Филипп Пинель - спаситель психически больных
вот еще про кого хотела написать. Настоящий освободитель - по другому не назовешь. Человек, который много сделал для гуманизации лечения психически больных людей, которых держали в заключении - как диких зверей на цепях.
По выражению Фуко, в те времена считалось, что “звериное начало безумия низводит человека на нулевой уровень его природы”.
Социологическое значение реформ, которые проводил во Франции Пинель (в Британии Тьюк, в Италии Кьяруджи, а в Германии Рейль, придумавший термин “психиатрия”), сложно переоценить. Тех, кого не считали людьми, выпустили из клеток, а место убежденности в том, что испорченных болезнью мужчин и женщин можно только выгнать из общества, сделать чужими, т.е. алиенизировать, занял оптимизм просветителей, веривших в то, что человек способен совершенствоваться.
Нужно понимать, что кнуты и цепи при усмирении нейронетипичных индивидуумов не воспринимались в XVIII в. как кровожадное изуверство. Сейчас нас ужасают истории о пациентах больницы Бисетр, которые, как граф Монте-Кристо, по 30-40 лет сидели в сырой каморке на цепи. Культура XVIII в. допускала такое обращение с теми, кто лишился человеческого облика. Такова культурная и научная (медицинская) установка того времени - психически больной теряет моральную чувствительность, потому что он уже в определенном смысле не совсем человек. Об этом пишет Паскаль: “Я легко могу представить себе человека без рук, без ног, без головы, так как только опыт научает нас, что голова нужнее ног; но я не могу вообразить себе человека без мысли: это был бы камень или животное”.
Если все же оставалась какая-то надежда на выздоровление, то жесткость при лечении понималась как нечто неизбежное. Это жесткость, а не жестокость. Ужас - средство против патологического возбуждения. Это была битва разума с умопомешательством, в которой одна воля должна была пересилить другую волю. Тумаками, затрещинами, руганью и смирительными кандалами - так лечили всех, в том числе людей, с которыми в других обстоятельствах обходились весьма любезно, например, сошедшего с ума короля Великобритании Георга III.
Гуманизация, т.е. отказ от жестоких форм подавления пациентов и создание комфортной среды обитания в больнице, понималась как новый вид терапии, как альтернатива медицине, на тот момент бессильной перед лицом душевных болезней. Изменения в условиях содержания пациентов были действительно революционными. В основанную английскими сторонниками моральной терапии больницу Ритрит однажды привезли человека, которого в другой, более традиционной больнице долгое время содержали закованным в кандалы. Из-за цепей у него чуть не сгнили конечности. Когда его посетил друг и спросил, как ему на новом месте, ответом было счастливое восклицание: “Эдем! Эдем! Эдем!” (D. Tuke “Chapters in the history of the insane in the British Isles”, 1882 P. 120). Стоит отметить, что в Ритрите не более 5 % пациентов связывали смирительной рубашкой, в то время как в других больницах такого профиля ночью привязывали к кровати абсолютно всех - и буйных, и спокойных (ibid P. 139).
Моральная терапия исходит из того, что среда имеет определяющее влияние на психику человека. Но главное, это то, что моральная терапия развенчала царствовавший в бедламах страх, считавшийся первостепенным лечебным фактором. На деле страхом в лучшем случае можно было остудить манию, но против меланхолии страх был бессилен. В Ритрите показали, как надо лечить меланхолию, и успех поразил современников. Ритрит стал образцом для всего мира и многим новым больницам давали такое же название - Ритрит (retreat - место для уединения, убежище).
Таким образом, моральная терапия предлагает перенести в пространство больницы принципы передовой педагогики. Излечение в таком контексте означает то же самое, что перевоспитание или обучение тому, как следует жить нормальным людям.
но вот Фуко считает, что Пинель не был однозначным героем.
Как предупреждает Фуко, безоговорочно хвалить моральную терапию за гуманизацию нравов никак нельзя. Пинель, Тьюк и их единомышленники построили светлую, ажурную, но весьма устойчивую систему подчинения и репрессий. Пациенты парижских больниц, которых, согласно мифу, Пинель выводил из камер-одиночек на белый свет, не были жертвами репрессий. Их просто не считали людьми и исключали из социума. Социальные технологии усложнились и начались невидимые репрессии. Душевнобольные, возвращенные в сообщество людей, по-прежнему остаются рабами чужой воли. Они больше не хищники, они - одомашненные животные.
Вместе со статусом человеческого существа пациенты обретают то, чего лишены животные. “Проблематика безумия, - пишет Фуко, - сместилась в направлении вменяемого субъекта и обращаемых к нему вопросов”. Обращаться с человеком по-человечески означает не только отказ от грубости. Человеческое общение подразумевает отношения ответственных субъектов, и теперь пациент, фактически выведенный из подземелья, символически вводится в пространство этики.
но с другой стороны - для Фуко, как для левого радикала, семья стоит в одном ряду с тюрьмой.
По выражению Фуко, в те времена считалось, что “звериное начало безумия низводит человека на нулевой уровень его природы”.
Социологическое значение реформ, которые проводил во Франции Пинель (в Британии Тьюк, в Италии Кьяруджи, а в Германии Рейль, придумавший термин “психиатрия”), сложно переоценить. Тех, кого не считали людьми, выпустили из клеток, а место убежденности в том, что испорченных болезнью мужчин и женщин можно только выгнать из общества, сделать чужими, т.е. алиенизировать, занял оптимизм просветителей, веривших в то, что человек способен совершенствоваться.
Нужно понимать, что кнуты и цепи при усмирении нейронетипичных индивидуумов не воспринимались в XVIII в. как кровожадное изуверство. Сейчас нас ужасают истории о пациентах больницы Бисетр, которые, как граф Монте-Кристо, по 30-40 лет сидели в сырой каморке на цепи. Культура XVIII в. допускала такое обращение с теми, кто лишился человеческого облика. Такова культурная и научная (медицинская) установка того времени - психически больной теряет моральную чувствительность, потому что он уже в определенном смысле не совсем человек. Об этом пишет Паскаль: “Я легко могу представить себе человека без рук, без ног, без головы, так как только опыт научает нас, что голова нужнее ног; но я не могу вообразить себе человека без мысли: это был бы камень или животное”.
Если все же оставалась какая-то надежда на выздоровление, то жесткость при лечении понималась как нечто неизбежное. Это жесткость, а не жестокость. Ужас - средство против патологического возбуждения. Это была битва разума с умопомешательством, в которой одна воля должна была пересилить другую волю. Тумаками, затрещинами, руганью и смирительными кандалами - так лечили всех, в том числе людей, с которыми в других обстоятельствах обходились весьма любезно, например, сошедшего с ума короля Великобритании Георга III.
Гуманизация, т.е. отказ от жестоких форм подавления пациентов и создание комфортной среды обитания в больнице, понималась как новый вид терапии, как альтернатива медицине, на тот момент бессильной перед лицом душевных болезней. Изменения в условиях содержания пациентов были действительно революционными. В основанную английскими сторонниками моральной терапии больницу Ритрит однажды привезли человека, которого в другой, более традиционной больнице долгое время содержали закованным в кандалы. Из-за цепей у него чуть не сгнили конечности. Когда его посетил друг и спросил, как ему на новом месте, ответом было счастливое восклицание: “Эдем! Эдем! Эдем!” (D. Tuke “Chapters in the history of the insane in the British Isles”, 1882 P. 120). Стоит отметить, что в Ритрите не более 5 % пациентов связывали смирительной рубашкой, в то время как в других больницах такого профиля ночью привязывали к кровати абсолютно всех - и буйных, и спокойных (ibid P. 139).
Моральная терапия исходит из того, что среда имеет определяющее влияние на психику человека. Но главное, это то, что моральная терапия развенчала царствовавший в бедламах страх, считавшийся первостепенным лечебным фактором. На деле страхом в лучшем случае можно было остудить манию, но против меланхолии страх был бессилен. В Ритрите показали, как надо лечить меланхолию, и успех поразил современников. Ритрит стал образцом для всего мира и многим новым больницам давали такое же название - Ритрит (retreat - место для уединения, убежище).
Таким образом, моральная терапия предлагает перенести в пространство больницы принципы передовой педагогики. Излечение в таком контексте означает то же самое, что перевоспитание или обучение тому, как следует жить нормальным людям.
но вот Фуко считает, что Пинель не был однозначным героем.
Как предупреждает Фуко, безоговорочно хвалить моральную терапию за гуманизацию нравов никак нельзя. Пинель, Тьюк и их единомышленники построили светлую, ажурную, но весьма устойчивую систему подчинения и репрессий. Пациенты парижских больниц, которых, согласно мифу, Пинель выводил из камер-одиночек на белый свет, не были жертвами репрессий. Их просто не считали людьми и исключали из социума. Социальные технологии усложнились и начались невидимые репрессии. Душевнобольные, возвращенные в сообщество людей, по-прежнему остаются рабами чужой воли. Они больше не хищники, они - одомашненные животные.
Вместе со статусом человеческого существа пациенты обретают то, чего лишены животные. “Проблематика безумия, - пишет Фуко, - сместилась в направлении вменяемого субъекта и обращаемых к нему вопросов”. Обращаться с человеком по-человечески означает не только отказ от грубости. Человеческое общение подразумевает отношения ответственных субъектов, и теперь пациент, фактически выведенный из подземелья, символически вводится в пространство этики.
но с другой стороны - для Фуко, как для левого радикала, семья стоит в одном ряду с тюрьмой.