Саженск окружен большими и малыми деревнями. А в самом Саженске есть, как полагается, педагогический институт. Хороший институт, в котором выучились практически все учителя всех школ города, окружающих деревень и даже некоторых оталенных уголков нашей Родины.
В институте есть и филологический факультет, хотя правильнее его было бы называть факультетом русского языка и литературы, потому что именно учителей этих замечательных школьных предметов там готовят.
Как-то, некоторое время назад, проводила у студентов этого факультета - сплошь умниц и красавиц - фольклорную практику. Это такое, знаете, ознакомление второкурсниц с тем, что и сами многие из них знают, потому что с детства слышат от соседей по деревне. Только теперь это все записывается, классифицируется и называется "фольклор".
Ну так вот, тот случай, с Капюшонкиным, который вынесен в заголовок, произошел на одной такой фольклорной практике. Я была молодым преподавателем и мне хотелось, чтобы студенты реально собирали фольклор, а не просто приносили мне переписанные друг у друга отчеты-тетради. Собрались мы, значит, и поехали в одну деревушку.
Идем по деревне: девочки боятся, я, вообще-то, тоже. Но ничего, вот навстречу нам идет человек - явно местный житель и совершенно точно, судя по сизоватости его носа, знающий много фольклора.
Кто-то из девочек, самый смелый, подошел к нему первый и разговор завязался.
- Зовут меня Капюшонкин. Имя - неважно, какая разница. Вам-то оно зачем?
Ну что ж Капюшонкин так Капюшонкин. На вид трудно определить, сколько ему лет - лица саженских деревенских жителей, в большинстве своем, как покрываются около тридцати сеткой морщин и складок, как приобретают оттенки от морковного до сизо-синего, да так в таком состоянии находятся до глубокой старости.
- Конечно, я местный житель, еще бы мне не быть местным.
Древня большая, домов много. Но по виду некоторых сразу заметно, что тут уже поселились чуждые настоящему деревенскому духу "дачники". Капюшонкин говорит быстро, глубоким зычным басом, хотя совершенно не кажется способным на такое - он высокий, но шуплый. Длинные ноги и руки, похожи на жерди.
- Деревня наша называется Юшково Городище. Почему так? Юшка - это ж кровь, разве вы не знаете? Бились тут смертным кровавым боем... У нас же в деревне знаете как? Вот глядите с верхнего конца, - Капюшонкин взмахивает рукой-граблей над головами девчонок. Мы послушно смотрим, а он в такт своим словами рубит рукой воздух, - дом - вор, дом - колдун, дом - вор, дом - колдун...
- Я то? Колдун? Нет, я - вор.
Он удаляется, отмеряя шаги раза в три больше моего. Капка залихватски сдвинута на затылок, а полы выгоревшего, бывшего когда-то коричневым, плаща развиваются за ним, как крылья.
Почему вдруг я его вспомнила-то? Да недавно встретилось мне что-то такое же. Не думаю я, что Капюшонкин в своей жизни украл больше, чем вилы их совхоза, но даже если украл, то пропил, добра не накопил. И только поэтому Капюшонкин с такой гордостью называл себя вором. Вор, это не тот, кто украл много и теперь живет хорошо. Вор и пьяница, и мелкий жулик (колдун) - это Капюшонкин, а если он нищ и гол при этом, то это ему так и надо, заслужил.
Не знаю, как вывод из всего этого вывести. Только думаю, что поставь этого Капюшонкина царем или депутатом, он тут же перестал бы считать себя вором, даже если бы крал миллиарды. Это такая особенность национального сознания.
Эх, Капюшонкин, Капюшонкин...
фото
отсюда