Аркадий Малер о Дугине
Аркадий Малер
Не консервативная,
не православная, не философия
Когда меня года два назад одно православное радио попросило выступить в защиту декана Социологического факультета МГУ Владимира Добренькова от неких либеральных активистов, недовольных его православной идеологизацией факультета, то я решил промолчать, что само по себе было для меня весьма неприятно. Православное сообщество в современной России, которое уже давно стало объективной реальностью, а не медийным штампом, во многом держится на внутренней взаимоподдержке своих участников, что само по себе совершенно нормально и только так оно и должно быть. Но конечный смысл этой поддержки заключается не в том, чтобы сохранять некое религиозно-общинное гетто ради самого этого гетто, а все-таки в том, чтобы воцерковлять окружающее нас современное общество, проповедуя людям, прежде всего, Самого Христа, а не нечто другое, и делая это как можно убедительнее и адекватнее, а не отпугивая с порога бессмысленным эпатажем и сектантской мизантропией. Поэтому, если кто-то маркирует сегодня себя "православной идентичностью", то это еще не значит, что его надо записывать в союзники - важно качество этой идентичности. Сейчас не начало 90-х и одним православием никого не удивишь - "православная идентичность" это еще не гарантия качества и само православное сообщество из состояния детской мечтательности входит, пожалуй, в самый тяжелый период своего развития - период взросления, а следовательно, жесткого и жестокого отрезвления.
Не стану судить о Владимире Добренькове как ученом и учителе - деканом в МГУ случайные люди не становятся и я вполне готов допустить, что это великий и гениальный социолог нашего времени. Наблюдая ситуацию с его факультетом со стороны, я, правда, не очень понимаю, почему он не имеет основательной поддержки со стороны иных социологических центров и авторитетов. Все мои попытки найти ему поддержку среди иных социологов кончились ничем. Я не очень понимаю, что такое "православная социология", потому что православие не выдвигает никаких особых социологических методов и вообще не призвано это делать также как их не выдвигает католичество, протестантизм, ислам, буддизм и т. д. При этом, хотя совершенно понятна реакция сознательных атеистов и иноверцев на желание воцерковить их пространство, само это желание со стороны православного человека также понятно - другой вопрос, как это делается. Миссионерская стратегия должна быть детально продумана, чтобы не обломаться при первом же шаге. И если нам могут быть неизвестны тонкости внутренней политики Социологического факультета МГУ, один факт все же весьма известен - это строгая позиция декана Добренькова по вопросу о смертной казни, ставшая существенной частью его имиджа как только он стал декларативно православным. Я знаю, какие страшные, трагические события подвигли его на эту позицию - и поэтому психологически она весьма понятна, эту позицию он выстрадал. Но мне не нравится тот факт, что когда современный человек приходит к православию, то он почему-то тут же занимает ряд категорических позиций, никоим образом не вытекающих из учения Господа Иисуса Христа, и в частности - становится апологетом смертной казни. Нет, я не хочу сказать, что христианин должен быть пацифистом и противником смертной казни, но это все-таки дискутируемый вопрос внутри христианского учения. Однако, когда декларативное принятие Христа сочетается с не менее декларативным приятием смертной казни - в сознании стороннего наблюдателя это выглядит довольно отталкивающе. Делать признание смертной казни категорическим постулатом общественной программы, основанной на христианстве, значит искажать представление о самом христианстве в восприятии тех, кто даже Евангелие еще не открывал. В общем, особого вдохновения ассоциироваться с деканом Добреньковым у меня не возникло, хотя я очень надеялся пересмотреть свои выводы. Но когда я узнал о том, что в сентябре 2008 года при Соцфаке МГУ был организован так называемый "Центр консервативных исследований" (ЦКИ) Александра Дугина, то все мои сомнения в отношении к декану Добренькову окончательно развеялись.
Конечно, само по себе явление этого "ЦКИ" слишком незначительно, чтобы представлять опасность кому-нибудь в академическом или политическом мире. Хотя только тот факт, что этот "центр" числится при МГУ, может кого-то смутить и ввести в заблуждение относительно его реальных возможностей. Если говорить о чисто административной составляющей, то формат существования при академическом заведении бывает довольно разный - есть непосредственное включение в структуру заведения с бюджетной оплатой и обязательным помещением, а есть добровольное существование "на общественных началах". Но каким бы ни был административный формат (а соответственно, и административный ресурс) любого проекта, все, в конечном счете, зависит от интеллектуальных и организаторских способностей его инициаторов. Почти в каждом московском вузе найдется десяток "центров", "клубов" и "семинаров", о которых никто никогда не узнает, какие бы официальные статусы они не имели. Все зависит от личности и ее идей, больше ничего. И вот именно этот вопрос в данном случае имеет значение. Как человек, прошедший на своем пути серьезное увлечение идеями Дугина и хорошо представляющий себе его организационные возможности, я могу сразу сказать, что весь проект "Центра консервативных исследований" закончится также как и все остальные его проекты от Национал-большевистской партии 1994-1997 до Евразийского союза молодежи 2005-2008. Почему? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно очень точно представлять себе, что на самом деле хочет этот человек. В нашей поверхностной журналистике критиковать деятельность А.Г.Дугина принято с нескрываемой игрой на понижение - его выставляют проходимцем и недоучкой, мечтающим только о славе и личной власти, а иногда еще и о большой прибыли. Я считаю, что играть на понижение в критике неприятного оппонента - это не только нечестно, но и неэффективно. В конце концов, если человек хочет прославиться, получить большую власть и много денег, то для этого есть миллион иных способов, чем писать десяток книг, которые не каждый твой адепт будет способен прочесть до конца. Поэтому я буду исходить из того, что Дугин - это как бы философ, как бы православный и как бы консервативный, и оценивать его именно с этих позиций. И вот именно на этом уровне у меня возникают принципиальные вопросы, получающие очень неприятные ответы.
Не философ
У Дугина нет никакой полноценной "философии". Философия это целостное и внутренне более-менее связанное мировоззрение, имеющее явные позиции в вопросах онтологии, гносеологии, этики, эстетики и т.д. Ничего этого у Дугина нет - есть синтез очень разных философских и идеологических установок, очень сложно сочетающихся друг с другом и часто входящих в явное противоречие. Как человек, прочитавший все книги Дугина и пытавшийся когда-то систематизировать его "философское наследие", я мог бы сказать, что общей основой всех его установок эксплицитно является учение так называемого "интегрального традиционализма" французского философа Рене Генона, известного также как шейх Абдуль Вахид Йахья, поскольку этот самый традиционализм привел его к исламу суфийского толка. В формате этой статьи не совсем уместно подробно излагать философские теории, но скажу только, что учение Генона - это нечто среднее между адвайта-ведантой и неоплатонизмом, дедуцирующее всю существующую реальность из предвечного безличного Абсолюта в строгой субъект-объектной иерархии форм. В этом смысле перед нами довольно последовательное и целостное учение. Но Дугин не останавливается на этом учении - он приплюсовывает к нему йогическую мистику итальянского "языческого империалиста" Юлиуса Эволы, "ариософию" немецкого рунолога Германа Вирта, национал-революционные идеи немецких идеологов 20-30-х годов, а также русское евразийство и национал-большевизм, доходя в том числе до идей европейских "новых правых" и "новых левых". В итоге возникает достаточно пестрая и агрессивная мозаика лозунгов и парадоксальных поворотов мысли, которая может оказать довольно сильное впечатление на романтически настроенного подростка или лишенного гуманитарного образования человека в период психологического кризиса, но которая внутренне никак не может превратиться в единую систему, и что самое показательное - совершенно не хочет это делать под началом самого Дугина. Этот постмодернистский хаос идей и терминов очень удобен для того, чтобы все время перескакивать с одной позиции на другую и никогда не отвечать за свои слова. Поэтому когда надо Дугину - он "правый", а когда не надо - "левый"; когда надо - консерватор, а когда не надо - революционер; когда надо - строгий ортодокс, а когда не надо - вольный визионер; когда надо - националист, а когда не надо - евразиец и т.д, список этих оппозиций бесконечен.
Так что говорить о единой основе здесь невозможно, хотя правды ради можно постараться - ведь на чем-то же все это держится? И вот здесь ответ простой. Каждый ответственный философ, в отличие от доморощенного философствующего графомана, всегда задумывается над гносеологической, методологической базой своей философии - что он считает источником познания, какова логика формирования его знания и рассуждения, и т.п. Ничего подобного у Дугина нет и быть не может, потому что это заставило бы его существенно пересмотреть все свое мировоззрение и сузить коридор своих риторических возможностей. Таким образом, "гносеологической основой" его "философии" можно считать абсолютно анархический иррационализм. Конечно, когда ему надо, он прибегает и к логике, и к схемам, и к системам, так что все остальное вдруг окажется столь же выверенным. Но достаточно попросить каждого из его адептов изложить "философию Дугина" во всей ее целостности, и мы сразу столкнемся с фантастическим разночтением, которое только и может быть в подобной ситуации. Поэтому "философия" Дугина - это не философия, а идеология и все ее мотивации чисто идеологические, что сразу очень много объясняет. И вот именно как идеология его учение действительно имеет довольно конкретное содержательное основание, можно сказать, некую точку отсчета для всех его исчислений, но опять беда - это основание носит не утвердительный, а отрицательный характер, вся идеология Дугина построена не на утверждении какой-то одной или более ценностей, а на отрицании, и ради этого отрицания громоздится весь хаос его компиляций.
Это отрицание трех начал, которые в своей идеологии Дугин пытается представить как взаимосвязанные - во-первых, авраамической религии, во-вторых, западной цивилизации, в-третьих, исторического проекта Модерна. Почему эти начала мировой истории не нравятся Дугину - разбирайтесь сами, если хотите, но сразу могу сказать, что никакой позитивной логической связи вы там не найдете. Все, что может противостоять авраамизму, Западу и Модерну, принимается Дугиным в союзники и он пытается объединить все это в единый фронт, который тут же распадается по совершенно естественным причинам. Если бы среди адептов "дугинизма" нашлись люди, готовые признаться в том, что уничтожить авраамизм, Запад и Модерн для них - это самое главное, а все остальное не важно, то тогда их приверженность Дугину можно было бы понять. Но поскольку у каждого такого адепта есть какая-то своя, пусть и очень смутно формулируемая позитивная ценность, то и никакой "школы Дугина" в принципе не складывается. О том же, в каких городах и вузах, и каким образом Дугин, не закончивший ни одного института, смог защитить кандидатскую диссертацию по философии и докторскую по политологии, оставим другим исследователям его "творческого наследия". Хотя каким образом он вдруг стал "профессором МГУ", теперь не трудно догадаться.
Не православный
Будучи не философом, а идеологом, Дугин маркирует себя как православного и консерватора, от чего возможно само название "Центра консервативных исследований". Поскольку Дугин является членом Русской Православной Церкви, а точнее, единоверческого согласия (единоверцы - это старообрядцы, признанные Московским Патриархатом), то его можно формально назвать православным человеком. С христианской точки зрения, если человек крещен, но всю жизнь прожил атеистом и кем угодно, он все равно отвечает на Страшном Суде именно как христианин. В этом смысле православных у нас действительно очень и очень много. Но именно как идеолог и псевдо-философ Дугин - не православный. Для того, чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть любую из его метафизических книг, включая самую главную по православной теме - "Метафизику Благой вести. Православный эзотеризм" (1996), к которой адепты дугинизма относятся как к писанию всех
Святых Отцов вместе взятых. Происходит это по очень простой причине - потому что эти люди сначала открывают для себя Дугина, а только потом само Православие, если они его вообще открывают. Поэтому его сторонники не задумываются о соответствии дугинского "богословия" христианским догматам, поскольку не Дугин проверяется у них догматами, а сами догматы - Дугиным. И если какие-то факты указывают на несовместимость догматического Христианства и "дугинизма", то "тем хуже" для этих фактов. Любую же попытку ответственно разобрать его идеи с догматических позиций они тут же называют "стукачеством" и "инквизицией" - в общем, поведение классической секты.
Между тем, далеко не каждый священник и богослов считает должным вообще серьезно обращать внимание на дугинские книги, что по-человечески весьма понятно, но по миссионерским соображениям весьма предосудительно. Наши догматисты часто предпочитают копаться в практически исчезнувших в истории ересях типа "афтартодокетизма" и "псилантропизма", не оглядываясь по сторонам - какие откровенно антихристианские ереси захватывают сегодня многих ищущих людей и особенно молодых. Но существуют и исключения из правила. В частности, о том, что учение Дугина - это ересь, говорили такие авторитеты с богословским образованием как о. Даниил Сысоев, о. Максим Козлов, В. Максимов, А. Люлька и др. Один только диакон Андрей Кураев в своей книге "Церковь в мире людей" (2007) писал о Дугине: "Это враг опаснее любой Блаватской (потому что умнее и образованнее). Как и у Блаватской, это попытка переварить Православие в кабалистику. Достаточно вспомнить его статью "Мессианство Каббалы". Неприкрытая апология террора, жажда превратить Православие в революционно-террористическую идеологию также не вызывает желания сближаться с этим человеком" (с.142). "В общем - обычная “эзотерика”: сплошные “тактические уловки” для осуществления своей работы по мутированию христианства в нечто соответствующее каббалистико-масонским стандартам" (с.144). Наконец, учение Дугина разбирается как еретическое в специальном справочнике Миссионерского отдела Московского Патриархата "Новые религиозные объединения России деструктивного и оккультного характера" (2002). Почему же в оценке дугинского учения православные догматики столь единодушны? Опять же, здесь нет возможности подробно разбирать богословские взгляды нашего автора, любой православный человек может открыть ту же "Метафизику Благой вести" (1996) и прочесть любой фрагмент типа: "В начале Адам является андрогинном. <...> Он не обладает отдельным телом, но есть синтез всех индивидуальных тел и физических предметов" (с.45-46) и сделать соответствующие выводы. Но об одной связующей причине необходимо сказать - если есть какая-то утвердительная константа в дугинском учении, так это апология так называемого "манифестационизма", то есть идеи возникновения мира из божественного начала в противоположность авраамическому "креационизму", то есть идеи творения мира из ничего.
"Манифестационизм" действительно можно назвать общим метафизическим знаменателем всех не-авраамических (собирательно: языческих) религий и в этом плане он может послужить идеальной концептуальной основой для анти-авраамического, анти-библейского фронта. Надо ли говорить о том, что идея творения мира свободной Божественной волей из ничего - это принципиальное положение всего мирового Христианства, относительно которого нет никаких противоречий ни у одной из христианских конфессий. Даже в двух других авраамических религиях - иудаизме и исламе, по этому вопросу нет абсолютного консенсуса, а в Христианстве есть. Однако А. Дугин в этом консенсусе не участвует - основной лейтмотив всех его метафизических текстов состоит в постоянной дискредитации авраамического креационизма и апологии неавраамического манифестационизма, и эта оппозиция простирается им на саму христианскую религию. Можно сказать, что для Дугина православная религия замечательна в той степени, в которой она соответствует манифестационизму и отрицает ветхозаветный, "иудейский" креационизм (отсюда интерес к каббале как прецеденту иудейского манифестационизма). Из этой оппозиции следует довольно много серьезных выводов, которые позволяют обвинить Дугина в реальном гностицизме, причем весьма радикального, маркионитского толка, отрицающего Ветхий Завет и понимающего христианство как революционную антитезу древнему иудейству. При этом, если христианство в целом понимается как антитеза авраамизму, то православие понимается как якобы манифестационистский полюс внутри самого христианства в противовес западному католицизму, который в дугинском богословии оказывается главным врагом. Как он пишет в одной своей статье о православии и католицизме - это вообще "две разные религии", в то время как с догматической точки зрения католицизм - это самое близкое к православию учение.
Чисто политические разногласия с католическим Западом для Дугина несравнимо принципиальнее мировоззренческих разногласий с языческим или мусульманским Востоком. Внутри же самого православного мира Дугин постоянно противопоставляет русское православие греческому, а внутри русского православия он выбирает позицию "староверия" в противовес чуть ли не еретическому, с его точки зрения, "никонианству". Так вселенская истина Христианства сужается у него до пределов старообрядческого извода, в обосновании объективной правоты которого он не особенно напрягается - ведь эмоционально настроенному русскому патриоту и так должно быть ясно, что все автохтонное лучше всего пришлого, хотя если следовать этой логике до конца, то нужно сразу возвращаться к до-русскому язычеству, а не копаться в пришедшем из далеких Палестин христианству? Разумеется, этот трудно скрываемый маркионизм успешно ложится на национал-языческие настроения многих радикалов, позволяя им называть себя "православными", но при этом исповедовать свое личное авторское "православие", не имеющее ничего общего с исповеданием Русской Православной Церкви. У меня возникает к подобным радикалам один простой вопрос: если весь смысл пришествия Христа состоял в преодолении "авраамической", "креационистской парадигмы", то зачем тогда им принимать это христианство, если у них уже есть свое манифестационистское язычество? Например, есть же та самая адвайта-веданта, которая пользуется наибольшим почтением среди "интегральных традиционалистов"? Зачем вообще исповедовать именно православную религию, если другие религии тоже наследуют "интегральную Традицию", причем без "дурного" авраамического наследства, без принципиального креационизма? Нет ответов на эти вопросы и трудно даже представить себе того человека в окружении Дугина, который мог бы на них внятно ответить, причем не лично от себя, а от самого дугинского учения как такового. Одновременно с этим я еще не нашел ни одного священника, который готов был бы ответственно признать, что метафизическое учение А.Г.Дугина не противоречит христианской ортодоксии, хотя для "православного философа" и политика такого священника давно имело бы смысл найти. В частности, готов ли дать такой ответственный разбор дугинского учения приверженный старому обряду священник Кирилл Сахаров из храма Николы в Берсенях, который часто встречается на дугинских мероприятиях? О клириках единоверческого центра в Михайловской слободе, прихожанином которого является Дугин, я и не спрашиваю. Тем более непонятно решение декана Добренькова организовать на территории своего факультета этот центр совместно с Дугиным и очень странно, что он хотя бы не посоветовался по этому вопросу с настоятелем Храма святой Татианы при МГУ о Максимом Козловым, который как раз известен своим крайне негативным отношением к дугинскому учению. Получается, что "самый православный" факультет МГУ и православный храм МГУ не имеют друг к другу никакого отношения?
Не консерватор
Не будучи православным идеологом, Дугин также не является консерватором, если само понятие консерватизма имеет для нас хоть какие-то внятные границы. Как я уже отметил, краеугольным положением его учения является не столько утверждение каких-либо ценностей, сколько отрицание трех начал - авраамизма, Запада и Модерна, которые в его сознании укладываются в единую "парадигму". Противостоящий авраамическому креационизму языческий манифестационизм предстает у него как общий знаменатель такого загадочного понятия как "Традиция". Что это за Традиция, однозначного ответа в его текстах найти нельзя, поскольку речь может идти одновременно и о некоем примордиальном знании сверхчеловеческого происхождения, и о традиции старообрядческих ритуалов. Поскольку каждая религиозная традиция сохраняет элементы единой "Интегральной Традиции", то все религии оказываются аспектами единой истины и поэтому весь этот интегральный традиционализм фактически оказывается ничем иным как структурно-сравнительным религиоведением, превращенным в религию. Отсюда тот потенциальный гиперэкуменизм "справа", когда интерес к совершенно далеким религиям сочетается с ненавистью к ближайшим конфессиям. Исторически дугинская Традиция проиграла - возникший на Западе Модерн ее победил, отсюда призыв к глобальной "консервативной революции". Осуществить эту революцию можно двумя параллельными путями. Во-первых, объединить весь не-западный мир против Запада, отсюда бренд "евразийства". Во-вторых, использовать хаотические процессы современного мира против него же самого - поскольку Постмодерн это уже отрицание классического Модерна, то можно "оседлать" ситуацию постмодерна и с его помощью вернуть "Традицию": отсюда заигрывание с любыми идеями и дискурсами, лишь бы они помогли уничтожить "современный мир". Представьте себе, какую широкую программу идеологических маневров и моральных самооправданий предоставляет такая стратегия!
Трудно представить себе какую-либо политическую силу, которую бы Дугин отказался взять в союзники для того, чтобы уничтожить врага - список возможных союзников здесь не ограничен вплоть до сатанизма - к вопросу о его "православности". С 1996 года он проявляет неподдельный интерес к учению "телемизма" Алистера Кроули, который по Дугину оправдан хотя бы тем, что его сатанизм был реакцией на протестантское воспитание. Получается, что любая деструкция на Западе хороша только потому, что подрывает парадигму западного авраамизма, и поэтому сатанист оказывается лучше протестанта. Но не только чисто стратегическими соображениями руководствуется Дугин при обращении к этой запредельной крайности - оправдание сатанизма имеет у него и сугубо содержательные, концептуальные основания. В 1998 году в своем "эзотерическом" альманахе "Милый Ангел" №3, помимо привычных для этого издания публикаций Генона, Эволы, Вирта и других "эзотериков", он публикует манифест Алистера Кроули "Книгу Законов", ставшую своеобразной "библией" для современных сатанистов. Публикацию этого текста предваряет два богословских рассуждения самого Дугина - "Бремя ангелов" и "Учение Зверя". Достаточно уже проанализировать только эти два текста, чтобы понять, насколько его учение не только далеко от христианства, но и вообще является сущностно антихристианским. В частности, в последней статье он пишет о том, что если креационисты принимают верных Богу ангелов, то "манифестационисты считают, что правы те ангелы, которые отказались признавать верховенство Творца и свою тварную природу" (с.360), то есть падшие ангелы - демоны. Поскольку любой дугинист всегда предпочтет манифестационизм креационизму, из этого уже следует, что падшие ангелы для него лучше верных. Но поскольку православная доктрина в принципе не согласится с таким манифестационизмом, Дугин пишет, что "православные христиане верят, что до конца не были правы ни те, ни другие" (там же). Таким образом, по Дугину православный христианин в битве ангелов света и ангелов тьмы не может до конца определиться в своих предпочтениях - и это пишет человек, которого сегодня кто-то еще считает "православным" деятелем. Понятно, что с такой "философией" не то, что о православном консерватизме, но о любом консерватизме говорить невозможно.
Консерватизм никогда не был платформой дугинской политики просто потому, что его декларативная цель состоит вовсе не в консервации существующих политических форм, а в "консервативной революции" - восстановлении так называемых традиционных ценностей революционным путем. И сама политическая эволюция Дугина в 90-е годы была последовательным движением ко все большей революционности, к открытому признанию идей национал-большевизма, коммунизма и "новых левых". Эти идеи в концентрированном виде отразились в его манифесте "Цели и задачи нашей революции" (1995), не просто не-консервативном, а абсолютно анти-консервативном тексте. Но поскольку режим Путина вернул политическим идеологемам свой собственный смысл, продолжать призывать к революции было уже бессмысленно и поэтому с начала 2000-х годов Дугин, совершенно не меняя революционно-гностического смысла своей идеологии, называет себя "консерватором", потому что именно этот бренд позволяет сегодня любым экстремистам "правого" и "право-левого" толка выдавать себя за респектабельных политиков. В этой связи можно привести один весьма показательный пример такой мимикрии. Автор этих строк несколько лет назад ввел в публицистический обиход термин "русские неоконы", предлагая его для обозначения нового возможного политического движения в России, типологически схожего со своим американским аналогом при необходимом конфессиональном и геополитическом различии. По причине естественного антиамериканизма среди российских правых патриотов, этот термин долгое время не пользовался успехом, но когда вероятность такого движения повысилась именно Дугин начал использовать его, невзирая на реакцию собственных соратников. В статье "Кризис золотого тельца", опубликованной в журнале "Профиль" №42 за 2008 г., он расписывает целую программу "русских неоконов", которая на сто процентов лишь повторяет его старые евразийские позиции. Первый пункт программы - "свертывание демократии (даже фасадной) и переход к мобилизационной модели общества на корпоративной основе". Второй - "установление "комиссарской диктатуры", сосредоточение власти в руках патриотической группы высокопоставленных чиновников…" Спрашивается, причем здесь "неоконсерватизм"? Но возникает еще более очевидный вопрос - причем здесь вообще любой "консерватизм"? Либо - комиссарская диктатура, либо - консервативные преобразования, третьего не дано.
Читать дальше:
http://www.katehon.ru/html/top/analitika/ne_konservat_ne_pravosl_ne_filosov.htm