Ева пошла в садик...
Ева пошла в садик в сентябре 2013-го. Ровно через месяц после того, как ей исполнилось два года.
К садику наша младшенькая была совершенно не готова. И главный аспект ее неготовности заключался в том, что она у нас - самая настоящая мяфа, тютя-матютя, и, то что называется, “ни украсть, ни покараулить”. Т.е. совсем не боевая она у нас девочка, незакаленная. Нежная фиалка на залитом солнцем поле. По крайней мере - была такой до садика.
Примерно на второй неделе Евочкиного погружения в социум я, придя за ней, наблюдала вот такую сцену.
Был сентябрь. Погоды стояли сухие и теплые, типичные для привычно роскошного в наших широтах “индейского лета ”.
В детском саду младшую группу вывели на дневную прогулку. И детям, и взрослым было так безусловно приятно и так очевидно хорошо на улице, что на полдник воспитатели решили не загонять своих подопечных внутрь, в игровую комнату, а раздать причитающиеся малышам печенюшки прямо на площадке.
Всех детей чинно-благородно рассадили на карликовые скамеечки вокруг лилипутского пластикового столика. Раздали им печенюшки. Некоторое время по всей площадке было слышно только аппетитное почавкивание и удовлетворенное похрюкивание -- малыши ели.
Самые боевые мальчики (а в любой детсадовской группе всегда есть эти “самые боевые мальчики”) наспех заморили червячка и под предлогом ad hoc сочиненной подвижной игры стали коршунами виться вокруг других детей, нагло выискивая и зорко высматривая, чем бы еще разжиться и поживиться в этот прекрасный осенний день.
В такой ситуации все садиковские дети повели себя совершенно естественно: нахмурились, инстинктивно нагнулись вперед и аккуратно прикрыли недоеденные остатки печенюшек крошечными ручонками, всем своим видом как бы говоря этим хищнически настроенным мальчикам: “ха! вряд ли ты у меня что-нибудь отберешь! только попробуй!”
И только наша Ева -- как сидела, так и продолжала сидеть, беззаботно и неторопливо пожевывая кусочек печенюшки, мечтательно и томно глядя при этом куда-то вдаль. Печенька во всей своей кондитерской красе продолжала лежать прямо перед ней, блестя джемом и потихоньку осыпаясь аппетитными хрустящими крошками. Подходи, кто хочет, бери, не жалко.
Мальчики-коршуны, естественно, моментально заметили заяющую брешь в плотной линии детской продовольственной защиты. Они наперегонки кинулись к Евке, цепкими пальцами ловко схватили ее печеньку, мимолетно подрались, стремительно друг с другом поделились и молниеносно затолкали разнокалиберные кусочки ее печенья в свои вечно голодные рты. И побежали дальше - снова играть в коршунов.
Во время воровства мальчишки выглядели как механики, профессионально меняющих колеса у участвующих в гонке чемпионате мира болидов Formula 1. С этими механиками, с ними же как? Вот вы еще только жмете кнопку “воспроизвести” в плеере на ютюбе… вы еще даже не нажали… ну, или, скажем, нажали, но мышку-то, мышку еще не успели отвести с экрана, а механики эти давно уже все отвинтили, уже сняли, уже одели и уже завинтили обратно. Пилот уехал. И к тому времени как вы приготовились смотреть как они работают, пилот на хищно оскалившемся болиде с поменянными колесами уже победоносно завершает следующий круг гонок. Космические скорости.
У детсадиковских мальчиков, как и у высококвалифицированных гоночных механиков, весь процесс перераспределения Евкиной печенюшки в свою пользу занял секунды две. Максимум три. Ну, три с половиной от силы.
Поменяли они колеса. Стырили т.е. печенюшку. Но что же наша зайка? Что же Ева?
Смотрю…
А наша Ева -- как сидела, так и сидит. Жевать, правда, перестала. Открыла рот и с непередаваемым изумлением смотрит прямо перед собой, на то место, где только что, еще буквально несколько секунд назад, лежала ее вкусная, законно причитающаяся ей в соотвествии со всеми правилами земными и небесными, печенюшка. Смотрит наша Ева на стол перед собой и очевидным образом не понимает. Где ж ее cookie? Что это еще за чудеса телепортации?
Просто смотрит перед собой и хлопает глазами: хлоп-хлоп. Хлоп. Хлоп.
***
Ориентировочно через месяц после начала садика, примерно, наверное, в октябре, Ева наша даже дома стала есть совсем по-другому. Во-первых, она начала есть быстро. Во-вторых, бдительно.
Теперь она по-деловому садилась поближе к столу, напряжено нагибалась вперед, к тарелке, и осторожно прикрывала свою еду не только рукой, но и всем телом вообще. Иногда она ставила тарелку себе на колени или прятала ее под стол, и уже оттуда, из-под стола, виртуозно зачерпывала ложкой суп или макароны.
В такие моменты она была очень похожа на повидавшего виды армейского дембеля, бывалого охотника или ночного рыбака, -- на старого солдата, не знающего слов любви, -- в вечернем сумраке напряженно делающего последнюю затяжку, чутко прикрывая мерцающий огонек потухающей сигареты сложенными характерным образом пальцами.
Как настоящая “не-мать-а-ехидна” я была очень рада, когда увидела такие знаменательные перемены в ее привычках. Ведь именно для этого мы с Вадиком и отдали ее в садик. Для активного примирения с социальной действительностью, объективно данной нам в ощущениях.
Ходит, вот, примиряется.
К садику наша младшенькая была совершенно не готова. И главный аспект ее неготовности заключался в том, что она у нас - самая настоящая мяфа, тютя-матютя, и, то что называется, “ни украсть, ни покараулить”. Т.е. совсем не боевая она у нас девочка, незакаленная. Нежная фиалка на залитом солнцем поле. По крайней мере - была такой до садика.
Примерно на второй неделе Евочкиного погружения в социум я, придя за ней, наблюдала вот такую сцену.
Был сентябрь. Погоды стояли сухие и теплые, типичные для привычно роскошного в наших широтах “индейского лета ”.
В детском саду младшую группу вывели на дневную прогулку. И детям, и взрослым было так безусловно приятно и так очевидно хорошо на улице, что на полдник воспитатели решили не загонять своих подопечных внутрь, в игровую комнату, а раздать причитающиеся малышам печенюшки прямо на площадке.
Всех детей чинно-благородно рассадили на карликовые скамеечки вокруг лилипутского пластикового столика. Раздали им печенюшки. Некоторое время по всей площадке было слышно только аппетитное почавкивание и удовлетворенное похрюкивание -- малыши ели.
Самые боевые мальчики (а в любой детсадовской группе всегда есть эти “самые боевые мальчики”) наспех заморили червячка и под предлогом ad hoc сочиненной подвижной игры стали коршунами виться вокруг других детей, нагло выискивая и зорко высматривая, чем бы еще разжиться и поживиться в этот прекрасный осенний день.
В такой ситуации все садиковские дети повели себя совершенно естественно: нахмурились, инстинктивно нагнулись вперед и аккуратно прикрыли недоеденные остатки печенюшек крошечными ручонками, всем своим видом как бы говоря этим хищнически настроенным мальчикам: “ха! вряд ли ты у меня что-нибудь отберешь! только попробуй!”
И только наша Ева -- как сидела, так и продолжала сидеть, беззаботно и неторопливо пожевывая кусочек печенюшки, мечтательно и томно глядя при этом куда-то вдаль. Печенька во всей своей кондитерской красе продолжала лежать прямо перед ней, блестя джемом и потихоньку осыпаясь аппетитными хрустящими крошками. Подходи, кто хочет, бери, не жалко.
Мальчики-коршуны, естественно, моментально заметили заяющую брешь в плотной линии детской продовольственной защиты. Они наперегонки кинулись к Евке, цепкими пальцами ловко схватили ее печеньку, мимолетно подрались, стремительно друг с другом поделились и молниеносно затолкали разнокалиберные кусочки ее печенья в свои вечно голодные рты. И побежали дальше - снова играть в коршунов.
Во время воровства мальчишки выглядели как механики, профессионально меняющих колеса у участвующих в гонке чемпионате мира болидов Formula 1. С этими механиками, с ними же как? Вот вы еще только жмете кнопку “воспроизвести” в плеере на ютюбе… вы еще даже не нажали… ну, или, скажем, нажали, но мышку-то, мышку еще не успели отвести с экрана, а механики эти давно уже все отвинтили, уже сняли, уже одели и уже завинтили обратно. Пилот уехал. И к тому времени как вы приготовились смотреть как они работают, пилот на хищно оскалившемся болиде с поменянными колесами уже победоносно завершает следующий круг гонок. Космические скорости.
У детсадиковских мальчиков, как и у высококвалифицированных гоночных механиков, весь процесс перераспределения Евкиной печенюшки в свою пользу занял секунды две. Максимум три. Ну, три с половиной от силы.
Поменяли они колеса. Стырили т.е. печенюшку. Но что же наша зайка? Что же Ева?
Смотрю…
А наша Ева -- как сидела, так и сидит. Жевать, правда, перестала. Открыла рот и с непередаваемым изумлением смотрит прямо перед собой, на то место, где только что, еще буквально несколько секунд назад, лежала ее вкусная, законно причитающаяся ей в соотвествии со всеми правилами земными и небесными, печенюшка. Смотрит наша Ева на стол перед собой и очевидным образом не понимает. Где ж ее cookie? Что это еще за чудеса телепортации?
Просто смотрит перед собой и хлопает глазами: хлоп-хлоп. Хлоп. Хлоп.
***
Ориентировочно через месяц после начала садика, примерно, наверное, в октябре, Ева наша даже дома стала есть совсем по-другому. Во-первых, она начала есть быстро. Во-вторых, бдительно.
Теперь она по-деловому садилась поближе к столу, напряжено нагибалась вперед, к тарелке, и осторожно прикрывала свою еду не только рукой, но и всем телом вообще. Иногда она ставила тарелку себе на колени или прятала ее под стол, и уже оттуда, из-под стола, виртуозно зачерпывала ложкой суп или макароны.
В такие моменты она была очень похожа на повидавшего виды армейского дембеля, бывалого охотника или ночного рыбака, -- на старого солдата, не знающего слов любви, -- в вечернем сумраке напряженно делающего последнюю затяжку, чутко прикрывая мерцающий огонек потухающей сигареты сложенными характерным образом пальцами.
Как настоящая “не-мать-а-ехидна” я была очень рада, когда увидела такие знаменательные перемены в ее привычках. Ведь именно для этого мы с Вадиком и отдали ее в садик. Для активного примирения с социальной действительностью, объективно данной нам в ощущениях.
Ходит, вот, примиряется.