Лесной король (по мотивам И.В. Гёте)
Кто скачет так поздно, порою ночной,
ветру навстречу, сквозь дождь проливной?
Всадник усталый шпорит коня,
мчится быстрее, чем молния.
Ребёнка он держит одною рукой,
другою - поводья. Спешит он домой.
Сжимает всё крепче младенца ездок
и слышит испуганный мальчика вздох.
“Сынок, что так напугало тебя?”
“Отец, ты приметил того короля?
Лесной король - с густой бородой,
в поблёкшей короне - смотрит за мной”.
“Сынок, не пугайся; это обман,
морок предсонный. Видишь - туман?”
Но льётся волшебно в детские уши:
“Милый ребёнок! внемли же, послушай!
Чертоги мои - дивношумный лес.
Столько забав он хранит и чудес!
Сыграю с тобою в любую игру,
прекрасных цветов соберём на лугу.
И мать моя выйдет в одежде златой,
тебя нарядит в камзол дорогой.
Над Рейном поёт о тебе моя дочь.
Весна за весною: день или ночь -
всё ей едино. И грустный мотив
льётся на косы печальные ив.
Она лишь тебя мечтает ласкать.
Не сходит принцесса с надрейновых скал,
тебя выкликает: слышишь ли песнь?
Послушай, дитя!
Но что за болезнь:
как дорог ты мне, как дразнит твой лик!
Ну что ты?.. Пойдёшь к нам?”
Ребёнок поник,
прижавшись к отцу головою больной.
И всадник скачет дорогой ночной,
и шепчет сынишке: “Очи закрой,
прижмись ещё крепче, маленький мой.
Нет ничего, только ветер шумит,
да старых дерев листва шелестит.
Косматые ивы дразнят, страшат,
со сном твоим совы лишь говорят.
И гонит всадник быстрей и быстрей -
и словно бы сотня уже лошадей
несёт его к дому. Ездок доскакал.
В руках он лёгкое тельце держал.
А в тёмном лесу том плачет король,
баюкая страстно детскую боль;
отца дух мятежный сгущая, в ночь
поёт над Рейном несчастная дочь.
В одеждах тёмных, мать короля
выходит к сыну, слёзно моля
оставить морок детской души,
горем оставшейся в этой глуши.
“Зачем, король, ты сие сотворил?
Мало ли на небе ярких светил,
мало ли нимф хороводят, поют,
смягчая и теша душу твою?
Зачем, о дева, скорбишь в забытьи,
потеряны словно годы твои?
Что так горька твоя песнь над рекой,
как будто в тех водах младенец твой.
Точно бы нет тебе дела иного,
как только любить ребёнка чужого?”
Но так и осталось: старый король
тревожит каждую детскую боль.
Над Рейном раздастся девичий стон:
то дочь короля, усевшись на склон,
о горе страстную песню поёт,
и кажется деве: вдруг соскользнёт
ребёнка голос в рейнский мотив,
что горечью трогает косы ив.
Но ходит по свету ребёнка душа,
дива и сказки повсюду ища.
ветру навстречу, сквозь дождь проливной?
Всадник усталый шпорит коня,
мчится быстрее, чем молния.
Ребёнка он держит одною рукой,
другою - поводья. Спешит он домой.
Сжимает всё крепче младенца ездок
и слышит испуганный мальчика вздох.
“Сынок, что так напугало тебя?”
“Отец, ты приметил того короля?
Лесной король - с густой бородой,
в поблёкшей короне - смотрит за мной”.
“Сынок, не пугайся; это обман,
морок предсонный. Видишь - туман?”
Но льётся волшебно в детские уши:
“Милый ребёнок! внемли же, послушай!
Чертоги мои - дивношумный лес.
Столько забав он хранит и чудес!
Сыграю с тобою в любую игру,
прекрасных цветов соберём на лугу.
И мать моя выйдет в одежде златой,
тебя нарядит в камзол дорогой.
Над Рейном поёт о тебе моя дочь.
Весна за весною: день или ночь -
всё ей едино. И грустный мотив
льётся на косы печальные ив.
Она лишь тебя мечтает ласкать.
Не сходит принцесса с надрейновых скал,
тебя выкликает: слышишь ли песнь?
Послушай, дитя!
Но что за болезнь:
как дорог ты мне, как дразнит твой лик!
Ну что ты?.. Пойдёшь к нам?”
Ребёнок поник,
прижавшись к отцу головою больной.
И всадник скачет дорогой ночной,
и шепчет сынишке: “Очи закрой,
прижмись ещё крепче, маленький мой.
Нет ничего, только ветер шумит,
да старых дерев листва шелестит.
Косматые ивы дразнят, страшат,
со сном твоим совы лишь говорят.
И гонит всадник быстрей и быстрей -
и словно бы сотня уже лошадей
несёт его к дому. Ездок доскакал.
В руках он лёгкое тельце держал.
А в тёмном лесу том плачет король,
баюкая страстно детскую боль;
отца дух мятежный сгущая, в ночь
поёт над Рейном несчастная дочь.
В одеждах тёмных, мать короля
выходит к сыну, слёзно моля
оставить морок детской души,
горем оставшейся в этой глуши.
“Зачем, король, ты сие сотворил?
Мало ли на небе ярких светил,
мало ли нимф хороводят, поют,
смягчая и теша душу твою?
Зачем, о дева, скорбишь в забытьи,
потеряны словно годы твои?
Что так горька твоя песнь над рекой,
как будто в тех водах младенец твой.
Точно бы нет тебе дела иного,
как только любить ребёнка чужого?”
Но так и осталось: старый король
тревожит каждую детскую боль.
Над Рейном раздастся девичий стон:
то дочь короля, усевшись на склон,
о горе страстную песню поёт,
и кажется деве: вдруг соскользнёт
ребёнка голос в рейнский мотив,
что горечью трогает косы ив.
Но ходит по свету ребёнка душа,
дива и сказки повсюду ища.