответил мёртвый. Когда же святой молится, им удаётся на мгновение увидеть лица друг друга. Это их очень утешает.
Образ, согласимся, мощнейший и психологически очень точный.
Собственно говоря, главная и великая суперсила человека состоит в том, чтобы нуждаться в других людях - и хотеть создавать реальность вместе с ними (или для них, или получать их реальность).
Поэтому человечество начинается с языка, инструмента строительства общей реальности. И поэтому, вероятно, в главной мировой религии Бог не только сотворил мир словом (вернее, Словом) - но ещё и первым занятием первого человека стала раздача имён всему живому.
Почему, спрашивается, в древней книге Бог не роздал имена лично? Мог ведь. Но занятие это было делегировано человеку, чем, собственно, и был обозначен его царственный статус: вот явилось на Земле существо-соавтор. Не абсолют идеи и не физическая действительность, а производитель гибридной реальности описания, материальной и духовной одновременно.
Замечу, что сразу за наименованием фауны в «Бытии» следует констатация, что Адаму не нашлось никого в помощь, из-за чего и появилась Ева. Мы можем прочесть это как констатацию бессмысленности языка, если у говорящего нет слушающего.
Собственно, по всему поэтому мы, люди, существа поголовно волшебные (а также магические и чудесные). Мы вооружены словами как величайшим инструментом - дающим благо и опасным одновременно, ибо язык творит реальность.
Здесь можно снова окунуться в мифическую древность (вспомним способ, которым Бог свернул проект Вавилонской башни), но можно привести пример в чём-то более яркий. Я про знаменитые Дельфийские максимы, в которых дисциплине языка отведено почётное место:
7. Услышав, пойми
35. Слушай всех
36. Не говори лишнего
47. Обо всех говори хорошо
70. Говори просто
82. Сдерживай язык
83. Воздерживайся от дерзости
88. Говори, когда знаешь
97. Будь учтив
98. Отвечай вовремя
103. Советуй своевременно
108. Храни тайну
139. Никому не обещай.
Почти десятая часть всех максим напрямую посвящена мастерству обращения с языком (и это я не включил те, что связаны с ним как с инструментом - тех вообще большинство).
Чем приведённый список добрых советов интересен нам - так это, конечно, тем, что современная практика взаимодействия в накрывшей наш мир медиасфере есть скрупулёзное издевательство над ними всеми.
Автор этих взволнованных строк на днях встретил одно интересное рассуждение о причинах деградации современной академической среды. Рассуждение относилось к среде американской, но, полагаю, в остальном мире всё примерно так же - нетрудно вспомнить отечественные скандалы. Так вот.
Деградация налицо. Пачками выдаются сфабрикованные, сознательно искажённые или попросту тупые исследования. Люди с научными степенями, включая президентов Гарварда, палятся на плагиате. Люди подписывают своим именем тексты, которых в глаза не видели, люди прибегают к помощи галлюцинирующих электронных болванов, люди несут откровенно некомпетентный бред. Частота всех этих инцидентов - объективно нарастает и зашкаливает.
Гипотеза же, объясняющая это, следующая. Вслед за информационной революцией рубежа 90-х - нулевых произошёл взрывной рост производства учёных.
Но не любых учёных.
Как отмечает Forbes, число присваиваемых докторских степеней в сфере «науки и инженерии» выросло между 2002 и 2022 годами на 74%, в бизнес-сферах на 30%, в коммуникационных дисциплинах на 46%.
Относительно политологов я нашёл интересные данные: более половины имеющихся в США учёных этой сферы работают на федеральное правительство, и Бюро занятости прогнозирует рост их числа почти на 7% к 2023 году.
При этом в сфере образования поступление новых докторов упало на 44%, а в сфере гуманитарки и искусств на 13% (там мало платят).
В общем, в хлебных категориях производство специалистов огромное - и, как можно догадаться, оно создаёт конкуренцию за самые питательные места.
Но конкуренция, как мы знаем - это не всегда добро по определению. Это просто конкуренция. Она ведётся между молодыми амбициозными организмами не за то, чтобы быть сферическими лучшими в вакууме, а за то, чтобы быть наиболее отвечающими среде (если угодно - самыми мимикрирующими головоногими на рифе).
И действительность такова, что сегодняшняя среда требует от молодых амбициозных организмов:
1) Производить очень много контента: как выразился один злой эссеист, «Научные работники находятся под растущим давлением. Учитывая массовую профессионализацию академии и рекордное количество людей, получающих степени бакалавра и аспиранта, а также то, что многие из них теперь ожидают академической работы по получении своей степени магистра или доктора философии - канули в прошлое те неторопливые дни, когда учёный немного преподавал, время от времени писал публикации, и, возможно, раз в десять лет выдавал книжку. Теперь нужно публиковаться, публиковаться, публиковаться, учить, учить, учить - и тогда, возможно, в конце года вы получите работу или всё ещё будете иметь её».
2) Идеологически мимикрировать. Как отмечает другой злой эссеист (нейрофизиолог и экс-советник британского премьера): «20 лет назад научные издания занимались почти исключительно наукой, сейчас они широко освещают политические вопросы, особенно налицо рост т. н. „политики идентичностей“. В начале века что-нибудь политизированное возникало в научных журналах раз в три месяца, сейчас в среднем на каждый выпуск научного издания приходится по две напрямую идеологические публикации» (и да, конечно, в подавляющем большинстве это прогрессивная идеология).
Иными словами - идеальные каракатицы сегодняшнего научного сообщества суть все покрашены в один прогрессивный цвет и при этом множат своё присутствие с той же бешеной скоростью, откладывая яйца публикаций в каждую расщелину.
На качество собственно научной мысли - это влияет понятно как.
Это интересно для нас как частный случай «инфляции слова». Но явление в целом, конечно, куда шире.
Нам достаточно зайти в топ популярныхтелеграм-каналов и почитать их все в течение нескольких дней, чтобы впасть в мизантропию: в среднем в каждом десятки публикаций в сутки, по десятку пустых кликбейтов («Во Франции высмеяли Зеленского!») в сутки, по дюжине ярких требовательно-безответственных воплей в сутки, почти полное отсутствие рассуждений (за рассуждения сами авторы принимают, как правило, свои гневные Доколе, приклеиваемые ими к инфоповодам, зачастую перевранным).
Но и этот размножившийся тысячеликий желтяк - меркнет по сравнению с армией гипермотивированных репостеров и комментаторов, которые носятся кругами по всей медиасфере и выполняют дельфийские максимы (см. выше) строго наоброт.
Ими, кстати, движут те же соображения, что и докторами наук, попавшими в воронку вынужденной сверхактивности. Только эти сражаются не за место на кафедре с прилагающимися академическими бонусами, а за доступный им эквивалент популяционной ценности - в виде самой мусорной, неприхотливой, донной еды для самооценки.
Удельный вес гиперпостеров и гиперкомментаторов среди ув. пользователей медиасферы (я основываюсь на сей раз не на статистике, а на личном опыте наблюдений) не превышает 1/30, то есть трёх с хвостиком процентов. Однако удельный вес их комментариев в общем массиве комментариев, пожалуй, достигает половины, если не более.
При этом среднестатистический гиперпостер и гиперкомментатор - ув. друзья знают это и без меня - никак не может служить нам образцом здорового члена общества.
Он, во-первых, экономически и статусно фрустрирован (то есть имеет меньше, чем по его мнению заслуживает).
А во-вторых и в-главных - он социально изолирован.
Здесь следует отметить, что социальная изоляция есть понятие субъективное. Упомянутый в самом начале авва Макарий был вообще-то отшельник - но и он с ужасом и жалостью узнал об одиночестве в аду. Наш современник, сидящий в субъективном социальном карцере, может физически быть на воле, иметь семью и даже работать в коллективе: это не помешает ему ощущать себя абсолютно незаслуженно выброшенным в пыль бриллиантом.
Он, если угодно, стоит в той самой толпе над пламенем, где все уткнулись друг другу в затылок - с тем отличием, что страдает не от невозможности увидеть чужое лицо, а от невозможности показать своё.
То есть он может, конечно, выворачивать себя наизнанку в обеденный перерыв и у кулера - но КПД будет весьма мал: человеческое общение есть рынок, и ув. люди, обнаружив, что кто-то вымогает у них внимание, ничего не отдавая взамен, окружают такого спекулянта стеной негласного бойкота.
В итоге обитатель социального переносного карцера, гремя цепями и лязгая капканами, бежит в интернеты и там омрачает мироздание безудержными репостами, гневно-обвинительным ресентиментом и струйными сарказмами.
Чего он хочет - понятно: он хочет быть любимым. Или, если продолжить аналогию с чарующим миром головоногих - он желает присунуть свой словесный гектокотиль в мантию всех окружающих мозгов и отложить туда свой меметический материал.
Но его гиперактивность спотыкается о тот же природный предохранитель, что и осьминожья: увеличение плодовитости ведёт к инфляции каждой отдельной особи. Головоногие откладывают сотни, а порой и десятки тысяч яиц - но выживает одна особь из сотен и десятков тысяч, а выжившие живут мало.
В чарующем мире людей это действует немного иначе - гиперактивных сарказмирующих дураков банят, онлайн и офлайн, окружающие. А сами они (парадоксальным, но очень справедливым образом) имеюттем более низкую самооценку, чем активней общаются в соцсетях.
Поэтически говоря, они сами загоняют себя в ад св. Макария при жизни - ибо отказались понимать главный закон человеческой жизни:
- Произнося слова, мы буквально создаём мир, в котором живём. Но этот наш мир имеет ровно ту цену, какую за наши слова дают другие люди.
Виктор Мараховский
Когда спекулятивная эволюционная биология (в данном случае «спекулятивная» не ругательство) рассматривает альтернативные человеку кандидатуры на развитие разума - она, ув. друзья, оперирует не слишком большим набором животных.
Обычно в списке кандидатов встречаются:
- еноты, потому что они сообразительны и с ловкими передними лапками;
- дельфины, потому что они общительны и имеют крупный мозг (а ещё у афалин строение пасти таково, что она кажется нам улыбающейся);
- птицы, обычно врановые, потому что они тоже сообразительны и порой пользуются инструментами;
- и, наконец, головоногие.
Эти последние - обычно представляемые осьминогами и каракатицами - получают похвалы за свой развитый распределённый мозг, за наличие игрового поведения, за умение пользоваться инструментами и вообще приспосабливаться, и наконец, за быструю смену поколений.
Широко известен факт: эти беспозвоночные умники редко живут больше года-полутора (рекордсмен - гигантский осьминог - дотягивает максимум до пяти), но за это время успевают сильно подрасти и многое понять (и, как предполагают некоторые статьи по поп-зоологии, даже передать личную память по наследству, если я верно понял).
Ещё они мастера маскировки - то есть меняют цвет и даже фактуру в зависимости от окружения (занятно, что условная каракатица, превращающаяся во всё, к чему прикасается, при этом официально дальтоничка - то есть «цвета» для неё не цвета в нашем понимании, а 150 оттенков серого).
Наконец, из всего, что живёт на Земле, они имеют самый инопланетянский вид и строение.
Поэтому с некоторых пор вполне научные, в смысле добросовестности, фантасты всё чаще забивают на дельфинов и представляют нам возможную цивилизацию спрутов.
Поскольку звуковой речи у них нет, а большая часть нейронов головы занята в зрительных центрах, в предполагаемой осьминожьей цивилизации граждане общаются узорами на шкурке и жестами. Поэтому Октопус-Сити из альтернативной реальности должен сиять неонами как Токио 80-х.
…Если честно, в осьминожьи города будущего автору этих взволнованных строк не очень верится. По одной довольно парадоксальной причине: цефалоподы и так слишком хорошо приспосабливаются и являются слишком совершенными организмами.
Из-за этого их совершенства у них, насколько я читал, отсутствует какая-либо социальная организация (они не нуждаются друг в друге, кроме как в эротических целях раз в жизни). То есть они не заморачиваются тем, чтобы договариваться друг с другом о какой-либо совместной реальности. Им хорошо известен обман (они притворяются то камбалами, то змеями для окружающих хищников, а друг перед другом во время свального сезона спаривания изображают самок, чтобы подобраться к настоящим самкам), но этот обман чисто конкурентный. Понятие же общего пространства представлений, призванного не побеждать, а созидать - от них, кажется, дальше, чем от любого социального создания.
Человек, как мы знаем - нечто принципиально иное. В одиночку мы настолько не очень, что лишение общения считается худшим из наказаний, не связанных с физическими мучениями (строго говоря, наличие большого числа мазохистов намекает нам, что для многих лишение общения похуже физической боли).
В патериках (вот, кстати, слой литературы, которого совершенно бесчеловечно лишён современник: по сравнению с ними Стивен Кинг и Лавкрафт со своими «материальными» ужасами просто ярмарочные фокусники) фигурирует одна потрясающая история о Макарии Великом. Данный святой однажды брёл по пустыне и разговорился с лежащим в песках черепом. Тот сообщил ему, что при жизни был жрецом идолопоклонников и теперь вместе с остальными пребывает в аду, в связи с чем поблагодарил Макария за то, что тот молится о погибших - ведь «когда ты молишься, мы получаем некоторое утешение». В чём это утешение состоит, спросил Макарий. В аду люди поставлены друг за другом так, что никто не видит лица ближнего, ответил мёртвый. Когда же святой молится, им удаётся на мгновение увидеть лица друг друга. Это их очень утешает.
Образ, согласимся, мощнейший и психологически очень точный.
Собственно говоря, главная и великая суперсила человека состоит в том, чтобы нуждаться в других людях - и хотеть создавать реальность вместе с ними (или для них, или получать их реальность).
Поэтому человечество начинается с языка, инструмента строительства общей реальности. И поэтому, вероятно, в главной мировой религии Бог не только сотворил мир словом (вернее, Словом) - но ещё и первым занятием первого человека стала раздача имён всему живому.
Почему, спрашивается, в древней книге Бог не роздал имена лично? Мог ведь. Но занятие это было делегировано человеку, чем, собственно, и был обозначен его царственный статус: вот явилось на Земле существо-соавтор. Не абсолют идеи и не физическая действительность, а производитель гибридной реальности описания, материальной и духовной одновременно.
Замечу, что сразу за наименованием фауны в «Бытии» следует констатация, что Адаму не нашлось никого в помощь, из-за чего и появилась Ева. Мы можем прочесть это как констатацию бессмысленности языка, если у говорящего нет слушающего.
Собственно, по всему поэтому мы, люди, существа поголовно волшебные (а также магические и чудесные). Мы вооружены словами как величайшим инструментом - дающим благо и опасным одновременно, ибо язык творит реальность.
Здесь можно снова окунуться в мифическую древность (вспомним способ, которым Бог свернул проект Вавилонской башни), но можно привести пример в чём-то более яркий. Я про знаменитые Дельфийские максимы, в которых дисциплине языка отведено почётное место:
7. Услышав, пойми
35. Слушай всех
36. Не говори лишнего
47. Обо всех говори хорошо
70. Говори просто
82. Сдерживай язык
83. Воздерживайся от дерзости
88. Говори, когда знаешь
97. Будь учтив
98. Отвечай вовремя
103. Советуй своевременно
108. Храни тайну
139. Никому не обещай.
Почти десятая часть всех максим напрямую посвящена мастерству обращения с языком (и это я не включил те, что связаны с ним как с инструментом - тех вообще большинство).
Чем приведённый список добрых советов интересен нам - так это, конечно, тем, что современная практика взаимодействия в накрывшей наш мир медиасфере есть скрупулёзное издевательство над ними всеми.
Автор этих взволнованных строк на днях встретил одно интересное рассуждение о причинах деградации современной академической среды. Рассуждение относилось к среде американской, но, полагаю, в остальном мире всё примерно так же - нетрудно вспомнить отечественные скандалы. Так вот.
Деградация налицо. Пачками выдаются сфабрикованные, сознательно искажённые или попросту тупые исследования. Люди с научными степенями, включая президентов Гарварда, палятся на плагиате. Люди подписывают своим именем тексты, которых в глаза не видели, люди прибегают к помощи галлюцинирующих электронных болванов, люди несут откровенно некомпетентный бред. Частота всех этих инцидентов - объективно нарастает и зашкаливает.
Гипотеза же, объясняющая это, следующая. Вслед за информационной революцией рубежа 90-х - нулевых произошёл взрывной рост производства учёных.
Но не любых учёных.
Как отмечает Forbes, число присваиваемых докторских степеней в сфере «науки и инженерии» выросло между 2002 и 2022 годами на 74%, в бизнес-сферах на 30%, в коммуникационных дисциплинах на 46%.
Относительно политологов я нашёл интересные данные: более половины имеющихся в США учёных этой сферы работают на федеральное правительство, и Бюро занятости прогнозирует рост их числа почти на 7% к 2023 году.
При этом в сфере образования поступление новых докторов упало на 44%, а в сфере гуманитарки и искусств на 13% (там мало платят).
В общем, в хлебных категориях производство специалистов огромное - и, как можно догадаться, оно создаёт конкуренцию за самые питательные места.
Но конкуренция, как мы знаем - это не всегда добро по определению. Это просто конкуренция. Она ведётся между молодыми амбициозными организмами не за то, чтобы быть сферическими лучшими в вакууме, а за то, чтобы быть наиболее отвечающими среде (если угодно - самыми мимикрирующими головоногими на рифе).
И действительность такова, что сегодняшняя среда требует от молодых амбициозных организмов:
1) Производить очень много контента: как выразился один злой эссеист, «Научные работники находятся под растущим давлением. Учитывая массовую профессионализацию академии и рекордное количество людей, получающих степени бакалавра и аспиранта, а также то, что многие из них теперь ожидают академической работы по получении своей степени магистра или доктора философии - канули в прошлое те неторопливые дни, когда учёный немного преподавал, время от времени писал публикации, и, возможно, раз в десять лет выдавал книжку. Теперь нужно публиковаться, публиковаться, публиковаться, учить, учить, учить - и тогда, возможно, в конце года вы получите работу или всё ещё будете иметь её».
2) Идеологически мимикрировать. Как отмечает другой злой эссеист (нейрофизиолог и экс-советник британского премьера): «20 лет назад научные издания занимались почти исключительно наукой, сейчас они широко освещают политические вопросы, особенно налицо рост т. н. „политики идентичностей“. В начале века что-нибудь политизированное возникало в научных журналах раз в три месяца, сейчас в среднем на каждый выпуск научного издания приходится по две напрямую идеологические публикации» (и да, конечно, в подавляющем большинстве это прогрессивная идеология).
Иными словами - идеальные каракатицы сегодняшнего научного сообщества суть все покрашены в один прогрессивный цвет и при этом множат своё присутствие с той же бешеной скоростью, откладывая яйца публикаций в каждую расщелину.
На качество собственно научной мысли - это влияет понятно как.
Это интересно для нас как частный случай «инфляции слова». Но явление в целом, конечно, куда шире.
Нам достаточно зайти в топ популярныхтелеграм-каналов и почитать их все в течение нескольких дней, чтобы впасть в мизантропию: в среднем в каждом десятки публикаций в сутки, по десятку пустых кликбейтов («Во Франции высмеяли Зеленского!») в сутки, по дюжине ярких требовательно-безответственных воплей в сутки, почти полное отсутствие рассуждений (за рассуждения сами авторы принимают, как правило, свои гневные Доколе, приклеиваемые ими к инфоповодам, зачастую перевранным).
Но и этот размножившийся тысячеликий желтяк - меркнет по сравнению с армией гипермотивированных репостеров и комментаторов, которые носятся кругами по всей медиасфере и выполняют дельфийские максимы (см. выше) строго наоброт.
Ими, кстати, движут те же соображения, что и докторами наук, попавшими в воронку вынужденной сверхактивности. Только эти сражаются не за место на кафедре с прилагающимися академическими бонусами, а за доступный им эквивалент популяционной ценности - в виде самой мусорной, неприхотливой, донной еды для самооценки.
Удельный вес гиперпостеров и гиперкомментаторов среди ув. пользователей медиасферы (я основываюсь на сей раз не на статистике, а на личном опыте наблюдений) не превышает 1/30, то есть трёх с хвостиком процентов. Однако удельный вес их комментариев в общем массиве комментариев, пожалуй, достигает половины, если не более.
При этом среднестатистический гиперпостер и гиперкомментатор - ув. друзья знают это и без меня - никак не может служить нам образцом здорового члена общества.
Он, во-первых, экономически и статусно фрустрирован (то есть имеет меньше, чем по его мнению заслуживает).
А во-вторых и в-главных - он социально изолирован.
Здесь следует отметить, что социальная изоляция есть понятие субъективное. Упомянутый в самом начале авва Макарий был вообще-то отшельник - но и он с ужасом и жалостью узнал об одиночестве в аду. Наш современник, сидящий в субъективном социальном карцере, может физически быть на воле, иметь семью и даже работать в коллективе: это не помешает ему ощущать себя абсолютно незаслуженно выброшенным в пыль бриллиантом.
Он, если угодно, стоит в той самой толпе над пламенем, где все уткнулись друг другу в затылок - с тем отличием, что страдает не от невозможности увидеть чужое лицо, а от невозможности показать своё.
То есть он может, конечно, выворачивать себя наизнанку в обеденный перерыв и у кулера - но КПД будет весьма мал: человеческое общение есть рынок, и ув. люди, обнаружив, что кто-то вымогает у них внимание, ничего не отдавая взамен, окружают такого спекулянта стеной негласного бойкота.
В итоге обитатель социального переносного карцера, гремя цепями и лязгая капканами, бежит в интернеты и там омрачает мироздание безудержными репостами, гневно-обвинительным ресентиментом и струйными сарказмами.
Чего он хочет - понятно: он хочет быть любимым. Или, если продолжить аналогию с чарующим миром головоногих - он желает присунуть свой словесный гектокотиль в мантию всех окружающих мозгов и отложить туда свой меметический материал.
Но его гиперактивность спотыкается о тот же природный предохранитель, что и осьминожья: увеличение плодовитости ведёт к инфляции каждой отдельной особи. Головоногие откладывают сотни, а порой и десятки тысяч яиц - но выживает одна особь из сотен и десятков тысяч, а выжившие живут мало.
В чарующем мире людей это действует немного иначе - гиперактивных сарказмирующих дураков банят, онлайн и офлайн, окружающие. А сами они (парадоксальным, но очень справедливым образом) имеюттем более низкую самооценку, чем активней общаются в соцсетях.
Поэтически говоря, они сами загоняют себя в ад св. Макария при жизни - ибо отказались понимать главный закон человеческой жизни:
- Произнося слова, мы буквально создаём мир, в котором живём. Но этот наш мир имеет ровно ту цену, какую за наши слова дают другие люди.
Виктор Мараховский