Из двух дней (15-16 апреля)
В нынешней ситуации кто во многом выигрывает от изоляции, так это Агатка. Её мечта, чтобы папа и мама - оба родителя - всегда были дома, рядом с ней, сбылась. И неважно, что папа работает с 9 (а то и с 8) до 18 часов, ведь всё-таки он - вот - руку только протяни, и отвлечётся иногда на её "Смотри-смотри, папочка!". Раньше она засыпала часто, не дождавшись Арсения, даже примет его возвращения: позвякивающей связки ключей за дверью, привычного покашливания в коридоре. А если долго не могла уснуть и выпадало счастье всё-таки услышать всё это, спрашивала на всякий случай: "Папа пришёл?" И тогда уже, спокойная, что все дома, засыпала. Теперь целый час - с шести до семи вечера, когда приходит пора Агаткиного ужина, - она самозабвенно играет с папой. И ещё по несколько минут в течение дня, когда Арсений спасает ситуацию, если мне нужно уединиться в ванной комнате, иначе Агатка сидит под дверью и канючит: "Мама, выходи, мама, чего ты не выходишь? Мама, быстрей-быстрей!"
Два дня подряд Агатка отказывалась идти гулять, как мы ни уговаривали её, зная, что без прогулок ей тяжелее пережить день. Вчера, например, она почти не обедала. Последовательно отказалась от тушёной свинины с морковкой: сначала от свинины ("Не надо мяса!"), потом от своей любимой тушёной морковки ("Не надо моркови!"), ну а на последок от пшеничной каши ("И каши не хочу!"). К счастью, на завтрак была творожная запеканка, которую Агатка обожает, так что, по крайней мере, она не была голодна абсолютно. Вечером, когда совсем распогодилось и как раз Арсений заканчивал работать, я предложила ей пойти погулять всем вместе. "Вместе с папой?" - оживилась Агатка. И тут же радостно бросилась собираться, настояв на резиновых сапожках с бабочками, в которых можно прыгать по лужам. Как раз прошёл дождь. И вот, в пять минут собравшись, натянув сапожки с бабочками, "Берём самокат!" - кричит Агатка - выходим на улицу. Все вместе! "Как я люблю, когда со мной гуляют оба родителя!" И уточнит, чтобы не оставалось сомнений: "А вот с одним: или с папой, или с мамой - я не люблю гулять". Это, конечно, не совсем правда. Гуляет она и с каждым из нас по отдельности с упоением (и давно ли сообщала, едва мы заходили домой: "Хорошо погуляли!"). Правда, было это в другой жизни, в жизни до пандемии, когда все площадки были в нашем распоряжении, и мы уходили всё дальше и дальше от дома в поисках неизведанных мест и неожиданных находок.
Ну а теперь едет Агатка на самокате по узенькой пешеходной зоне мимо длинного нашего - семиподъездного - дома, от седьмого, нашего, подъезда к первому, а потом к слипшемуся с ним другому дому, в котором арка разделяет два подъезда. Она обязательно останавливается возле декоративной гусеницы, как бы вылезшей из своего кривенького домика (невыводимый жэкэха-арт), с которой здоровается и болтает с того самого момента, как гусеница высунула голову из-под сугробов. (Так рассказал мне недавно Арсений - это их маршрут, их приключение; я долго про гусеницу ничего не знала). Гусеница англоговорящая, но Агатка говорит с ней "на порусском". Впрочем, сегодня она сама сказал ей hello и пояснила мне: "Я говорю ей hello, ей надо так говорить". И когда Агатка спрашивает гусеницу (почти ритуал): "Это твой домик вон там?" Я отвечаю за гусеницу по-английски: "Yes, this is my house". "Я расскажу тебе потом, как мы погуляли. А пока мы едем в светлый парк", - говорит Агатка и устремляется дальше.
Объехав (Агатка) и обойдя (я и Арсений) наш дом с внешней стороны, перейдя дорогу, мы оказываемся в светлом парке, где Агатка ищет лужи и задорно прыгает по ним, чтобы брызги разлетались во все стороны. Мы радуемся её радости. И видно, как ей сейчас счастливо: и из-за нас, что оба рядом, и из-за луж, что можно наконец вот так по ним прыгать. Мы вышли всего на час, до ужина, и когда приходит пора возвращаться, Агатка, конечно, сопротивляется. Её утешит "самая большая на свете лужа" прямо за нашим домом. Она пробегает по ней туда и сюда, хохочет. И незнакомая женщина останавливается, чтобы тоже посмеяться, но и переспросить меня: "Вы нарочно ему (разве не очевидно, что Агата девочка, думаю я, ведь она самая настоящая девочка) позволяете вот так прыгать?" И я не понимая вполне подноготной вопроса, растерянно или даже оправдываясь, словно виновата в чём-то, говорю: "Да, ведь мы уже возвращаемся домой". Это действительно так. Когда Агатка выходит из лужи, её штанишки мокрые - кажется, что насквозь - до колен. (Какое счастье эти детские непромокаемые комбинезоны и курточки!) И абсолютно счастливая.
Единственное, что немного омрачило нам прогулку, - то, что мы не захватили мелки, а нарисованные нами прежде классики начисто смыло дождём. И Агатка явно грустнеет. Мы утешаем её тем, что классики у неё дома, и там тоже весело прыгать. Я же быстро использую момент, чтобы "забить" завтрашнюю утреннюю прогулку (всё-таки вечером слишком много людей): завтра мы возьмём с собой мелки и нарисуем классики снова.
Следующим утром Агатка скажет, что хочет гулять. И когда я говорю ей собираться, она с энтузиазмом открывает свой комод: "Сама найду одежду". Уточняет: "Мы все вместе, с папой, пойдём?" Приходится её разочаровать. Но всё-таки на прогулку мы выходим, прихватив, конечно, самокат. По тому же маршруту: поздороваться и поболтать с гусеницей, объехать дом, войти в парк, найти "нашу" скамейку. Утром лужи высохли, и даже самая большая в мире явно обмелела. Агатка надевает новые ботиночки, которые я едва выбрала в "Вайлдберриз", чтобы и с размером угадать, и по цвету не жуткие вырвиглазные розовые или золотые, и удобные, из натуральной кожи. Серенькие, они кажутся почти невзрачными, зато Агатке в них явно удобно, да и к этому весеннему костюму основного серого тона они подходят, - утешаю себя.
Сегодня ужасный ветер, голые ещё деревья в парке от него не спасают, так что гуляем мы не так уж долго, меньше часа. Агатке не очень хочется ехать на самокате в горку (она вообще теперь только с горки предпочитает катиться: чтобы разогнаться - и весело, а не трудно), и она идёт рядом со мной, за руку, напевая абсурдную песенку собственного сочинения, рождающуюся прямо на ходу:
Я иду и несу сапоги.
Из них вынимаю скамейку,
потом вынимаю шишку,
потом вынимаю камень,
потом вынимаю ветку,
потом - монетку...
"Ого, Агатка, у тебя вышла рифма!" - говорю. И мы обсуждаем, что "ветка - монетка" - это рифма, а вот "скамейка - шишка" совсем не рифма. И она снова вспоминает свои самые любимые примеры рифм: "Пошла Агата в магазин / и купила много Зин" и "Пошла Агата никуда / и купила верблюдА". Тут мы выясняем, что рифмы - это только созвучия: "магазин - много Зин" и "никуда - верблюдА", а всё вместе - стишок. И Агатка старается привести и другие примеры. Разговор о рифмах у Агатки в последнее время один из любимых.
Наконец мы доходим до "нашей" скамейки, но там группа пропахших перегаром собутыльников, нарушивших режим самоизоляции напрочь. Тогда Агатка, не растерявшись, показывает на другую скамейку, которая теперь будет "нашей". У неё нет привязанности к вещам, даже вот с таким значением - общего воспоминания. Кажется, я расстроилась гораздо больше. "Моё", связанное с воспоминаниями, на которое посягнули, чтобы растоптать, способно довести меня до отчаяния. Агатка не помнит, конечно, а я - да: как гуляла здесь с ней, семи-восьмимесячной, обутой в плюшевые тапочки. На этой самой скамейке мы сидели, и она играла с моим маленьким бежевым рюкзачком, пытаясь расстегнуть молнию. А потом она стояла на ножках - на этой самой скамейке - повернувшись ко мне задом, а к лесу передом - разглядывая удивительный мир. И топала по этой скамейке, удерживаемая мной за ручки. И улыбалась новому опыту.
Мы рисуем классики на новом месте, а потом чуть дальше - там, где и в прошлый раз нарисовали другую версию. Агатка учится прыгать на одной ножке, но боится пока отпустить мою руку.
Когда подходит бабушка с внучкой - опять почти вплотную, как та разговорчивая женщина недавно, - Агатка настораживается, но уже не отбегает, даже не делает шаг назад, даже не оборачивается на меня, а старается справиться с ситуацией сама. Её спрашивают об имени, и она отвечает: внятно и довольно слышно (некоторое время назад сообщала тишайшим шёпотом), так что бабушка и внучка понимают, но на всякий случай переспрашивают меня интонацией: "Агата?" Девочка, года на полтора старше, заинтересовалась игрой Агатки, но приглашает её кататься на самокате. Агатка, выслушав внимательно, поворачивается ко мне и говорит твёрдо: "Мама, пойдём домой". Я только радуюсь, что можно под этим благовидным предлогом закончить общение, и мы расходимся. Тем более что ветер поднимется всё больше, и прогулка перестаёт доставлять удовольствие.
Уже на подходе к дому, у самой последней горки, с которой Агатка непременно должна съехать, случается ужасное. Я спускаюсь вниз и на всякий случай готовлюсь поймать Агатку, если не сможет затормозить (впрочем, она столь ловка и аккуратна, что в прямом смысле ловить её не приходится). "Ну же!" - говорю, не понимая, чего она мешкает. Агатка на что-то указывает мне, но я из-за близорукости не понимаю. Она поднимает самокат за руль, в то время как ноги её расставлены по сторонам от платформы, и так идёт мне навстречу. Я, ничего не понимая, тороплюсь к ней. "Что случилось?" Она улыбается и показывает на отвалившееся колесо. Я хвалю её за то, что она была внимательна, заметила поломку и не среагировала на моё понукание - не поехала. Мне даже страшно представить, что могло бы произойти, отвались колесо во время езды на скорости или если бы довольно часто послушная Агатка поехала без колеса. На беду нашу, мы потеряли болт, который удерживал колесо. "Ну вот, - говорю, - сломался самокат". Агатка отвечает: мол, колесо-то здесь, давай починим. И я объясняю про необходимую деталь, которую я - обыскав ближайший радиус и не желая возвращаться в сам парк, - не нашла.
И это в канун Агаткиного малюсенького дня рождения (интересно, когда всё-таки я по-настоящему перестану отмечать добавляющиеся месяцы?). Такой анти-подарок.
"И как теперь гулять?" - спросит Арсений, когда я с порога сообщу ему о катастрофе. Самокат - единственное Агаткино развлечение теперь, кроме классиков. Выход только один: я открываю приложение "Вайлдберриз" и нахожу новый самокат, стараясь не помнить о внушительном долге на кредитной карте, который предстоит мне погасить из весьма скудных моих ресурсов. Где взять нужный нестандартный болт для удержания колеса, мы не знаем.
Не знаю, эта, в общем-то, довольно небольшая потеря выбила меня из колеи, или просто сказываются постоянные недосыпы и усталость, но к вечеру меня стало так клонить в сон, что я не могла читать Агатке про Муми-троллей, - я уплывала по строкам совсем в другие тексты, и Агатка недоумевала. что это я говорю. "Не могу, Агатка, совсем не могу читать!" - призналась я. Такого со мной давно не было - такого неудержимого погружения в сон. Я предложила поиграть ей в Лего, пока я прилягу рядом с ней, но она ни за что не хотела принять меня бездействующую и на диване. Я должна сидеть с ней на коврике и играть в папу-маму-дочку Лего. Арсений решительно закончил рабочий день на 45 минут раньше, избавив меня от борьбы, которую я вряд ли бы выиграла. Я спала почти полтора часа, и если бы не Агаткин ужин, то, наверное, спала бы и дальше. Остаток дня до Агаткиного сна я провела довольно бодро. Так что даже прочла почти до конца вдруг вспомнившегося ей "Кролика Роджера". А потом она попросила массаж, и вообще перед засыпанием понукала меня гладить её то по спинке, то по животику, то по ножке. И сама всё гладила, и щипала, и снова гладила меня по руке.
Перед сном Агатка обязательно болтает о том о сём, часто вспоминает минувший день. Сегодня, обсудив тысячу мелких вещей, вдруг она вспоминает сломанный самокат. "И когда тебе купят новый, ты только его не ломай, а если сломаешь..." - словно бы ждёт продолжения: что будет-то?.. Откуда это? Неужели ощущение вины? Ведь я ни слова упрёка не сказала Агатке о сломанном самокате, да и как наскрести здесь её вины? Я убеждаю её, что, если даже сломается новый самокат, она тут ни при чём, бывает, что вещи просто ломаются. "В твоём самокате просто развинтился болтик, вот и всё". И тут Агатка выдаёт аргумент, который должен мне всё объяснить: "Но мама так расстроилась..." Первое проявление эмпатии, вот что это! Первое и искреннее, настоящее! И - главное - эмпатия эта родилась не от моих конкретных слов о моём состоянии (ни слова я не сказала о том, что расстроена или грущу по поводу поломки), а от наблюдения за мной. "Конечно же, я расстроилась, - говорю Агатке. - Потому что ты теперь несколько дней не сможешь кататься на самокате. Потому что новый самокат мы не планировали покупать. Но зато, Агатка, у тебя будет новый красивый самокат - если товар придёт целым". И тут мы уже говорим о том, что такое "товар" и кто такой "покупатель". И засыпая уже, вдруг Агатка произнесёт: "Мама, самокат - это вещь". Не вопросно, а утвердительно. И без пафоса ("Это вещь!"). И потом, несколько раз окликнув меня, качаясь уже на волнах сна: "Мамочка!" - не тревожно, а спокойно, чтобы я так же спокойно напомнила ей: "Я здесь, я с тобой" - она уснёт в своей кроватке до завтрашнего утра. Первой фразой дня будет: "Мама, я хочу к тебе!" - и она прибежит под моё крыло ("Под мамино крылышко", - говорит сама Агатка) и будет нежиться, и болтать со мной полуспящей, пока окончательно не призовёт просыпаться: "Мама, надень Бабку-ёжку на руку". Представление начинается во время завтрака, когда Агатка предлагает Бабке-ёжке попробовать всё, что ест сама, и обсуждает различие вкусов.
И всё-таки самокат этот, купленный в середине прошлогоднего июня, послужил довольно долго. На нём Агатка отточила своё мастерство, так что, может быть, пора и сменить "коня", тем более что повод есть - пусть маленький, микроскопический, но день рождения, который придётся в точности на день рождения моего отца: завтра ему исполнилось бы 64 года. Ну а Агатке пока 2 года и 7 месяцев. И уже через пару дней, если всё сложится удачно, у неё будет новый самокат. И я даже знаю, куда мы рискнём отправиться, чтобы Агатка могла вспомнить свои съезды на скейт-площадках, которые она отрабатывала прошлым летом.