27 сентября
Сегодня 27 сентября - это совпало совершенно неожиданно и нечаянно, что именно сегодня я вернулась к переводу «Ein Tag im Jahr» Кристы Вольф. Поскольку я верю в знаки и предзнаменованию и питаю слабость к такого рода совпадениям, непременно задумываясь, что бы это могло значить, то и сегодня, едва только я осознала это совпадение, решила - может быть, мне продолжить традицию. Конечно, мой дневник - сколько бы ему ни писаться - не окажется столь ценным, как дневник Кристы Вольф, ибо события мирового и даже внутриполитического масштаба из моей жизни исключены практически полностью. С другой стороны, как выражался Кафка, ты можешь сидеть за своим письменным столом - жизнь всё равно придёт и возьмёт тебя, или же: жизнь сама влезет к тебе в комнату. И я знаю, что это так. С другой стороны, может статься, что в самом ничтожном документе, каким кажется сейчас этот листок (могущий разрастись до фолианта, если Бог станет меня терпеть здесь долго), вдруг лет через сто найдётся то самое вожделенное жемчужное зерно. И уж - самая примитивная причина - если Бог всё-таки даст мне детей, а моим детям их детей, то какая-нибудь из моих внучек возьмёт и сунет свой нос в события столетней давности, желая узнать, много ли любовников было у бабки и почему её (то бишь мою внучку) так мучают сны и предчувствия - наследственное ли? Довольно ли я оправдалась перед собой и миром? Если нет, то пусть будет последний аргумент - это моя игра. А никому нельзя отказать в праве на игру, коль скоро она не принесёт никому зла. Я верю, что моя не принесёт.
Мы проживаем день за днём, не замечая, как каждый из них делает нас богаче. Мы почти уверены, что не делает. Я сама очень часто сержусь на себя за то, что не проживаю, а прожигаю свои дни. Безнравственно, бесполезно, безответственно, беспочвенно - и ещё тысячи различных «без» и «бес», которые выводят меня из себя. Такие уроки, как этот - вспомнить каждую минуту дня, - весьма могут оздоровить психику. Я уверена.
Сегодняшний день, к счастью, я не назову ни бесполезным, ни скучным, несмотря на то, что по большей части он прошёл весьма однообразно - за письменным столом. Я не могу сказать за ноутбуком - хотя это было бы точнее, - поскольку «за ноутбуком» для меня лишено качественного смысла. Когда я думаю о процессе писания (и в том числе перевода), я думаю именно так: быть за письменным столом. Если не на улицах, не вычерчивая собственные прямые углы маршрутов, то за письменным столом. И поэтому так важно, чтобы он был. Не компьютерный - классический письменный стол, с просторной прямой, прямоугольной поверхностью стола, с ящиками. Сегодняшнее 27 сентября приходится на период моего обитания в квартире Друга, и мой письменный стол - заимствованный. Из дофранцузского периода, как будут потом говорить, пытаясь составить периодизацию творчества Ины Голдин.
Итак, сегодня один из счастливейших дней моей жизни. Потому что я здесь, в крепости: потому что этот дом - почти мой дом. Почти совсем-совсем мой дом.
Вчера я допоздна была в издательстве - занималась историческим словарём для младших школьников, соответственно поздно вернулась домой, а поскольку пятница - любимый день недели, потому что впереди пропасть свободного - целиком моего - времени, то спать я не торопилась. Сейчас у меня действительно пропасть времени - уже почти месяц я не беру дополнительных работ. Однако вчерашнее совещание стало причиной блошиных укусов лже-сознательности: издательство не выполнило план, и причина также и в том, что сторонние редакторы не готовы работать за те деньги, которые Москва готова платить. А я в этом месяце отказалась от книги из гуманитарного отдела. Винить себя вроде бы и не за что, но блохи кусают. Почёсываюсь и думаю: не взять ли книжечку в этом месяце. А потом с тоской смотрю на «Ein Tag im Jahr» и понимаю, что, взяв книжечку, оберу себя на многие вечера. К тому же, если Москва позволит мне «Ein Tag im Jahr», то моя работа не только мне в благодать, но и людям на благо. И издательству, опять же. Так что… Но блошки кусают, вот ведь…
Пробуждение было поздним. Около половины одиннадцатого. Окончательно - со звонком сестры, которая интересовалась, как дела и приду ли в эти выходные. - Приду. Когда лучше? - Лучше завтра, сегодня нет холодной воды. - Что не даёт мне покоя: у мамы и сестры зародилась странная привычка - звонить в субботу утром (неважно, что дело к полдню - для меня раннее утро) и интересоваться, приду ли я в гости, учитывая, что в этот день они меня не ждут. Впрочем, это меня не раздражает, а только озадачивает и даже смешит. Более того, я жду этого субботнего звонка и нарочно не отключаю, как в будний день, мобильный, зная, что суббота для меня начнётся с этого раннего приглашения в гости на завтра.
Я лениво вытаскиваю себя из-под одеяла. В большой квартире холодно - холодно везде. По элементарной причине - до сих пор не включили отопление. То есть его включили - вчера же - и выключили - вчера же. Так же было в прошлую пятницу / субботу. Наверное, авария. Только мне не утешительнее от этого факта.
Когда я наконец решаю вести себя как ни в чём ни бывало - в самом деле, я не могу этого изменить, поэтому должна с этим смириться; это не рабская покорность, а спартанская терпимость (так я решаю для себя), - я проделываю все необходимые утренние процедуры, кроме одной: снова обхожу вниманием гимнастику, за что корю себя каждый день. Но сегодня я ещё и недомогаю по банальнейшей причине, и это недомогание решаю счесть поводом снова перенести мой здоровый порыв к возобновлению физических нагрузок до лучшего времени. При этом я искренне надеюсь, что не лгу самой себе. Не хотелось бы, по крайней мере.
На завтрак - молочная овсянка. Я действительно люблю молочную овсяную кашу и могу её есть довольно часто. А в детстве я совсем не помню, чтобы её ела. То есть не то, что не помню любви к ней, а вообще не помню, готовила её мама или нет. Это, впрочем, неважно.
Овсянка и затем кружка зелёного чая «Земляника со сливками» с кусочком сахара - с кусочком сахара сливочный вкус становится отчётливее. Так мне кажется, то есть я убеждена.
Потом размышляю о том, что сегодня я снова должна (muß)- спустя год - приняться за перевод «Ein Tag im Jahr», и это наполняет меня не радостью, но каким-то чувством собственной значимости - для самой себя.
Однако прежде я собираюсь в магазин - в «стекляшку», как называла его Ина. Любимый магазин недалеко от дома, где персонал уже знает меня в лицо, и это приятно. По крайней мере, приветливые лица и обходительность в магазине, пока ты обременена необходимостью найти себе пропитание - а это для меня всегда задача не из лёгких, - смягчает неприятность такого занятия. Сегодня я решила приготовить на обед куриный суп с вермишелью. Я никогда не готовила для себя. Одно дело сварить по-быстрому макароны или магазинные вареники, и совсем другое - борщ, как на прошлой неделе (и как я жалела, что нет Ины!), и суп, который я задумала сегодня. Готовлю ли я абсолютно ради себя? Стоит признаться, что хотя и хочу, чтобы это было так, но в этом не вся истина. Потому что есть ещё С., который, может быть, придёт, и мне нечем будет его кормить, варениками из магазина - немножко стыдно. Не знаю почему, но стыдно.
С. меня немного нервирует неопределённостью своего поведения и этой внезапностью прихода - может явиться, но скорее всего не явится. Он редко появляется в выходные. И то, что он как будто вполне свободен от каких-либо ещё отношений, совершенно не значит, что этот мужчина в моём распоряжении. Он в своём собственном распоряжении. К счастью, я могу найти для себя множество занятий, которые не дадут мне скучать. Мне приходит мысль - в который раз уже - о том, что я вообще о нём не скучаю, когда его нет. Я могу думать, накручивать себя, «уличать» его во лжи, считать его нечестным человеком, эгоистом и бог знает что ещё, - но я не скучаю о нём. И когда я дорываюсь до вожделенной книги, до письменного стола, я вообще благославляю этот день, в который С. не пришёл, по-видимому, не придёт и - только бы не пришёл! Потом, при случае, я всё-таки ему попеняю, скорее всего, но сейчас я благодарна ему - за то, что он не здесь, не в этом доме, не в этой комнате, не у моего плеча, - как никому ни за что не была благодарна.
Я выхожу на улицу. Небо на глазах тяжелеет, наливается свинцом. Будет снег - совершенно очевидно. Лето в этом году, как и в прошлом, было без меня. Мы не встретились. Ничего не значат лёгкие цветные юбки, когда у тебя нет свободы распоряжаться летом. У меня этой свободы не было. Я тепло растратила на сидение в душном кабинете, на редактирование и корректуру текстов различной тематики. Да, я выбрала себе этот путь. Поэтому роптать нельзя. Но мне жаль лета - лета, которое я так люблю. Лета, беспощадного солнца которого я нисколько не боюсь… Но лета больше нет, и нет солнца, а есть это серое свинцово-тяжёлое небо, готовое разродиться тысячами белых мотыльков, длина жизни которых - пара минут. Всё-таки я успеваю зайти в магазин и выбрать нехитрый набор продуктов. Мне мало нужно, в общем-то.
Кассир - новенькая девушка. Она меня не знает, и я её в первый раз вижу. Мой нехитрый набор она оценивает в 400 с лишним рублей, на что я возражаю: это чересчур дорого. Она улыбается и понимает, что ошиблась. Я прошу пересчитать, предполагая, что она не сбросила сумму последней покупки, и девушка покорно проделывает процедуру заново. Мы получаем сумму в два с половиной раза меньше первой, и обе рады. Она не извиняется - мне этого и не надо, инцидент был исчерпан так легко, что никакой её вины я не чувствую. Она ошиблась, но ведь каждый из нас когда-то в чём-то ошибается. Если бы я не попросила пересчитать, она, возможно, взяла бы с меня всю сумму. Не из злого умысла - по недоразумению. Нас обеих от неприятности спасло то, что у меня в кошельке было меньше 400 рублей. Если бы я к этому дню была богаче, то, вероятно, не обратила бы внимание, что сумма не соответствует объёму покупки. Так или иначе, настроение моё ничуть не испорчено, и я бодро шагаю домой.
Две четвертинки курицы оставляю размораживаться. Час дня. Я сажусь за письменный стол. «Ein Tag im Jahr» продвигается не очень быстро. Но главное не это, главное, что мне отрадно сидеть за письменным столом, читать немецкий текст и стараться передать мысли Кристы Вольф так, как если бы она их сама передавала, пиши она по-русски. Я стараюсь. Стараюсь сохранить темп и фигуры речи. Внутренний трепет не оставляет меня на протяжении всего процесса. Но мне удивительно комфортно. И я понимаю, что вот это и есть причастность чему-либо. Английский и французский тексты вызывали во мне дикое напряжение сил. Французский - потому что я его не знаю, а приходилось уяснять смысл того, что говорит автор о философской концепции Кьеркегора; английский - потому что этот язык мне страшно чужд. Я пытаюсь примириться с ним, и не могу. Я редактирую тексты, я читаю, я понимаю - но я не могу на нём заговорить, потому что этот язык никак не найдёт себе лазейку, чтобы пробраться в меня. Я думаю о Вирджинии Вулф, о Джойсе, об английских поэтах, я приказываю себе смириться и принять - и не могу. И это меня мучает. Может быть, я говорю себе, те, кого ты любишь и перед кем преклоняешься, кого хотела бы слушать и понимать всю глубину их речи, всю суть этих речей, - может быть, они примирят тебя. Может быть. Но пока этого не произошло. И Вулф, и английских поэтов я люблю только благодаря работе тех, для кого английский был если не свойским, то почти таковым. Или, по крайней мере, не враждебным.
Я читаю «Ein Tag im Jahr» и - из неуёмной жадности - думаю уже о том, что надо бы почитать нового современного автора, книгу которого я принесла из издательства и заявку на которую делала в Москву. И ещё я хотела бы почитать немецкие книги, которые подарила мне на Новый год Ина. А ведь уже скоро ещё один Новый год. А у меня Елинек, а у меня две немецкоязычные книги - и я ничего не прочла. Всё из-за дополнительных работ. И ещё мне бы так хотелось посмотреть «Небо над Берлином» на немецком. Но фильм тихий - и в прошлый раз я досмотрела только до своего любимого эпизода с циркачкой, посмотрела его - и выключила - напряжение стало чересчур сильным, и тогда была страшная мигрень. Когда я сказала об этом С., он сделал мне колонку, и теперь я могу слушать в нормальной громкости. Я решаю вечером посмотреть фильм на немецком.
Но этого не произойдёт, потому что перевод поглотил меня целиком, и добралась до конца 27 сентября 1961 года я только к половине 12-го ночи. К этому времени у меня уже созрело решение начать свой дневник из череды дней 27-го сентября каждого года. Усталость и недомогание, к тому же, берут своё, и я не в состоянии смотреть фильм.
Последовательность изложения - не мой конёк. Я пишу так, как приходит мысль, как она вплетается в цепь других мыслей. И хронология здесь совершенно не правит. Именно поэтому я забыла остановиться на моменте, когда готовила суп, зато добралась до полуночного часа, когда день для меня как будто заканчивается.
Часа в три хлопьями повалил снег - письменный стол напротив окна, точнее, у самого окна, и я сразу заметила первый снегопад. Он был стремительным и недолгим. А хлопья были огромными. Красиво - но холодно. И сразу объяла печаль: начинается бесконечная зима, выматывающая душу.
Суп я отправилась готовить часа в 4 дня. Моя страсть - оставить воду литься и вслушиваться в её речь, пока я занята чем-то, с водой не связанным. Не помню, чем я была занята - может быть, резала картофель. В раковину попали, кажется, частички от овощной кожуры, и довольно большая ёмкость постепенно наполнялась водой. Я не то чтобы не замечала - я не брала в голову, то есть мысли о том, что может возникнуть потоп, у меня даже не промелькнуло. А когда бурным потоком откуда-то полилась вода, я даже не поняла откуда. Мистический момент - моё мистическое сознание. Я заметила, что вода льётся не непосредственно из мойки (вода распространилась дальше, в сторону, туда, где стояла посуда), но из-под тёрки, которая сушилась рядом с посудной сушкой. Первая мысль: как столько воды может набежать из-под тёрки? И только потом - боже! что я делаю! К счастью, потоп я быстро убрала. И соседка не стучала в дверь и не грозила штрафами. Но этот момент сильно меня напугал дважды: обильным потоком, во-первых, и обильным потоком оттуда, где он не мог бы вместиться. Ещё миг задумчивости: поток льётся с потолка! Глаза вверх, а грохочет внизу. Ясно. И вот тогда - тёрка!
Всё-таки удивительно.
А потом, кажется, без инцидентов.
День приятен и тем фактом, что моя соседка-сожительница уехала ещё вчера. Целый день я одна в большой квартире. Нет телефонных бесконечных трёпов с друзьями-подружками, бубнящего звука телевизора, посторонних стуков и хождений.
Со звонком Лилии Валентиновны ещё и надежда на то, что, может быть, девочка уберётся подобру-поздорову на другое место жительства. Конечно, мне придётся платить, но собственный покой и собственная воля, не связанная ни с чьей другой, мне важнее. И за это я могу платить со спокойной душой и без сожаления - есть за что.
Лилия Валентиновна сообщает - на мои жалобы о холоде в квартире, - что обогреватели никому не отдавали, и я нахожу их, включаю один; скоро тепло обволакивает меня, но я не расстаюсь с рыжим пледом от Икеи, который обожаю - за его цвет, за его фактуру, за то, что он когда-то поднял мне настроение. Обогреватель и плед отогревают меня до самого последнего нервного окончания.
И в конце же дня затаённая мысль: пусть бы мамины жильцы жили себе в квартире негра Мбомбо, а я бы - до Нового года, по крайней мере, - здесь. Потому что мне приятнее жить здесь, своей собственной волей, без страха внезапного приезда мамы с её суетливым руководством, без сознания, что эта квартира слишком зыбка, чтобы называться моей и слишком ненадёжно моё в ней прибежище, как показала жизнь, которую я совсем тогда не выглядывала в окно.
А здесь - в доме с призраками, которые иногда всё-таки стали напоминать о себе, иногда, когда посторонних нет - здесь я почти совсем-совсем дома, здесь я могу писáть. И пока этот дом не обрушен окончательно роковым «продано», я здесь в безопасности. Здесь имеют значение только моя собственная воля, моё собственное желание, моя собственная свобода.
С этими мыслями я и вошла в 28 сентября.