ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ
ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ
ЧИШКИ
Сразу после приезда меня послали в пионерлагерь «Чишки», который располагался километрах в 30-40 от Грозного на треугольном плато над Аргуном. В одном из чеченских телерепортажей показали вид на Чишки из вертолета. Это - одно из прекраснейших мест Кавказа, а с вертолета оно выглядело еще лучше. Одну сторону Чишков подпирали невысокие лесистые горы. С той стороны нас охраняла рота автоматчиков, поскольку в 1944 году удалось выселить не всех чеченцев; часть ушла в горы и порой «шалила»: скатывала валуны на машины, шедшие по Военно-Грузинской дороге, делала набеги на такие отдаленные поселки как наш...
С другой стороны селение было ограничено глубоким оврагом, на «чишковском» склоне которого бил сильный родник. А на противоположном стоял двухэтажный красавец дом-усадьба, который именовали тогда «Дачей Чеплакова» (Секретаря обкома КПСС, который позже за какие-то грехи был переведен, кажется, на Сахалин в том же качестве). Мимо «Дачи Чеплакова» через овраг большим зигзагом шла дорога из Грозного. С третей стороны Чишков был глубочайший (метров 100) обрыв к Аргуну. В него было страшно смотреть... Далеко-далеко внизу растекался Аргун десятками проток, за ним - лесистые горы, а само ущелье Аргуна уходило дальше - вглубь Главного Кавказского хребта.
**
Прямо за нами, и перед посёлком была широкая поляна, где устраивали шуточные представления и заключительные пионерские костры. На этом клочке земли и разыгралась драматическое представление, о котором стоит упомянуть особо. Дело в том, что среди школьников, бывали представители всех слоёв общества, в том числе, и из «шикарной» его части.
Так вот, из этой «шикарной» прослойки был и один из тех, кто любит «себе выставлять». Кстати говоря, это был очень неуравновешеный парень, которого за его «художества» очень не любили домочадцы. Так вот он, улучшив момент, собирался спрыгнуть с отвесной скалы, что существовала над Аргунской пропастью. Но его остановили. Однако, он уверил всех, что «пошутил». И все подумали, что это - правда. Ну, не может же молодой человек прыгнуть в пропасть, куда и глядеть-то боязно. А он, потом-таки, улучшив момент и, гоняясь за одним из компании, разбежался, и сиганул в пропасть «ласточкой»...
Когда я подбежал к краю, он лежал у подножья, раскинув руки, а к нему огромными скачками мчался наш длинноногий вожатый. Сверху это выглядело странно: голова и ноги, мелькающие под ней. Парень был еще жив, когда его отправляли на машине в госпиталь.
**Однажды, когда вожатый был в отлучке, мы играли во дворе и один из пацанов нечаянно наступил на черепицу, которой обрамляли клумбы. Она хрястнула. Пацан растеряно поглядел на нее и сказал: «А! Теперь - все равно». И наступил на следующую... И тут нас захватил бес анархии и вседозволенности. Мы били и крушили все подряд: сначала топтали и били палками черепицу на клумбах, потом - стекла окон, потом рамы... Вожатый появился как бог возмездия. Он, не стыдясь, раздавал оплеухи направо и налево, - пока мы не очнулись...
И чем больше размышляю над этой историей, тем больше осознаю страшную силу толпы, которая затягивает человека помимо его желания и делает с ним, что хочет. А может быть и по другому - в толпе человек отбрасывает все моральные ограничения, в нем просыпается звериный инстинкт и он все крушит, не помня себя. Или помня?... Потом нам было стыдно. Мы, как побитые собаки, ходили вокруг вожатого и предано смотрели ему в глаза. Но это - после...
**
А В школе был один случай, который навел меня на философские рассуждения о психологии человека. Я был мальчиком книжным и маленько трусоватым. Увы. Никогда в драки не лез, а хулиганов боялся. А в школе был один задира и хам, который меня однажды оскорбил. И тут произошло неожиданное: я рассвирепел. И грудью пошел на хулигана. А потом своим ранцем начал дубасить его по голове. И тот растерялся... Он попятился, и чуть было не обратился в бегство. Но в большом школьном коридоре на нас смотрела вся школа. Он опомнился и дал мне вздрючки, поскольку (напоминаю) драться я совсем не умел.
Но урок я запомнил: если хорошо обозлиться - можно противостоять кому угодно. Только надо держать марку до конца.
**
С А М А Ш К И (пионерлагерь - 1949г.)
Третий раз я побывал в пионерлагере в Самашках, где нас разместили в 3-х этажном здании сельской школы. Школу давно не ремонтировали, и был случай, когда дежурный этажа, топнув ногой, провалился сквозь гнилой пол на кухню.
Там сильнее всего запомнился стихийно сложившийся хор в столовой. Перед обедом и ужином, когда в большом зале на первом этаже рассаживалось на лавках за длинными столами человек 400 пионеров, а раздача задерживалась, то кто-нибудь затягивал песню... Сначала пели разное, и вразнобой, да и шумели из-за задержек столовой. Потом определился репертуар любимых песен. К концу же сезона мы так втянулись в пение, что дежурные, бывало, давно закончат раздачу, а мы все еще не можем остановится с песнопением...
Чаще всего пели «Раскинулось море широко», «В эту гавань заходили корабли», но особенно любили «По диким степям Забайкалья». В последние дни пели не просто с воодушевлением, а с песней. Пришло какое-то неведомое чувство единения, когда 400 человек сливались своими голосами в один мощный, какой-то неземной, чудесной силы порыв, когда все голоса сливаются в унисон, когда не слышно было (и немыслимо было услышать) ни единой фальшивой ноты, когда от счастья сопричастности слезы выступали на глазах... Нечто подобное в будущем мне посчастливилось испытать еще только два раза - в Грузии, в русском хоре нашей манглисской школы и (как это ни парадоксально) - на партхозактиве Запсиба в 1968 году (но это особая история).
**
Купаться там было негде, и мы пару раз сходили на пруды - километрах в 6-и от лагеря. Запомнилась страшная жара и пыльная дорога, по которой мы долго тащились обратно.
В Самашках же несколько раз приходил к нам местный пацан, с такими поразительно синими глазами, что я стеснялся смотреть ему в глаза. Это был самый обычный пацан, но из-за цвета его огромных глаз, мне все время казалось, что это не обычный человек, что он - посланец откуда-то, что он - не от мира сего. Не от этого ли во мне зародилось предощущение неизбежности явления его - некого пророка, человека-мессии, которого я жду?
**
В А Л Е Р И К И (пионерлагерь - 1950г.)
Последний сезон в 1950 году я отдыхал в Валериках. Жили мы в саманных одноэтажных домиках, стоявших рядом с поляной, на которой была «Пионерская линейка». На ней же по вечерам бывали танцы, где нас обучали «Польке», «Ту степ» и другим, теперь прочно забытым танцам. Я не танцевал, стеснялся.
В этом же лагере мне впервые указали на мой взрослый возраст. Дело в том, что тогда шла война в Корее. Войска Ким Ир Сена в пух разбили войска Ли Сын Мана и его американских союзников, и подошли на 50 км к последнему из крупных городов Кореи - Пусану. Я был очень политизированным ребенком и отслеживал движение северокорейских войск с не меньшим интересом, чем линию фронта в годы Великой Отечественной Войны. Когда же явился к руководителю лагеря и потребовал газет (чтобы следить за событиями в Корейской войне), мне резонно заметили, что пионерлагерь не рассчитан на подобных переростков... Купались мы там в знаменитой речке Валерик, битву с чеченцами на которой так красочно описал Лермонтов:
«... Впереди же
Все тихо - там между кустов
Бежал поток. Подходим ближе,
Пустили несколько гранат;
Еще продвинулись; молчат;
Но вот над бревнами завала
Ружье как будто заблистало;
Потом мелькнуло шапки две;
И вновь все спряталось в траве.
То было грозное молчанье,
Не долго длилося оно,
Но в этом странном ожиданье
Забилось сердце не одно.
Вдруг залп... глядим: лежат рядами,
Что нужды? Здешние полки
Народ испытанный... В штыки,
Дружнее! раздалось за нами.
Кровь загорелося в груди!
Все офицеры впереди...
Верхом помчались на завалы
Кто не успел спрыгнуть с коня...
Ура - и смолкло. - Вон кинжалы,
В приклады! - и пошла резня.
И два часа в струях потока
Бой длился. Резались жестоко,
Как звери, молча, грудью грудь,
Ручей телами запрудили.
Хотел воды я зачерпнуть...
(И зной и битва утомили
Меня), но мутная волна
Была тепла, была красна...
..........................
Как месту этому названье?
Он отвечал мне: Валерик,
А перевесть на ваш язык,
Так будет Речка смерти...».