Глава 4. Дымок и Цыга. Становление в обществе.
В общем, звери жили мирно, даже дружно. Раны на лапе у Дымка зажили, он привык к присутствию маленького надоедливого существа в доме. Тем более, что избавиться от назойливого любопытства со стороны Цыги ему было легко: толчок, полет над гнездом кукушки щенком и гордое шествование в нужную сторону. Пока ошарашенная неожиданным изменением обстановки Цыга выбиралась из очередной лужи, оглядывалась, кота уже и след простывал.
До полугода вход в жилые комнаты Цыганочке был запрещен из-за ее неумения вовремя сообщить о желании выйти на улицу или от чрезмерно эмоционального реагирования на происходящие интересные события - замывать лужи на коврах, которыми тогда были укрыты полы, мне совсем не доставляло радости. Однако, она росла, а я не снижала внимательного приглядывания к ее поведению, пытаясь предугадать ее естественные желания, нагулять ее вдоволь. И обе мы пришли к прекрасному пониманию друг друга. Цыга научилась привлекать мое внимание тонким едва слышным звуком, почти писком, выполнять мои команды, поданные тихо, почти шепотом, а потом и просто по жесту руки. Конечно, и обычные выражения радости, нежности у нас были. И баловались мы так, что ребенок, глядя на нас, захлебывался от смеха, начинал икать. (За что меня мама неоднократно ругала - ну, разве так можно смешить ребенка?!) И команды подавались в полный голос. И "голос" раздавался в полный голос тож.
Не было для Цыги большей радости, когда ее допустили в "общество". Теперь она могла лежать, где захочет в главной комнате: на полу, на диване, в кресле; собственно, находиться в любой из комнат. Она могла в любой момент и в любом месте подходить ко мне и класть голову на колени и преданно смотреть в глаза, улыбаясь. Она могла лежать поперек дивана у мамы в ногах - поза сфинкса и такая же самодовольная рожа.... В общем, она была со всеми на равных.
Вот тут и начала проявляться в полной мере борьба за власть. Кот, собственно, и не боролся - он и так был главным, знал, что никто это оспаривать не будет. Совсем другое дело собака - борьба за лидерство в стае у нее в крови. А мы - были ее стаей. Тем более, что поводов для начала борьбы мы дали ей предостаточно. Когда мы выходили на улицу (я, мама и Таня) и слегка разбредались по дороге, Цыга, как настоящий загонщик овец, бегала от одной к другой, коротко взлаивала и делала намек на укус у ноги. Когда же мы собирались вместе, собака успокаивалась и снова бежала по газонам, что-то вынюхивая, обследуя, но при этом не забывая зорко следить за нами. Стоило маме отбиться от стаи свернуть к киоску, как Цыга с лаем мчалась к ней, пытаясь снова вернуть в лоно церкви к двум другим подопечным. Эта забава-работа ей никогда не надоедала, если она была в свободном полете, т.е. не на поводке. На поводке - это был маленький оруженосец, охранник, телохранитель, спокойный, невозмутимый, красивый, как игрушка, и обманчиво добрый, важно шагающий впереди или рядом со мною и гордо неся свой пушистый хвост, как флаг.
Тут нужно сделать отступление. Мне пришлось и Таню, и Цыгу с раннего детства (каждую в свое время) научить реагировать на приставания посторонних. Обе были кукольно-красивы, обе терпеливо ожидали в стороне, пока я достоюсь до чего-нибудь в очереди, обе с искренним интересом рассматривали все вокруг широко раскрытыми изумленными глазами. И обе вызывали у посторонних стойкое желание погладить и посюсюкать: "Ой, кто ж это у нас такой красиииивый?" Тем неожиданнее было для них услышать от двухлетней девочки "Ну-ну, дядя/тетя!" - укоризненно сказанное хорошо поставленным звонким детским голосом. Пристающий опешивал от услышанного, очередь наслаждалась нахмуренными бровками ребенка и поднятым указательным пальчиком, грозящим сюсюкающему. С Цыгой было еще проще, т.к. я все время поглядывала на нее и могла в нужный момент сказать тихонько "Цыга, чужой!" Слух у собаки гораздо тоньше, чем у человека, тем более настроенный на голос хозяйки. Никто из окружающих меня в очереди не обращал на сказанное внимания, а собака из мирно сидящей игрушки вдруг превращалась в довольно опасную ЧУЖУЮ собаку, которую НЕ рекомендуется гладить без разрешения хозяина. Она не кидалась, не лаяла, нет. Просто верхняя губа у нее задиралась, обнажая не маленькие уже острые клыки, нос сморщивался, а в груди слышались отзвуки зарождающегося грома... Рука отдергивалась сама собой. До сих пор считаю, что вменяемый взрослый человек не будет лезть к ребенку или собаке без разрешения родителей или хозяина. Сама я никогда не глажу чужих животных, даже, если разрешают. Ну, может быть, в гостях, если кот или собака сами подойдут знакомиться, даю им себя обнюхать. Если кот лезет на колени и ложится, тут уж руки сами знают, что делать. Если собака дружелюбно тычется носом в раскрытую ладонь, могу несколько раз погладить. Но считаю, что у собаки должен быть один хозяин.
Так вот Цыга прекрасно понимала свою роль на улице - ЗАЩИТА и ОПЕКА. Я хвалила ее и поощряла. Никогда она не ввязывалась в хор собачьей перепалки, никогда не лаяла без команды, никогда не нападала. Да, когда к нам мчались другие собаки, гавкучие, хулиганистые, скандальные, между ними и нами всегда оказывалась Цыга - ноги широко расставлены, грудь развернута, вся сотрясается от рычания. И не нападали, отступали, повизгивая, извиняясь.
Все изменялось, с точки зрения Цыги, когда мы возвращались домой. Дымок с холодильника прыгал мне на руки, обнимался, терся головой, повисал горжеткой на плече и созерцал Цыгу с высоты. Мама и Танечка тоже приветствовали его, гладя и говоря ласковые слова. А Цыга была внизу, повизгивала, вставала на задние лапы, толкаясь и привлекая наше внимание. От невозможности гладить и обнимать всех одновременно, я иногда впадала в отчаяние. Особенно, когда мама или Таня говорили, шутя:"Ты кота/собаку любишь больше нас!"
До полугода вход в жилые комнаты Цыганочке был запрещен из-за ее неумения вовремя сообщить о желании выйти на улицу или от чрезмерно эмоционального реагирования на происходящие интересные события - замывать лужи на коврах, которыми тогда были укрыты полы, мне совсем не доставляло радости. Однако, она росла, а я не снижала внимательного приглядывания к ее поведению, пытаясь предугадать ее естественные желания, нагулять ее вдоволь. И обе мы пришли к прекрасному пониманию друг друга. Цыга научилась привлекать мое внимание тонким едва слышным звуком, почти писком, выполнять мои команды, поданные тихо, почти шепотом, а потом и просто по жесту руки. Конечно, и обычные выражения радости, нежности у нас были. И баловались мы так, что ребенок, глядя на нас, захлебывался от смеха, начинал икать. (За что меня мама неоднократно ругала - ну, разве так можно смешить ребенка?!) И команды подавались в полный голос. И "голос" раздавался в полный голос тож.
Не было для Цыги большей радости, когда ее допустили в "общество". Теперь она могла лежать, где захочет в главной комнате: на полу, на диване, в кресле; собственно, находиться в любой из комнат. Она могла в любой момент и в любом месте подходить ко мне и класть голову на колени и преданно смотреть в глаза, улыбаясь. Она могла лежать поперек дивана у мамы в ногах - поза сфинкса и такая же самодовольная рожа.... В общем, она была со всеми на равных.
Вот тут и начала проявляться в полной мере борьба за власть. Кот, собственно, и не боролся - он и так был главным, знал, что никто это оспаривать не будет. Совсем другое дело собака - борьба за лидерство в стае у нее в крови. А мы - были ее стаей. Тем более, что поводов для начала борьбы мы дали ей предостаточно. Когда мы выходили на улицу (я, мама и Таня) и слегка разбредались по дороге, Цыга, как настоящий загонщик овец, бегала от одной к другой, коротко взлаивала и делала намек на укус у ноги. Когда же мы собирались вместе, собака успокаивалась и снова бежала по газонам, что-то вынюхивая, обследуя, но при этом не забывая зорко следить за нами. Стоило маме отбиться от стаи свернуть к киоску, как Цыга с лаем мчалась к ней, пытаясь снова вернуть в лоно церкви к двум другим подопечным. Эта забава-работа ей никогда не надоедала, если она была в свободном полете, т.е. не на поводке. На поводке - это был маленький оруженосец, охранник, телохранитель, спокойный, невозмутимый, красивый, как игрушка, и обманчиво добрый, важно шагающий впереди или рядом со мною и гордо неся свой пушистый хвост, как флаг.
Тут нужно сделать отступление. Мне пришлось и Таню, и Цыгу с раннего детства (каждую в свое время) научить реагировать на приставания посторонних. Обе были кукольно-красивы, обе терпеливо ожидали в стороне, пока я достоюсь до чего-нибудь в очереди, обе с искренним интересом рассматривали все вокруг широко раскрытыми изумленными глазами. И обе вызывали у посторонних стойкое желание погладить и посюсюкать: "Ой, кто ж это у нас такой красиииивый?" Тем неожиданнее было для них услышать от двухлетней девочки "Ну-ну, дядя/тетя!" - укоризненно сказанное хорошо поставленным звонким детским голосом. Пристающий опешивал от услышанного, очередь наслаждалась нахмуренными бровками ребенка и поднятым указательным пальчиком, грозящим сюсюкающему. С Цыгой было еще проще, т.к. я все время поглядывала на нее и могла в нужный момент сказать тихонько "Цыга, чужой!" Слух у собаки гораздо тоньше, чем у человека, тем более настроенный на голос хозяйки. Никто из окружающих меня в очереди не обращал на сказанное внимания, а собака из мирно сидящей игрушки вдруг превращалась в довольно опасную ЧУЖУЮ собаку, которую НЕ рекомендуется гладить без разрешения хозяина. Она не кидалась, не лаяла, нет. Просто верхняя губа у нее задиралась, обнажая не маленькие уже острые клыки, нос сморщивался, а в груди слышались отзвуки зарождающегося грома... Рука отдергивалась сама собой. До сих пор считаю, что вменяемый взрослый человек не будет лезть к ребенку или собаке без разрешения родителей или хозяина. Сама я никогда не глажу чужих животных, даже, если разрешают. Ну, может быть, в гостях, если кот или собака сами подойдут знакомиться, даю им себя обнюхать. Если кот лезет на колени и ложится, тут уж руки сами знают, что делать. Если собака дружелюбно тычется носом в раскрытую ладонь, могу несколько раз погладить. Но считаю, что у собаки должен быть один хозяин.
Так вот Цыга прекрасно понимала свою роль на улице - ЗАЩИТА и ОПЕКА. Я хвалила ее и поощряла. Никогда она не ввязывалась в хор собачьей перепалки, никогда не лаяла без команды, никогда не нападала. Да, когда к нам мчались другие собаки, гавкучие, хулиганистые, скандальные, между ними и нами всегда оказывалась Цыга - ноги широко расставлены, грудь развернута, вся сотрясается от рычания. И не нападали, отступали, повизгивая, извиняясь.
Все изменялось, с точки зрения Цыги, когда мы возвращались домой. Дымок с холодильника прыгал мне на руки, обнимался, терся головой, повисал горжеткой на плече и созерцал Цыгу с высоты. Мама и Танечка тоже приветствовали его, гладя и говоря ласковые слова. А Цыга была внизу, повизгивала, вставала на задние лапы, толкаясь и привлекая наше внимание. От невозможности гладить и обнимать всех одновременно, я иногда впадала в отчаяние. Особенно, когда мама или Таня говорили, шутя:"Ты кота/собаку любишь больше нас!"