Чтобы тебя не утратить
Ине Голдин
Мы любили вспоминать из детства -
нашу неслучайную встречу
(твой дед и мой отец решили, как хорошо
будет нам быть друг у друга);
наши дурачества: «погоня» на качелях,
рука помощи, первопроходцы в снегу по грудь
(а потом шубы на батарее в подъезде -
как шкуры добытых медведей -
свешивали вниз лохматые лапы);
потом - сериал: с любовью, песнями,
изменами, потерянными и обретёнными детьми
(наши были интереснее, чем «Дикая Роза» и прочая мутотень,
а главное, живее; и сцена, бывало,
прерывалась от вторжения маленькой Юльки с незабвенным её
«не фертити!» - и нытьё Мерси Грант прерывалось
нашим неудержимым хохотом).
Лучшее воспоминание - житьё под единой крышей,
не слишком надёжной, но нам другой и не надо.
Мы были освящены побелкой,
что сыпалась нам на волосы, плечи и лица.
Ты приходила - из заснеженной тьмы ледяной,
и мы садились за стол - пили чай-кофе,
а в окно стучался столетний тополь
(и проглядывал лик - дерева или судьбы
нашей с тобой: близкого расставанья и редких встреч).
И мы вели разговоры: о написанном,
поселившемся в голове,
обуявшем лихорадкой,
пригрезившемся.
Мы смеялись, шутили, немного грустили:
ночь коротка, а кроме нас и наших вещей -
вороха работы. Переводы, корректуры et cetera.
И между всем этим -
строчили то, что дорого было нам обеим.
И я стучалась к тебе среди ночи: «Слушай!»
Твой дом был моей крепостью,
мне было нестрашно. Я не ведала ни боли, ни ужаса, ни тревоги.
Не думала о том, что будет и как мне жить.
Я выходила наружу и шла наощупь, но твёрдым шагом.
Я приносила в подоле.
И прекраснее меня не было ни до ни после.
Ты помнишь имя каждого моего отпрыска, вынутого из пруда,
весенней ли лужи, снятого с веток плакучей ивы
или с утиного языка.
А потом ты уехала.
Сначала я пила вместо чая вино,
а вместо наших разговоров были фильмы
(всегда старые, чтобы не помнить настоящего).
Я ходила к знакомым уткам, ивам, камням,
к знакомой воде - и возвращалась пустой.
Что было потом - не помню.
Может быть, ничего не было.
Наверное, я обрела сознание в ту ночь,
когда писала очередную главу «Сванте Свантесона»
в своём собственном доме. Ты помнишь
этот момент: все потеряли меня (и ты),
думали, меня больше нет,
а я как раз ощутила себя живой: в лихорадке
бродила по комнате, не в силах усидеть на месте,
когда сцена подходила к концу. И гнала себя к новой сцене.
Только бы не потерять сознания.
Только бы не впасть в пустоту.
Всё это - прошло. И той меня уже нет
(банальность, которой здесь всё-таки место).
И мы с тобой не усядемся на старой кухне
с высоким облачным потолком,
где снег тёплый и никогда не тает,
где древний тополь в окно стучит,
а меж рам - сладкая колбаса
(замешана под пересказы диккенсовых историй),
где чайник не остывает,
где мы говорим, смеёмся и вспоминаем,
и нам всего-то по двадцать шесть.
А теперь что остаётся нам?
Не вспоминать - а грезить.
Представлять нашу будущность:
в локонах скорее рыжих или яркого блонда,
в пиджаках модных, брюках и кожаных туфлях удобных,
с бутылкой бордо и с камерой наперевес -
не в Небельфельдский лес, а в реальный путь.
Выберем по дороге - куда-нибудь.
Ну а пока, пока чокнемся, дорогая, издалека.
Ты до руки дотронься моей - видишь, тяну.
Дай мне тепло почувствовать, а не тьму.
Позволь мне тебя не утратить: говори, говори.
Что ты там пишешь, когда не спишь,
что, когда не пишешь, ты снишь?
11/12 декабря 2021 г.