Галантное времяпрепровождение (из придворной жизни эпохи Хэйан)
Зарисовка первая. Элегическая.
Масао Эбина (1913-1980). Иллюстрация к "Повести о Гэндзи"
"Как это прекрасно, когда снег не ляжет за ночь высокими буграми, но лишь припорошит землю тонким слоем! А если повсюду вырастут горы снега, находишь особую приятность в задушевном разговоре с двумя-тремя придворными дамами, близкими тебе по духу. В сгустившихся сумерках сидим вокруг жаровни возле самой веранды. Лампы зажигать не надо. Все освещено белым отблеском снегов. Разгребая угли щипцами, мы рассказываем друг другу всевозможные истории, потешные или трогательные.
Кажется, уже минули первые часы ночи, как вдруг слышим шаги. "Странно! Кто бы это мог быть?" -- вглядываемся мы в темноту. Появляется человек, который иногда неожиданно посещает нас в подобных случаях.
Масао Эбина (1913-1980). Иллюстрация к "Повести о Гэндзи".
Пример взаимодействия через бамбуковую занавеску-- Я все думал о том, как вы, дамы, любуетесь снегом, -- говорит он, -- но дела весь день задерживали меня в присутственных местах.
И тогда одна из дам, возможно, произнесет слова из какого-нибудь старого стихотворения, к примеру: “Тот, кто пришел бы сегодня...” И пойдет легкий разговор о событиях нынешнего дня и о тысяче других вещей. Гостю предложили круглую подушку, но он уселся на краю веранды, свесив ногу. И дамы позади бамбуковой шторы, и гость на открытой веранде не устают беседовать, пока на рассвете не зазвонит колокол. “Гость торопится уйти до того, как займется день. Снег засыпал вершину горы...” - декламирует он на прощанье. Чудесная минута! Если б не он, мы, женщины, вряд ли провели бы эту снежную ночь без сна до самого утра, и красота ее не показалась бы нам столь необычной. А после его ухода мы еще долго говорим о том, какой он изысканно утонченный кавалер."
Сэй Сёнагон "Записки у изголовья" (конец 10 - начало 11 века)
Зарисовка вторая. Легкомысленная. (предупреждение: очень много букв!)
Обычай «Ударов мешалкой» (cчиталось, что если в пятнадцатый день первого новогоднего месяца ударить женщину хворостинкой или деревянной лопаткой, которой размешивают рисовую кашу, она родит мальчика - прим. МЕ). соблюдался в этом году с особым рвением. Для нас, женщин, это было просто невыносимо. Оно бы еще ничего, если б ударял один государь. Но он созвал всех придворных вельмож, и они так и норовили огреть нас мешалкой, которой размешивают на кухне рис. Мне было очень досадно. И вот, вдвоем с госпожой Хигаси, мы сговорились через три дня, т. е. в восемнадцатый день первой новогодней луны, в отместку побить самого государя.
В этот день, после окончания утренней трапезы, все женщины собрались в покое для придворных дам. Двух дам - Синдайнагон и Гонтюнагон - мы решили поставить в купальне, у входа, снаружи стояли Бэтто и Куго, в жилых покоях - госпожа Тюнагон, на галерее - дамы Масимидзу и Сабуро, а мы с госпожой Хигаси с невинным видом беседовали в самой дальней из комнат, а сами поджидали: «Государь непременно сюда зайдет!»
Как мы и рассчитывали, государь, ни сном ни духом ни о чем не догадываясь, с непринужденным видом, в широких шароварах-хакама, вошел в комнату со словами:
- Отчего это сегодня во дворце не видно ни одной дамы?… Есть здесь кто-нибудь?
Госпожа Хигаси только этого и ждала - она сразу набросилась сзади на государя и обхватила его руками.
- Ох, я пропал! Эй, люди! Сюда, на помощь! - нарочито шутливым тоном громко закричал государь, но на его зов никто не явился. Хотел было прибежать дайнагон Моротада, дежуривший в галерее, но там стояла госпожа Масимидзу; она преградила ему дорогу, говоря:
- Не могу пропустить! На это есть причина!
Увидев, что в руках она держит палку, дайнагон пустился наутек. Тем временем я что было сил несколько раз ударила государя мешалкой, и он взмолился:
- Отныне всем мужчинам бить женщин будет заказано!
Итак, я считала, что таким путем мы достаточно отомстили, но вдруг в тот же день, во время вечерней трапезы, государь, обратившись к дежурившим во дворце вельможам, сказал:
- Мне исполнилось нынче тридцать три года, но, судя по всему, новый год оказался для меня злосчастным. Да, сегодня на мою долю выпало ужасное испытание! Чтобы меня, занимавшего престол императоров, украшенных Десятью добродетелями, владыку Поднебесной, повелителя десяти тысяч колесниц, меня, государя, били палкой - такого, пожалуй, даже в древности не случалось! Отчего же никто из вас не пришел мне на помощь? Или, может быть, вы все тоже заодно с женщинами?
Услышав эти упреки, вельможи стали наперебой оправдываться.
- Как бы то ни было, - сказал Левый министр, - такой дерзкий поступок, как нанесение побоев самому государю, пусть даже поступок совершен женщиной, все равно тяжкое преступление! В прежние времена даже величайшие злодеи, враги трона не осмелились бы совершить нечто подобное. Подданный не смеет наступить даже на тень государя, не то что ударить палкой драгоценное тело! Это из ряда вон ужасное, неописуемо тяжкое преступление!
- За такой проступок ни в коем случае нельзя отделаться легким наказанием! - в один голос заявили все присутствующие - и дайнагон Сандзё-Бомон, и дайнагон Дзэнсёдзи, мой дядя, и дайнагон Санэканэ Сайондзи.
- Но кто же они, эти женщины, совершившие столь тяжкий проступок? Как их зовут? Сообщите нам как можно скорее их имена, и мы обсудим на совете вельмож, какое наказание им назначить! - особенно горячился мой дядя, дайнагон Дзэнсёдзи.
- Ложится ли на всю родню преступление, за которое не может расплатиться один человек? - спросил государь.
- Разумеется! Недаром сказано: «Все шестеро ближайших родных!» Стало быть, родственники тоже в ответе! - наперебой твердили вельможи.
- Хорошо, слушайте! Меня ударила дочь покойного дайнагона Масатады, внучка Хёбукё, дайнагона, племянница дайнагона Дзэнсёдзи, к тому же он ее опекун, так что она ему все равно что родная дочь… Иными словами, это сделала Нидзё, поэтому вина ложится, пожалуй, в первую очередь, на Дзэнсёдзи, который доводится ей не только дядей, но и заменяет отца! - объявил государь, и, услышав это, все вельможи дружно расхохотались.
- Обрекать женщину на ссылку в самом начале года - дело хлопотливое, непростое, и уж тем паче отправлять в ссылку всю ее родню - чересчур большая возня! Нужно срочно назначить выкуп. В древности тоже бывали тому примеры… - стали тут толковать вельможи, поднялся шум и споры. Услышав их, я сказала:
- Вот уж не ожидала! В пятнадцатый день государь так больно бил всех нас, женщин… Мало того, созвал вельмож и придворных, и все они нас стегали. Это было обидно, но я смирилась, ибо таким ничтожным созданиям, как мы, ничего другого не остается… Но госпожа Хигаси сказала мне: «Давай отомстим за нашу обиду! Ты тоже помогай!» - «Конечно, помогу!» - сказала я и ударила государя. Вот как все это получилось. Поэтому я считаю, что несправедливо наказывать только меня одну!
Но поскольку не существует вины более тяжкой, чем оскорбление августейшей особы ударом палки, несмотря на все мои возражения, в конечном итоге вельможи сошлись на том, что придется уплатить выкуп.
Дайнагон Дзэнсёдзи поспешил к деду моему Хёбукё сообщить обо всем случившемся.
- Невероятная, ужасная дерзость! Нужно поскорей внести выкуп! - воскликнул Хёбукё. - С таким делом медлить не подобает. Все равно придется платить! - И в двадцатый день сам появился во дворце.
Выкуп был поистине грандиозным.
<...>
Тем временем дайнагон Дзэнсёдзи сказал:
- И Хёбукё, дед госпожи Нидзё, и я, ее дядя, - родня с материнской стороны. Между тем, насколько я знаю, еще здравствует ее бабка по отцовской линии. Имеется как будто еще и тетка. На них что же - не будет налагаться взыскание?
- Справедливо сказано! - воскликнул государь. - Но обе эти женщины - не кровная родня Нидзё. Налагать на них наказание было бы, пожалуй, несколько чересчур!
- Отчего же? Нужно послать к ним Нидзё, и пусть она сама обо всем расскажет. Кроме того, ее с детских лет опекала ваша августейшая бабушка госпожа Китаяма, да и о покойной матери Нидзё госпожа Китаяма всегда заботилась… - продолжал настаивать дайнагон Дзэнсёдзи.
- Если требовать выкуп на таком основании, то, пожалуй, не столько с госпожи Китаямы, сколько с тебя… - сказал государь, обращаясь к дайнагону Санэканэ Сайондзи.
- С меня? Но я уж тут вовсе ни при чем!… - возразил тот, но государь отверг его доводы: «Отговорки здесь не помогут!» - и в конце концов дайнагону Сайондзи тоже пришлось платить выкуп за мой проступок.
Как обычно, он поднес государю одеяние и лодочку, вылепленную из ароматической смолы аквиларии, с фигуркой кормчего, сделанной из мускусных мешочков. Левый министр получил меч и вола, остальные вельможи - волов, дамы - разноцветную бумагу в золотых и серебряных блестках, с узорами, изображавшими струи воды.
Но дайнагон Дзэнсёдзи на этом не успокоился и сообщил монахине Кога, отцовой мачехе - так, мол, и так, мы все уплатили выкуп, хорошо бы вам тоже принять участие…
«Дело вот в чем, - прислала ответ монахиня. - Двух лет Нидзё потеряла мать; отец, дайнагон, жалел девочку, Души в ней не чаял и чуть ли не с пеленок отдал ребенка во дворец. Я была уверена, что она получит там образцовое воспитание, лучше, чем дома, среди нас, неразумных, и уж никак не думала, что она превратится в столь необузданную особу. Это упущение государя, который ее воспитывал. Не потому ли не научилась она отличать высших от низших, что ее слишком баловали, во всем потакали? Вот она и вообразила о себе невесть что! Я за это не в ответе. Позволю себе дерзость заметить, что если государь считает меня виновной, пусть соизволит прислать ко мне посланца непосредственно от своего высокого имени. В противном случае я не собираюсь иметь к этому делу ни малейшего отношения. Будь Масатада жив, он искупил бы вину дочери, поскольку безрассудно ее любил. Что же до меня, то я вовсе не чувствую особой жалости к Нидзё, и если бы, к примеру, государь приказал мне вообще порвать с ней всякую родственную связь, я была бы готова выполнить это его приказание так же послушно, как любое другое!»
Когда дайнагон Дзэнсёдзи привез это письмо во дворец и прочитал его государю, вельможи сказали:
- Госпожа монахиня не так уж не права… Она вполне резонно ссылается на обстановку, в которой Нидзё росла во дворце. Да, недаром сказано, что если человек взвалил на себя заботу о женщине, ему придется таскать это бремя на спине вплоть до Трех переправ в подземном мире!
- Но что ж получается? - сказал государь. - Выходит, я потерпел урон и мне же следует его возместить?
- Когда правители упрекают подданных, вполне естественно, что подданные пытаются оправдаться… - заявили вельможи. Тут все начали высказывать разные суждения по этому поводу, и в конце концов дело кончилось тем, что государю тоже пришлось вносить выкуп. По его поручению Цунэтоо вручил дары. Вельможи получили каждый по мечу, а женщины по набору косодэ. Все это было так забавно, что словами не описать!
Нидзё "Непрошеная повесть" (вторая половина 13 века)
"Непрошеная повесть" - вещь крайне любопытная по части описания времяпрепровождения знати. Из того, что запомнилось помимо приведённого эпизода: император в отставке принимает своего младшего брата, тоже бывшего императора. Чем развлекаются столь высокопоставленные особы во время этого полуофициального визита? Поэтический концерт? Любование чем-нибудь вечером в саду? Песни и танцы? Нет. Оба бывших государя изволят играть в мяч (да-да, во всех этих одеждах).
С этой игрой в мяч вообще забавно. Во время ещё одного визита одного бывшего императора к другому было устроено состязание в стрельбе из луков и проигравший должен был представить победителю всех дам, которые находились у него на службе. Проиграл император, у которого служила автор повести, Нидзё, и вместе со своими придворными начал думать, как бы устроить это представление необычным образом и сначала думали сделать встречу на тему главы из "Повести о Гэндзи" (вот бы сейчас устроить тематическую вечеринку в стиле... ну, скажем, на тему главы "Евгения Онегина"), но потом отказываются от этой идеи и приказывают просто нарядить старших дам юношами, играющими в мяч. Весёлая задумка, которая всем участницам нравится? Как бы не так! Дамы изнывают от стыда, что приходится представать перед государем в "таком неподобающем виде", а уж пинать мяч все отказываются просто со слезами. Впрочем, без положительных моментов тоже не обходится:
"За несколько дней до праздника «опекуны», разойдясь по комнатам своих подопечных, учили их, как причесываться, как надевать и носить кафтан, обуваться в башмаки, - иными словами, всячески помогали. Нетрудно догадаться, что, пока покровители оказывали эту помощь своим дорогим ученицам, между ними возникло немало тайных любовных союзов…"
Масао Эбина (1913-1980). Иллюстрация к "Повести о Гэндзи"
"Как это прекрасно, когда снег не ляжет за ночь высокими буграми, но лишь припорошит землю тонким слоем! А если повсюду вырастут горы снега, находишь особую приятность в задушевном разговоре с двумя-тремя придворными дамами, близкими тебе по духу. В сгустившихся сумерках сидим вокруг жаровни возле самой веранды. Лампы зажигать не надо. Все освещено белым отблеском снегов. Разгребая угли щипцами, мы рассказываем друг другу всевозможные истории, потешные или трогательные.
Кажется, уже минули первые часы ночи, как вдруг слышим шаги. "Странно! Кто бы это мог быть?" -- вглядываемся мы в темноту. Появляется человек, который иногда неожиданно посещает нас в подобных случаях.
Масао Эбина (1913-1980). Иллюстрация к "Повести о Гэндзи".
Пример взаимодействия через бамбуковую занавеску-- Я все думал о том, как вы, дамы, любуетесь снегом, -- говорит он, -- но дела весь день задерживали меня в присутственных местах.
И тогда одна из дам, возможно, произнесет слова из какого-нибудь старого стихотворения, к примеру: “Тот, кто пришел бы сегодня...” И пойдет легкий разговор о событиях нынешнего дня и о тысяче других вещей. Гостю предложили круглую подушку, но он уселся на краю веранды, свесив ногу. И дамы позади бамбуковой шторы, и гость на открытой веранде не устают беседовать, пока на рассвете не зазвонит колокол. “Гость торопится уйти до того, как займется день. Снег засыпал вершину горы...” - декламирует он на прощанье. Чудесная минута! Если б не он, мы, женщины, вряд ли провели бы эту снежную ночь без сна до самого утра, и красота ее не показалась бы нам столь необычной. А после его ухода мы еще долго говорим о том, какой он изысканно утонченный кавалер."
Сэй Сёнагон "Записки у изголовья" (конец 10 - начало 11 века)
Зарисовка вторая. Легкомысленная. (предупреждение: очень много букв!)
Обычай «Ударов мешалкой» (cчиталось, что если в пятнадцатый день первого новогоднего месяца ударить женщину хворостинкой или деревянной лопаткой, которой размешивают рисовую кашу, она родит мальчика - прим. МЕ). соблюдался в этом году с особым рвением. Для нас, женщин, это было просто невыносимо. Оно бы еще ничего, если б ударял один государь. Но он созвал всех придворных вельмож, и они так и норовили огреть нас мешалкой, которой размешивают на кухне рис. Мне было очень досадно. И вот, вдвоем с госпожой Хигаси, мы сговорились через три дня, т. е. в восемнадцатый день первой новогодней луны, в отместку побить самого государя.
В этот день, после окончания утренней трапезы, все женщины собрались в покое для придворных дам. Двух дам - Синдайнагон и Гонтюнагон - мы решили поставить в купальне, у входа, снаружи стояли Бэтто и Куго, в жилых покоях - госпожа Тюнагон, на галерее - дамы Масимидзу и Сабуро, а мы с госпожой Хигаси с невинным видом беседовали в самой дальней из комнат, а сами поджидали: «Государь непременно сюда зайдет!»
Как мы и рассчитывали, государь, ни сном ни духом ни о чем не догадываясь, с непринужденным видом, в широких шароварах-хакама, вошел в комнату со словами:
- Отчего это сегодня во дворце не видно ни одной дамы?… Есть здесь кто-нибудь?
Госпожа Хигаси только этого и ждала - она сразу набросилась сзади на государя и обхватила его руками.
- Ох, я пропал! Эй, люди! Сюда, на помощь! - нарочито шутливым тоном громко закричал государь, но на его зов никто не явился. Хотел было прибежать дайнагон Моротада, дежуривший в галерее, но там стояла госпожа Масимидзу; она преградила ему дорогу, говоря:
- Не могу пропустить! На это есть причина!
Увидев, что в руках она держит палку, дайнагон пустился наутек. Тем временем я что было сил несколько раз ударила государя мешалкой, и он взмолился:
- Отныне всем мужчинам бить женщин будет заказано!
Итак, я считала, что таким путем мы достаточно отомстили, но вдруг в тот же день, во время вечерней трапезы, государь, обратившись к дежурившим во дворце вельможам, сказал:
- Мне исполнилось нынче тридцать три года, но, судя по всему, новый год оказался для меня злосчастным. Да, сегодня на мою долю выпало ужасное испытание! Чтобы меня, занимавшего престол императоров, украшенных Десятью добродетелями, владыку Поднебесной, повелителя десяти тысяч колесниц, меня, государя, били палкой - такого, пожалуй, даже в древности не случалось! Отчего же никто из вас не пришел мне на помощь? Или, может быть, вы все тоже заодно с женщинами?
Услышав эти упреки, вельможи стали наперебой оправдываться.
- Как бы то ни было, - сказал Левый министр, - такой дерзкий поступок, как нанесение побоев самому государю, пусть даже поступок совершен женщиной, все равно тяжкое преступление! В прежние времена даже величайшие злодеи, враги трона не осмелились бы совершить нечто подобное. Подданный не смеет наступить даже на тень государя, не то что ударить палкой драгоценное тело! Это из ряда вон ужасное, неописуемо тяжкое преступление!
- За такой проступок ни в коем случае нельзя отделаться легким наказанием! - в один голос заявили все присутствующие - и дайнагон Сандзё-Бомон, и дайнагон Дзэнсёдзи, мой дядя, и дайнагон Санэканэ Сайондзи.
- Но кто же они, эти женщины, совершившие столь тяжкий проступок? Как их зовут? Сообщите нам как можно скорее их имена, и мы обсудим на совете вельмож, какое наказание им назначить! - особенно горячился мой дядя, дайнагон Дзэнсёдзи.
- Ложится ли на всю родню преступление, за которое не может расплатиться один человек? - спросил государь.
- Разумеется! Недаром сказано: «Все шестеро ближайших родных!» Стало быть, родственники тоже в ответе! - наперебой твердили вельможи.
- Хорошо, слушайте! Меня ударила дочь покойного дайнагона Масатады, внучка Хёбукё, дайнагона, племянница дайнагона Дзэнсёдзи, к тому же он ее опекун, так что она ему все равно что родная дочь… Иными словами, это сделала Нидзё, поэтому вина ложится, пожалуй, в первую очередь, на Дзэнсёдзи, который доводится ей не только дядей, но и заменяет отца! - объявил государь, и, услышав это, все вельможи дружно расхохотались.
- Обрекать женщину на ссылку в самом начале года - дело хлопотливое, непростое, и уж тем паче отправлять в ссылку всю ее родню - чересчур большая возня! Нужно срочно назначить выкуп. В древности тоже бывали тому примеры… - стали тут толковать вельможи, поднялся шум и споры. Услышав их, я сказала:
- Вот уж не ожидала! В пятнадцатый день государь так больно бил всех нас, женщин… Мало того, созвал вельмож и придворных, и все они нас стегали. Это было обидно, но я смирилась, ибо таким ничтожным созданиям, как мы, ничего другого не остается… Но госпожа Хигаси сказала мне: «Давай отомстим за нашу обиду! Ты тоже помогай!» - «Конечно, помогу!» - сказала я и ударила государя. Вот как все это получилось. Поэтому я считаю, что несправедливо наказывать только меня одну!
Но поскольку не существует вины более тяжкой, чем оскорбление августейшей особы ударом палки, несмотря на все мои возражения, в конечном итоге вельможи сошлись на том, что придется уплатить выкуп.
Дайнагон Дзэнсёдзи поспешил к деду моему Хёбукё сообщить обо всем случившемся.
- Невероятная, ужасная дерзость! Нужно поскорей внести выкуп! - воскликнул Хёбукё. - С таким делом медлить не подобает. Все равно придется платить! - И в двадцатый день сам появился во дворце.
Выкуп был поистине грандиозным.
<...>
Тем временем дайнагон Дзэнсёдзи сказал:
- И Хёбукё, дед госпожи Нидзё, и я, ее дядя, - родня с материнской стороны. Между тем, насколько я знаю, еще здравствует ее бабка по отцовской линии. Имеется как будто еще и тетка. На них что же - не будет налагаться взыскание?
- Справедливо сказано! - воскликнул государь. - Но обе эти женщины - не кровная родня Нидзё. Налагать на них наказание было бы, пожалуй, несколько чересчур!
- Отчего же? Нужно послать к ним Нидзё, и пусть она сама обо всем расскажет. Кроме того, ее с детских лет опекала ваша августейшая бабушка госпожа Китаяма, да и о покойной матери Нидзё госпожа Китаяма всегда заботилась… - продолжал настаивать дайнагон Дзэнсёдзи.
- Если требовать выкуп на таком основании, то, пожалуй, не столько с госпожи Китаямы, сколько с тебя… - сказал государь, обращаясь к дайнагону Санэканэ Сайондзи.
- С меня? Но я уж тут вовсе ни при чем!… - возразил тот, но государь отверг его доводы: «Отговорки здесь не помогут!» - и в конце концов дайнагону Сайондзи тоже пришлось платить выкуп за мой проступок.
Как обычно, он поднес государю одеяние и лодочку, вылепленную из ароматической смолы аквиларии, с фигуркой кормчего, сделанной из мускусных мешочков. Левый министр получил меч и вола, остальные вельможи - волов, дамы - разноцветную бумагу в золотых и серебряных блестках, с узорами, изображавшими струи воды.
Но дайнагон Дзэнсёдзи на этом не успокоился и сообщил монахине Кога, отцовой мачехе - так, мол, и так, мы все уплатили выкуп, хорошо бы вам тоже принять участие…
«Дело вот в чем, - прислала ответ монахиня. - Двух лет Нидзё потеряла мать; отец, дайнагон, жалел девочку, Души в ней не чаял и чуть ли не с пеленок отдал ребенка во дворец. Я была уверена, что она получит там образцовое воспитание, лучше, чем дома, среди нас, неразумных, и уж никак не думала, что она превратится в столь необузданную особу. Это упущение государя, который ее воспитывал. Не потому ли не научилась она отличать высших от низших, что ее слишком баловали, во всем потакали? Вот она и вообразила о себе невесть что! Я за это не в ответе. Позволю себе дерзость заметить, что если государь считает меня виновной, пусть соизволит прислать ко мне посланца непосредственно от своего высокого имени. В противном случае я не собираюсь иметь к этому делу ни малейшего отношения. Будь Масатада жив, он искупил бы вину дочери, поскольку безрассудно ее любил. Что же до меня, то я вовсе не чувствую особой жалости к Нидзё, и если бы, к примеру, государь приказал мне вообще порвать с ней всякую родственную связь, я была бы готова выполнить это его приказание так же послушно, как любое другое!»
Когда дайнагон Дзэнсёдзи привез это письмо во дворец и прочитал его государю, вельможи сказали:
- Госпожа монахиня не так уж не права… Она вполне резонно ссылается на обстановку, в которой Нидзё росла во дворце. Да, недаром сказано, что если человек взвалил на себя заботу о женщине, ему придется таскать это бремя на спине вплоть до Трех переправ в подземном мире!
- Но что ж получается? - сказал государь. - Выходит, я потерпел урон и мне же следует его возместить?
- Когда правители упрекают подданных, вполне естественно, что подданные пытаются оправдаться… - заявили вельможи. Тут все начали высказывать разные суждения по этому поводу, и в конце концов дело кончилось тем, что государю тоже пришлось вносить выкуп. По его поручению Цунэтоо вручил дары. Вельможи получили каждый по мечу, а женщины по набору косодэ. Все это было так забавно, что словами не описать!
Нидзё "Непрошеная повесть" (вторая половина 13 века)
"Непрошеная повесть" - вещь крайне любопытная по части описания времяпрепровождения знати. Из того, что запомнилось помимо приведённого эпизода: император в отставке принимает своего младшего брата, тоже бывшего императора. Чем развлекаются столь высокопоставленные особы во время этого полуофициального визита? Поэтический концерт? Любование чем-нибудь вечером в саду? Песни и танцы? Нет. Оба бывших государя изволят играть в мяч (да-да, во всех этих одеждах).
С этой игрой в мяч вообще забавно. Во время ещё одного визита одного бывшего императора к другому было устроено состязание в стрельбе из луков и проигравший должен был представить победителю всех дам, которые находились у него на службе. Проиграл император, у которого служила автор повести, Нидзё, и вместе со своими придворными начал думать, как бы устроить это представление необычным образом и сначала думали сделать встречу на тему главы из "Повести о Гэндзи" (вот бы сейчас устроить тематическую вечеринку в стиле... ну, скажем, на тему главы "Евгения Онегина"), но потом отказываются от этой идеи и приказывают просто нарядить старших дам юношами, играющими в мяч. Весёлая задумка, которая всем участницам нравится? Как бы не так! Дамы изнывают от стыда, что приходится представать перед государем в "таком неподобающем виде", а уж пинать мяч все отказываются просто со слезами. Впрочем, без положительных моментов тоже не обходится:
"За несколько дней до праздника «опекуны», разойдясь по комнатам своих подопечных, учили их, как причесываться, как надевать и носить кафтан, обуваться в башмаки, - иными словами, всячески помогали. Нетрудно догадаться, что, пока покровители оказывали эту помощь своим дорогим ученицам, между ними возникло немало тайных любовных союзов…"