ПЕРВОЕ ВСТУПЛЕНИЕ
ПЕРВОЕ ВСТУПЛЕНИЕ
Начну с того, что приведу первое упоминание об НКВД - КГБ, которое у меня сохранилось ещё с детского возраста.
Первое, что я помню, так это история про «БАМовцов», которых выводили на работы в Ворошиловке, на Дальнем Востоке. Между прочим, в ту пору к этой категории относили не всех заключённых «зеков», но именно «БАМовцы» заслужили это наказание - коллективный вывод на работы. Тогда мне было лишь годика 4, ну, может быть, лет 5. Конечно, ещё до того, как я узнал всю историю НКВД их с прегрешениями и преступлениями. И я был свидетелем, как водили «БАМовцев» из мест заключения на место их работы, и запомнил явную усталость на их лицах:
«Это старшина запомнился мне тем, что руки он складывал за спиной - как «бамовцы». Их тогда водили строем по Ворошиловке. Но тогда я твёрдо знал, что «бамовцы» - это арестанты, но без оттенка, что они - «враги». Что они «враги» выяснилось много позднее, на уроках в школе, в Ойрот-Туре (позже Горно-Алтайске), где «враги» были откровенно замазаны чернилами.
**
О первых днях моей жизни в городе Ойрот-Тура (А ныне этот городок именуется Горно-Алтайском - это в Сибири).
«Первые дни мы жили в квартире дяди - Алексея Ивановича Храмова, начальника тамошнего НКВД. Видел я его очень мало, он лишь иногда в форме. Он забегал к нам, всегда чем-то сильно озабоченный. Что это такое НКВД, я и понятия не имел. Дома НКВД (двухэтажные) располагались под Тугаёй - самой высокой горой над Ойрот-Турой. У дяди Алексея было два сына: Леонард - лет 14-ти, и Володя - чуть моложе. Володя меня поразил тем, что сделал стойку на руках на краю железной кровати. Но гораздо сильнее запомнилось мне переглядывание братьев, когда я им сказал, что японцы отвоевали у нас Сахалин. «Что-что?» - спросили они и попросили показать на карте. Я им обвёл только Южный Сахалин. «А-а» - сказали они и снова переглянулись. Много раз потом я слышал это «Что-что?» и взгляд из под-лобья, и каждый раз у меня было чёткое понимание - предадут, или сообщат «куда следует»... Откуда это ощущение у меня - даже представить не могу. Но оно было!!»
И это всё происходило, когда мне было всего 7 лет с хвостиком!! Было это летом 1942 года - самого тяжёлого лета войны, самого нелегкого периода Великой Отечественной войны советского народа!
**
Ещё один отрывок, характеризующий общую тогдашнюю атмосферу.
На Красную площадь меня наверняка водили, но это воспоминание стерлось. Но хорошо помню гораздо ранее событие: мне показали картинку со Спасской башней и сказали, что там, в Кремле отравили Надежду Крупскую - жену Владимира Ильича Ленина. Речь, видимо, шла о «врагах народа», которых тогда пачками расстреливали, хотя этот эпизод - 1938 или 1939 года. Долгое время после того силуэт Кремля вызывал у меня смутное ощущение ужаса. таинственность и смертельный ужас - эти московские ощущения наверняка сказались на формировании моей психики - психике несвободного человека. Изживал я это ощущение всю свою жизнь...
И изживаю по сию пору…
ШКОЛА В ОЙРОТ-ТУРЕ
Свои первые три класса я окончил в 12-ой школе. 1-3-й классы «б». Первой учительницей была Тамара Ивановна. Она вела нас всего один месяц. Все последующие годы нас вела Нина Александровна - молодая выпускница нашего же педучилища. Помню, весь класс выстроился в окне, наблюдая, как она шла мимо школы под ручку с курсантом военного училища. Из своих товарищей помню Глеба (фамилию забыл), Ершова и Зиновьева. Да, и Катю - соседку, второгодницу, дочь воровки. Она курила и материлась.
Глеб запомнился тем, что у него был дом, ниже нас по Алалушке, который стоял у берега, рядом с глубоким местом. Там пацанва купалась, и один из них поспорил, что нырнет и пробудет под водой «до ста». Он нырнул, а счётчик считал, сидя на крутом берегу. Мне-то с другого берега было видно, как ныряльщик вынырнул под самым обрывом и ждал, пока компания не забеспокоилась - не утонул ли? Тогда он вновь бесшумно нырнул и вынырнул на середине омута под восхищённые вопли ребят, насчитавшим много больше ста.
Зиновьва почти не помню, но помню его отца - бледного, долговязого субъекта, о котором говорили, что во время эвакуации из Ленинграда он ухитрился вывезти с собой несколько сотен комплектов белья (кажется, больничного), за счёт продажи которого и благоденствовал в эвакуации...
Ершов запомнился тем, что Нина Александровна в графе «национальность», ему проставила «русский», а мне - «еврей», хотя было наоборот. Из-за этой ошибки меня долго преследовали: «Скажи - Кукуруза»! - Кукуруза. Хм... Снимай штаны...». Именно по этому эпизоду я могу сказать о межнациональных отношениях в Ойрот-Туре. Больше ничго не было…
**Из девчёнок помню Женю и «Ниночку» - её иначе и не звали. Ниночка была дочерью очень «богатой семьи». Однажды, кажется во втором классе, в самое голодное время, она подняла руку. «Что ты хочешь сказать?» - спросила Нина Александровна. Ниночка встала, вынула из сумки яблоко и, жеманясь, сказала, что, мол, она и не заметила, а бабушка положила ей яблоко. И продемонстрировала его, оглянувшись по сторонам... У Нины Александровны румянец пошёл пятнами... Я опустил голову на руки - так было стыдно... Эту Ниночку я возненавидел всеми фибрами души...
ИЗ ГОРОДА ГРОЗНЫЙ
Отрывок, характерный для событий из города Грозный, где мы жили после Горно-Алтайска. Там мы проживали ровно год - после года пребывания в городе Владикавказе (как раз тогда, когда он именовался «Дзауджикау», а затем его переименновали в «Орджоникидзе»). А после нас привезли в Грозный, причём, привезли через Байдарский перевал, но об этом - позже. В это время нас отправляли в лагеря, и жили в помещениях, в которых проживали чеченцы.
«Жили в небольших беленых домах на три-четыре комнаты, возможно, оставшиеся от чеченцев. Информационная изоляция по выселению чеченцев была полнейшая. О роте автоматчиков я случайно услышал только после второй поездки в Чишки в 1948 году.
Школьные друзья, конечно, кое-что рассказывали, но именно «кое-что...». Полной картины я не знал и, как теперь понимаю, никто никогда бы мне ее и не поведал. Случайные реплики - не более того - о том, что чеченцы и ингуши тайными тропами вывели немцев на «Лысую гору» под Орджоникидзе, где немцы установили батарею, которая, якобы, и решила исход боев за город, сданный немцам (но об этом мне рассказывали еще там, в Орджоникидзе).
Ну, а в самом Грозном о событиях тех дней помалкивали, хотя я и был любопытен. Под страшным секретом рассказали только историю про чеченца, у которого командир Красной Армии выпытывал место расположения чеченских боевиков, угрожая отрезать голову. Он резал, а тот - молчал и так ничего и не сказал, пока голову ему не отрезали... Я в эту историю не поверил, поскольку «командир Красной Армии такого не мог допустить никогда...». Тогда я в это поверить в принципе не мог, а теперь - не знаю...». В эту историю я поверить не мог, потому что, не читал теперь всем известную повесть писателя Приставкина «Ночевала тучка золотая…». Не мог я тогда представить эту картину, физически не мог…
**