Фаина Гримберг. «Своеручные записки... Элены фон Мюнхгаузен»
Полностью название звучит так: «Своеручные записки благородной девицы Анны Катарины Элены фон Мюнхгаузен, трактующие в подробностях горестную судьбу злосчастного Брауншвейгского семейства».
Как можно судить уже по названию, речь пойдёт об Анне Леопольдовне, её супруге Антоне Ульрихе Брауншвейгском и их детях, которые большую часть своей жизни прожили (а трое и родились) в заточении в Холмогорах.
Все мы так или иначе знакомы с одним из самых смутных периодов российской истории - периодом дворцовых переворотов. Одна из фигур этой эпохи, Анна Леопольдовна, очень коротко правила при малолетнем императоре Иване VI, своём сыне, с помощью Миниха свергнув Бирона, назначенного регентом при том же Иване Антоновиче указом умирающей императрицы Анны Иоанновны.
Но трудно не согласиться с тем, что короткий период нахождения в императорском доме Анны Леопольдовны почти не заслуживает нашего внимания. О ней мало говорят историки, не пробуждая, в общем-то, любопытства к этой личности. И она так и остаётся случайной фигурой на обширном полотне российской истории.
Фаина Гримберг ярким светом волшебного фонаря выхватывает именно эту особу, несчастную немку, привезённую в русскую землю в совсем юном возрасте не на счастье своё, но на погибель. И перед нами предстаёт вовсе не серая, заурядная правительница, захватившая беззаконно трон, чтобы только добавить неурядиц Российскому государству, но поначалу наивная, кроткая девушка, а потом вполне себе неглупая женщина, удостоившаяся трагической судьбы. История становится фоном, а на первый план выступает личность, этой историей погубленная. Но удивительное состоит даже не в том, как ничтожная возвышается мученической судьбой, но в том, как переплетается в романе подлинное с поэтическим вымыслом.
Это ярко было в «Арахне», где мы вообще мало можем судить о подлинности бывших событий (за их великой давностью), но в «Своеручных записках...» эта черта прозы Фаины Гримберг особенно восхищает. Конечно, мы все помним необыкновенного барона фон Мюнхгаузена. Здесь он присутствует едва ли не тенью, вне поля нашего зрения остаются его знаменитые похождения, поскольку его сестра-близнец (о, мы и не знали, что существовала эта сестра!) Анна Катарина Элена фон Мюнхгаузен, разлучённая с ним волею судеб, не сообщает нам ничего о приключениях славного барона, да, вероятно, он в своих серьёзных заботливых письмах и не пишет ничего такого. Зато нам предлагается последовать за Эленой: невероятные события, захватившие её, куда более драматичны, чем истории её разудалого брата. Существовала ли Элена фон Мюнхгаузен? Для меня это не вопрос - я доверяюсь «Собственноручным запискам», написанным «фрейлиной» и близкой подругой Анны Леопольдовны, разделившей с ней и недолгое благоденствие, и трагические годы ссылки, а после оставшейся при опальных детях умершей принцессы Анны.
Повествование ведётся от первого лица, как и следует «Своеручным запискам», так что многое мы узнаём как бы из первых уст. Но взгляд наш прикован в большей степени не к Анне Леопольдовне, не к дворцовым интригам, а к судьбе самой Элены, которая, как и Анна Леопольдовна, покидает свою родину, чтобы найти свою горькую долю на чужбине - в Российской империи, куда она парадоксально стремится всем сердцем. Красивая, умная, наблюдательная, красноречивая, рассудительная и в то же время отчаянная - это героиня Фаины Гримберг. Такова была Инара в «Арахне», такова и Элена фон Мюнхгаузен. Это, очевидно, излюбленный тип автора, идеальная героиня, которая неизменно вызывает и нашу симпатию. В общем-то, по Чехову, это человек, в котором всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. При этом нельзя сказать, что Элена в привычном смысле благочестива. Вовсе нет. На страницах своего дневника она то и дело предаётся рефлексии, судя свои поступки со стороны и даже судя их весьма строго. Но жаждущая счастья юная и самолюбивая, в общем-то, натура не желает самобичевания, а потому она сознательно идёт на некоторые непозволительные, казалось бы, поступки, и мы нисколько не осуждаем её, соглашаясь с доводами красоты и молодости. Ещё важно: Элене не свойственно религиозное сознание, она руководствуется только трезвым своим рассудком и горячностью сердца, как бы парадоксально это ни звучало. Но сердце чаще берёт верх, хотя рассудок не умолкает и ведёт героиню сквозь бури.
Рядом с Эленой, кроме прочего, преображаются другие (близкие к ней) персонажи, поскольку она каждого умеет реабилитировать. Не просто из своего прекраснодушия, но из внимательного наблюдения за человеческой природой, за обстоятельствами, в которые попадает личность. Так, её возлюбленный художник Андрей Меркурьев (в романе - ученик реально существовавшего французского придворного художника Луи Каравака), подверженный пьянству, как многие русские мужики, и даже умерший в конце концов, сражённый этим недугом, не заслуживает нашего презрения, поскольку на первый план выходят благородство его натуры, душевная тонкость, да и в конце концов драматизм судьбы талантливого художника, который в России того времени был на одной доске с обычной прислугой по своему положению и не мог зарабатывать свободным творчеством, вынужденный выполнять работы обычного маляра, в то время когда его высочества не заказывали торжественных портретов.
Мне не хочется пересказывать фабулу, чтобы не убить интерес к этой стороне романа, безусловно, захватывающей, поэтому вдаваться в детали не буду. Но вот скажу ещё, что в «Своеручных записках...» нельзя не обратить внимание на этого героя, названного Андреем. Фаина Гримберг говорила как-то о том, что имя Андрей для неё особенно значимо, поскольку оно (как и имя Иван) важно для русского культурного контекста, в том числе религиозного (вспомним хотя бы Андрея Первозванного, затем Андрея Критского, с его поистине великим в поэтическом, а не только в религиозном смысле Покаянным каноном; конечно, Андрея Рублёва, да и множество древнерусских князей с этим именем). Беззаконная связь Элены с Андреем (Андрей женат) не только не становится в семье Меркурьевых позором, о котором спешат забыть, но даже неким мученичеством для оступившегося мужа (он «отказался от короткости телесной» с женой, но не оставил её и сына; а после разлуки с возлюбленной спустя шесть лет умер - надо думать, в большей степени от любовной тоски, чем от телесного недуга); жена его, необразованная Арина, наказывает сыну Филиппу сохранить драгоценные вещи, подаренные некогда Эленой Андрею, и при случае вернуть их; а сын Андрея даже называет младшую дочь Еленой «в память любовных страданий отца». И нельзя воспринимать это с иронией, поскольку в данном случае действительно герою дано возвышение через его своеобразное мученичество. А род его не только не оборвался, но умножился. Встреча в конце Филиппа Андреевича с Эленой, теплота, с которой его семья принимает её, говорят о великой душевности, которыми награждаются все участники этой драмы.
Тема искренней, пронесённой до конца жизни любви повторяется (или даже отражается) в судьбе Брауншвейгской четы - Анны Леопольдовны и Антона Ульриха, несмотря на другие изначальные обстоятельства, тоже трагической и, ещё более нежели в случае Элены и Андрея, бесплодной (поскольку все дети Брауншвейгского семейства остались безбрачными и бездетными). Элена покидает дом Филиппа Андреевича с облегчением, поскольку она видит «счастливыми потомков возлюбленного», более того, на последних страницах нам сообщается, что потомки Меркурьева «и поныне живут в Германии, Италии, а также и в России» (не буду открывать заранее - прочтёте сами - кто именно среди этих потомков, нам хорошо известных); чего нельзя сказать о потомках Анны Леопольдовны и Антона Ульриха. И здесь нельзя не вспомнить пронзительную поэму «Андрей Иванович не возвращается домой»; в финале он всё-таки возвращается: «И из воды ребёнок выплывает». Омытая горючими слезами, из этих слёз и из абсолютной любви, не желающей смириться с потерей, прорастает новая жизнь. Так и Андрей Меркурьев возвращается для Элены в его потомках, после многих слёз и страданий, после долгого пути, где изношена не одна пара башмаков и источен не один посох.
Всё кувырком,
и мы остались босиком.
Но это ничего.
Андрей Иванович возвращается домой.
И «домой» здесь не только в «законную» семью, но и к возлюбленной, в узаконенную временем (здесь: вечностью) и очищенную и даже возвышенную печалями земной юдоли любовь.
Как можно судить уже по названию, речь пойдёт об Анне Леопольдовне, её супруге Антоне Ульрихе Брауншвейгском и их детях, которые большую часть своей жизни прожили (а трое и родились) в заточении в Холмогорах.
Все мы так или иначе знакомы с одним из самых смутных периодов российской истории - периодом дворцовых переворотов. Одна из фигур этой эпохи, Анна Леопольдовна, очень коротко правила при малолетнем императоре Иване VI, своём сыне, с помощью Миниха свергнув Бирона, назначенного регентом при том же Иване Антоновиче указом умирающей императрицы Анны Иоанновны.
Но трудно не согласиться с тем, что короткий период нахождения в императорском доме Анны Леопольдовны почти не заслуживает нашего внимания. О ней мало говорят историки, не пробуждая, в общем-то, любопытства к этой личности. И она так и остаётся случайной фигурой на обширном полотне российской истории.
Фаина Гримберг ярким светом волшебного фонаря выхватывает именно эту особу, несчастную немку, привезённую в русскую землю в совсем юном возрасте не на счастье своё, но на погибель. И перед нами предстаёт вовсе не серая, заурядная правительница, захватившая беззаконно трон, чтобы только добавить неурядиц Российскому государству, но поначалу наивная, кроткая девушка, а потом вполне себе неглупая женщина, удостоившаяся трагической судьбы. История становится фоном, а на первый план выступает личность, этой историей погубленная. Но удивительное состоит даже не в том, как ничтожная возвышается мученической судьбой, но в том, как переплетается в романе подлинное с поэтическим вымыслом.
Это ярко было в «Арахне», где мы вообще мало можем судить о подлинности бывших событий (за их великой давностью), но в «Своеручных записках...» эта черта прозы Фаины Гримберг особенно восхищает. Конечно, мы все помним необыкновенного барона фон Мюнхгаузена. Здесь он присутствует едва ли не тенью, вне поля нашего зрения остаются его знаменитые похождения, поскольку его сестра-близнец (о, мы и не знали, что существовала эта сестра!) Анна Катарина Элена фон Мюнхгаузен, разлучённая с ним волею судеб, не сообщает нам ничего о приключениях славного барона, да, вероятно, он в своих серьёзных заботливых письмах и не пишет ничего такого. Зато нам предлагается последовать за Эленой: невероятные события, захватившие её, куда более драматичны, чем истории её разудалого брата. Существовала ли Элена фон Мюнхгаузен? Для меня это не вопрос - я доверяюсь «Собственноручным запискам», написанным «фрейлиной» и близкой подругой Анны Леопольдовны, разделившей с ней и недолгое благоденствие, и трагические годы ссылки, а после оставшейся при опальных детях умершей принцессы Анны.
Повествование ведётся от первого лица, как и следует «Своеручным запискам», так что многое мы узнаём как бы из первых уст. Но взгляд наш прикован в большей степени не к Анне Леопольдовне, не к дворцовым интригам, а к судьбе самой Элены, которая, как и Анна Леопольдовна, покидает свою родину, чтобы найти свою горькую долю на чужбине - в Российской империи, куда она парадоксально стремится всем сердцем. Красивая, умная, наблюдательная, красноречивая, рассудительная и в то же время отчаянная - это героиня Фаины Гримберг. Такова была Инара в «Арахне», такова и Элена фон Мюнхгаузен. Это, очевидно, излюбленный тип автора, идеальная героиня, которая неизменно вызывает и нашу симпатию. В общем-то, по Чехову, это человек, в котором всё прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. При этом нельзя сказать, что Элена в привычном смысле благочестива. Вовсе нет. На страницах своего дневника она то и дело предаётся рефлексии, судя свои поступки со стороны и даже судя их весьма строго. Но жаждущая счастья юная и самолюбивая, в общем-то, натура не желает самобичевания, а потому она сознательно идёт на некоторые непозволительные, казалось бы, поступки, и мы нисколько не осуждаем её, соглашаясь с доводами красоты и молодости. Ещё важно: Элене не свойственно религиозное сознание, она руководствуется только трезвым своим рассудком и горячностью сердца, как бы парадоксально это ни звучало. Но сердце чаще берёт верх, хотя рассудок не умолкает и ведёт героиню сквозь бури.
Рядом с Эленой, кроме прочего, преображаются другие (близкие к ней) персонажи, поскольку она каждого умеет реабилитировать. Не просто из своего прекраснодушия, но из внимательного наблюдения за человеческой природой, за обстоятельствами, в которые попадает личность. Так, её возлюбленный художник Андрей Меркурьев (в романе - ученик реально существовавшего французского придворного художника Луи Каравака), подверженный пьянству, как многие русские мужики, и даже умерший в конце концов, сражённый этим недугом, не заслуживает нашего презрения, поскольку на первый план выходят благородство его натуры, душевная тонкость, да и в конце концов драматизм судьбы талантливого художника, который в России того времени был на одной доске с обычной прислугой по своему положению и не мог зарабатывать свободным творчеством, вынужденный выполнять работы обычного маляра, в то время когда его высочества не заказывали торжественных портретов.
Мне не хочется пересказывать фабулу, чтобы не убить интерес к этой стороне романа, безусловно, захватывающей, поэтому вдаваться в детали не буду. Но вот скажу ещё, что в «Своеручных записках...» нельзя не обратить внимание на этого героя, названного Андреем. Фаина Гримберг говорила как-то о том, что имя Андрей для неё особенно значимо, поскольку оно (как и имя Иван) важно для русского культурного контекста, в том числе религиозного (вспомним хотя бы Андрея Первозванного, затем Андрея Критского, с его поистине великим в поэтическом, а не только в религиозном смысле Покаянным каноном; конечно, Андрея Рублёва, да и множество древнерусских князей с этим именем). Беззаконная связь Элены с Андреем (Андрей женат) не только не становится в семье Меркурьевых позором, о котором спешат забыть, но даже неким мученичеством для оступившегося мужа (он «отказался от короткости телесной» с женой, но не оставил её и сына; а после разлуки с возлюбленной спустя шесть лет умер - надо думать, в большей степени от любовной тоски, чем от телесного недуга); жена его, необразованная Арина, наказывает сыну Филиппу сохранить драгоценные вещи, подаренные некогда Эленой Андрею, и при случае вернуть их; а сын Андрея даже называет младшую дочь Еленой «в память любовных страданий отца». И нельзя воспринимать это с иронией, поскольку в данном случае действительно герою дано возвышение через его своеобразное мученичество. А род его не только не оборвался, но умножился. Встреча в конце Филиппа Андреевича с Эленой, теплота, с которой его семья принимает её, говорят о великой душевности, которыми награждаются все участники этой драмы.
Тема искренней, пронесённой до конца жизни любви повторяется (или даже отражается) в судьбе Брауншвейгской четы - Анны Леопольдовны и Антона Ульриха, несмотря на другие изначальные обстоятельства, тоже трагической и, ещё более нежели в случае Элены и Андрея, бесплодной (поскольку все дети Брауншвейгского семейства остались безбрачными и бездетными). Элена покидает дом Филиппа Андреевича с облегчением, поскольку она видит «счастливыми потомков возлюбленного», более того, на последних страницах нам сообщается, что потомки Меркурьева «и поныне живут в Германии, Италии, а также и в России» (не буду открывать заранее - прочтёте сами - кто именно среди этих потомков, нам хорошо известных); чего нельзя сказать о потомках Анны Леопольдовны и Антона Ульриха. И здесь нельзя не вспомнить пронзительную поэму «Андрей Иванович не возвращается домой»; в финале он всё-таки возвращается: «И из воды ребёнок выплывает». Омытая горючими слезами, из этих слёз и из абсолютной любви, не желающей смириться с потерей, прорастает новая жизнь. Так и Андрей Меркурьев возвращается для Элены в его потомках, после многих слёз и страданий, после долгого пути, где изношена не одна пара башмаков и источен не один посох.
Всё кувырком,
и мы остались босиком.
Но это ничего.
Андрей Иванович возвращается домой.
И «домой» здесь не только в «законную» семью, но и к возлюбленной, в узаконенную временем (здесь: вечностью) и очищенную и даже возвышенную печалями земной юдоли любовь.