Любовь к Родине Космодемьянской и любовь к вещам Гербер
Оригинал взят у kir_bor в Любовь к Родине Космодемьянской и любовь к вещам Гербер
На днях в авторской программе Ольги Скабеевой и Евгения Попова «60 минут», обсуждалось скандальное и оскорбительное заявление подлеца-карикатуриста Андрея Бильджо о шизофрении Героя Советского Союза Зои Космодемьянской.
Страсти на передаче кипели нешуточные, защищая Бильджо российская писательница и общественный деятель Алла Гербер допустила не менее скандальное высказывание о том, что «любой подвиг - это вообще клиника».
Хотя только на первый взгляд такое высказывание из уст либералки и антисоветчицы Гербер кажется провокационным и невозможным, однако если действительно попытаться понять нашу либеральную интеллигенцию и изучить то, о чем они сами пишут и думают, что им дорого и чего они боятся, становится понятно, что формула: «любой подвиг - это вообще клиника» - для такого рода людей это вполне естественная формула их жизни.
Но обо всем по порядку…
Итак, «любой подвиг - это вообще клиника», вот это заявление Гербер - 17:05:
Давайте попробуем разобраться, что такое подвиг. Согласно толковому словарю С.И. Ожегова, подвигом называют героические и самоотверженные поступки.
В таком значении подвигами чаще всего становились какие-то социально значимые действия на грани человеческих возможностей.
Воинский подвиг совершали те, кто ценой своей жизни готов был до последнего отстаивать свою Родину и жертвовать собой ради своих товарищей, близких и своей страны. В такие минуты человек перестает жить для себя - он отдает самое ценное, что у него есть - свою жизнь, а значит подвиг не может быть оценен никакими материальными оценками.
Подвиг, совершенный ценою собственной жизни во имя своей Родины, приобретает мистический и сакральный смысл, человек как бы растворяется в каждом листке дерева, каждой капли реки, каждом вздохе будущих поколений.
Такой подвиг совершила и Зоя Космодемьянская - молодая 18-ти летняя девушка с гордо поднятой головой пошла на смерть, не предав своих товарищей и навсегда вошла в пантеон наших героев со словами: «Граждане! Не стойте, не смотрите. Надо помогать воевать Красной Армии, а за мою смерть наши товарищи отомстят немецким фашистам. Советский Союз непобедим и не будет побеждён».
Однако, если человек всю свою жизнь живет в мещанской среде и оценивает поступки материальными благами и для него все имеет свою цену и поступки, которые не могут быть оценены в их системе материальных координат автоматически отправляются в область сумасшествия. Так самопожертвование и становится «клиникой».
Осмелюсь, предположить, что именно так воспитывалась и юная Алла Гербер.
Если мы обратимся к автобиографической повести самой Гербер, которая называется «Мама и папа», можно обнаружить интересные моменты из ее жизни.
Вот, что она пишет, рисуя картину начала войны и как она - 9 - летняя девочка и ее мать (отец остался в Москве) переживали эвакуацию из Москвы: «…ДОМ - это не только звуки, но и вещи, одухотворенные людьми. Вещи, которые впитали в себя суть и дух тех, кто держал их в руках, кто на них смотрел, кто их хранил и любил.
Вещь, которая обогащает душу, но при этом не нарушает честную пустоту кармана, - это тоже дом, в котором мы жили…»
Далее она раскрывает свое и родителей отношение к вещам таким сюжетом: «…Времени на сборы не было, мама набила в чемодан все, что оказалось под рукой, а в корзину, еще совсем недавно привезенную из Киева с клубникой, уложила, как грудного, закутанного для гулянья ребенка, реликвию дома, всеобщую любимицу, тяжелую от рождения, но с годами точно еще более отяжелевшую вазу-лодку, подаренную еще моей прабабушкой на мамину свадьбу…»
Далее следует описание жизни в эвакуации в Ташкенте: «…Все, что можно было продать, мы продали…
Но вазу мама не тронула. Когда я заболела малярией, мама по совместительству устроилась ночным вахтером. Но ваза стояла.
Помню день, когда она совсем было решилась нести ее на барахолку. Тщательно закутала, как тогда, в день отъезда из Москвы, с нежностью уложила в ту же корзину, а потом решительно собралась куда-то, оставив вазу на своем месте.
Она пошла к дальнему родственнику - занять деньги, чего не делала никогда... <…> …вазу так никогда и не продала, потому что ваза была не материальной, а духовной ценностью...»
Алла Гербер размышляя о ценности веще приходит к выводу: «…Как же нескоро я научилась понимать эту одухотворенную человеком ценность вещи! …вещь, которая душа дома, узелок в его ткани, кирпич в его кладке, петля в его связке, - эту вещь надо беречь. Она держит дом. Она - его зашифрованная память, простейший, но незаменимый организм его флоры и фауны. Отдайте ее другому - и она погибнет...»
Гербер относится к вещам как к одухотворенным живым существам, поэтому ситуация, когда надо жертвовать не только вещами, но и своей жизнью, спасать отечество, ей непонятны, поскольку в таком случае разрывается священная связь с одухотворенными вещами, а это невыносимо… значит невозможно.
В подтверждение своих слов приведу еще один отрывок из той же повести, в котором главным героем становится… вы не поверите…
Люстра, да, обыкновенная люстра… вернее со слов Гербер совсем необыкновенная.
Вчитайтесь как она ее описывает, как она пишет про люстру, которая пережила бомбежки и вспомните, что в это время где-то совсем рядом в пространстве и времени в Петрищево фашисты казнили Зою Космодемьянскую.
Гербер пишет: «…с детства помню бронзовую люстру. Она свисала с потолка на длинных, заплетенных в тяжелые косы цепях, на которых покоилась плоская тарелка-клумба, усаженная по бокам свечками, спрятанными в бутонах оранжево-красных, из тончайшего венецианского стекла плафонов.
Во время бомбежек люстра раскачивалась и красные бутоны опадали, покрывая пол мелкими осколками ее лепестков. Но приходил отбой - и затихала, обретая покой, много чего повидавшая на своем веку, все еще красивая люстра.
Осиротевшую, с потухшими свечами, наполовину разбитыми фонариками, мы, уезжая, оставили ее охранять дом, держать на своих тяжелых цепях его пошатнувшуюся крышу.
Когда мы вернулись, в доме мало что осталось, но люстра, потерявшая былой блеск …, расплескавшая свой свет…, - люстра, чуть покачиваясь на согнутых цепях, встретила нас, как встречает собака своих хозяев, надолго оставивших ее сторожить дом.
После смерти отца мы с мамой переехали на новую квартиру. Как и многие мои сверстники, верная ежеминутности моды, требованиям не вечности, а дня, я подло предала нашу старую люстру…
Я часто возвращалась в наш переулок, затерявшийся в лабиринте Харитоньевских тупиков старой Москвы…
И всякий раз видела в окне одинокую люстру, которая освещала мое детство, дарила мне фейерверки огня и света, а теперь, брошенная, обременительная для чужих людей, покорно ждала, когда ее окончательно выбросят из жизни, в которой она со своей поистине светлой памятью оказалась никому не нужна.
И я не выдержала, я вернулась за ней.
Новые жильцы, люди молодые, так и не успевшие разобраться в истинной стоимости "бандуры", как они ее называли, отдали люстру с удовольствием…»
Ну вот и все понятно, Алла Гербер, воспитанная в таких «вещественных» ценностях, не просто считает, что подвиг Зои Космодемьянской и многих других наших героев - это «всегда клиника» - она живет в этой параллельной реальности, сотканной из одухотворенных и живых вещей и ничто, никакие угрозы нашему государству не смогут заставить выйти из этого мира вещей…
И поэтому мы всегда будем помнить подвиг Зои Космодемьянской и не вспомним Аллу Гербер и ее вещи…
На днях в авторской программе Ольги Скабеевой и Евгения Попова «60 минут», обсуждалось скандальное и оскорбительное заявление подлеца-карикатуриста Андрея Бильджо о шизофрении Героя Советского Союза Зои Космодемьянской.
Страсти на передаче кипели нешуточные, защищая Бильджо российская писательница и общественный деятель Алла Гербер допустила не менее скандальное высказывание о том, что «любой подвиг - это вообще клиника».
Хотя только на первый взгляд такое высказывание из уст либералки и антисоветчицы Гербер кажется провокационным и невозможным, однако если действительно попытаться понять нашу либеральную интеллигенцию и изучить то, о чем они сами пишут и думают, что им дорого и чего они боятся, становится понятно, что формула: «любой подвиг - это вообще клиника» - для такого рода людей это вполне естественная формула их жизни.
Но обо всем по порядку…
Итак, «любой подвиг - это вообще клиника», вот это заявление Гербер - 17:05:
Click to viewДавайте попробуем разобраться, что такое подвиг. Согласно толковому словарю С.И. Ожегова, подвигом называют героические и самоотверженные поступки.
В таком значении подвигами чаще всего становились какие-то социально значимые действия на грани человеческих возможностей.
Воинский подвиг совершали те, кто ценой своей жизни готов был до последнего отстаивать свою Родину и жертвовать собой ради своих товарищей, близких и своей страны. В такие минуты человек перестает жить для себя - он отдает самое ценное, что у него есть - свою жизнь, а значит подвиг не может быть оценен никакими материальными оценками.
Подвиг, совершенный ценою собственной жизни во имя своей Родины, приобретает мистический и сакральный смысл, человек как бы растворяется в каждом листке дерева, каждой капли реки, каждом вздохе будущих поколений.
Такой подвиг совершила и Зоя Космодемьянская - молодая 18-ти летняя девушка с гордо поднятой головой пошла на смерть, не предав своих товарищей и навсегда вошла в пантеон наших героев со словами: «Граждане! Не стойте, не смотрите. Надо помогать воевать Красной Армии, а за мою смерть наши товарищи отомстят немецким фашистам. Советский Союз непобедим и не будет побеждён».
Однако, если человек всю свою жизнь живет в мещанской среде и оценивает поступки материальными благами и для него все имеет свою цену и поступки, которые не могут быть оценены в их системе материальных координат автоматически отправляются в область сумасшествия. Так самопожертвование и становится «клиникой».
Осмелюсь, предположить, что именно так воспитывалась и юная Алла Гербер.
Если мы обратимся к автобиографической повести самой Гербер, которая называется «Мама и папа», можно обнаружить интересные моменты из ее жизни.
Вот, что она пишет, рисуя картину начала войны и как она - 9 - летняя девочка и ее мать (отец остался в Москве) переживали эвакуацию из Москвы: «…ДОМ - это не только звуки, но и вещи, одухотворенные людьми. Вещи, которые впитали в себя суть и дух тех, кто держал их в руках, кто на них смотрел, кто их хранил и любил.
Вещь, которая обогащает душу, но при этом не нарушает честную пустоту кармана, - это тоже дом, в котором мы жили…»
Далее она раскрывает свое и родителей отношение к вещам таким сюжетом: «…Времени на сборы не было, мама набила в чемодан все, что оказалось под рукой, а в корзину, еще совсем недавно привезенную из Киева с клубникой, уложила, как грудного, закутанного для гулянья ребенка, реликвию дома, всеобщую любимицу, тяжелую от рождения, но с годами точно еще более отяжелевшую вазу-лодку, подаренную еще моей прабабушкой на мамину свадьбу…»
Далее следует описание жизни в эвакуации в Ташкенте: «…Все, что можно было продать, мы продали…
Но вазу мама не тронула. Когда я заболела малярией, мама по совместительству устроилась ночным вахтером. Но ваза стояла.
Помню день, когда она совсем было решилась нести ее на барахолку. Тщательно закутала, как тогда, в день отъезда из Москвы, с нежностью уложила в ту же корзину, а потом решительно собралась куда-то, оставив вазу на своем месте.
Она пошла к дальнему родственнику - занять деньги, чего не делала никогда... <…> …вазу так никогда и не продала, потому что ваза была не материальной, а духовной ценностью...»
Алла Гербер размышляя о ценности веще приходит к выводу: «…Как же нескоро я научилась понимать эту одухотворенную человеком ценность вещи! …вещь, которая душа дома, узелок в его ткани, кирпич в его кладке, петля в его связке, - эту вещь надо беречь. Она держит дом. Она - его зашифрованная память, простейший, но незаменимый организм его флоры и фауны. Отдайте ее другому - и она погибнет...»
Гербер относится к вещам как к одухотворенным живым существам, поэтому ситуация, когда надо жертвовать не только вещами, но и своей жизнью, спасать отечество, ей непонятны, поскольку в таком случае разрывается священная связь с одухотворенными вещами, а это невыносимо… значит невозможно.
В подтверждение своих слов приведу еще один отрывок из той же повести, в котором главным героем становится… вы не поверите…
Люстра, да, обыкновенная люстра… вернее со слов Гербер совсем необыкновенная.
Вчитайтесь как она ее описывает, как она пишет про люстру, которая пережила бомбежки и вспомните, что в это время где-то совсем рядом в пространстве и времени в Петрищево фашисты казнили Зою Космодемьянскую.
Гербер пишет: «…с детства помню бронзовую люстру. Она свисала с потолка на длинных, заплетенных в тяжелые косы цепях, на которых покоилась плоская тарелка-клумба, усаженная по бокам свечками, спрятанными в бутонах оранжево-красных, из тончайшего венецианского стекла плафонов.
Во время бомбежек люстра раскачивалась и красные бутоны опадали, покрывая пол мелкими осколками ее лепестков. Но приходил отбой - и затихала, обретая покой, много чего повидавшая на своем веку, все еще красивая люстра.
Осиротевшую, с потухшими свечами, наполовину разбитыми фонариками, мы, уезжая, оставили ее охранять дом, держать на своих тяжелых цепях его пошатнувшуюся крышу.
Когда мы вернулись, в доме мало что осталось, но люстра, потерявшая былой блеск …, расплескавшая свой свет…, - люстра, чуть покачиваясь на согнутых цепях, встретила нас, как встречает собака своих хозяев, надолго оставивших ее сторожить дом.
После смерти отца мы с мамой переехали на новую квартиру. Как и многие мои сверстники, верная ежеминутности моды, требованиям не вечности, а дня, я подло предала нашу старую люстру…
Я часто возвращалась в наш переулок, затерявшийся в лабиринте Харитоньевских тупиков старой Москвы…
И всякий раз видела в окне одинокую люстру, которая освещала мое детство, дарила мне фейерверки огня и света, а теперь, брошенная, обременительная для чужих людей, покорно ждала, когда ее окончательно выбросят из жизни, в которой она со своей поистине светлой памятью оказалась никому не нужна.
И я не выдержала, я вернулась за ней.
Новые жильцы, люди молодые, так и не успевшие разобраться в истинной стоимости "бандуры", как они ее называли, отдали люстру с удовольствием…»
Ну вот и все понятно, Алла Гербер, воспитанная в таких «вещественных» ценностях, не просто считает, что подвиг Зои Космодемьянской и многих других наших героев - это «всегда клиника» - она живет в этой параллельной реальности, сотканной из одухотворенных и живых вещей и ничто, никакие угрозы нашему государству не смогут заставить выйти из этого мира вещей…
И поэтому мы всегда будем помнить подвиг Зои Космодемьянской и не вспомним Аллу Гербер и ее вещи…