а можно было бы
Мне кажется, это никогда не кончится - 4 работы одновременно, никакого отдыха вечером, никакой собственной писанины. Редкое чтение для удовольствия. Моя идея фикс сейчас - укатить в одиночку в Питер, бродить там по проспектам, кататься на маленьком катере, где, кроме меня, - никаких пассажиров. Найти того юношу в "Япошке", который обслужил меня по высшему классу, несмотря на то, что я заказала одно из самых дешёвых блюд. Разговориться с ним, а потом расстаться навсегда.
Заходить в другие ресторанчики, писАть в ожидании официантов (сначала с меню, потом с заказанными блюдами, потом с расчётом)... Снова бродить. Зайти в кинотеатр "Аврора" - почти всё равно на какой фильм. Ходить по музеям - чужим домам, - всё ещё хранящим дух тех людей и того времени (я-то знаю, что это - и что это есть). НЕ читать Кьеркегора на французском - и не думать о том, почему датское "страх" у французов оборачивается "тревогой". Как же всё-таки было у него?...
И неужели действительно высшее назначение существования - осознать это существование как отношение к себе самому и к тому, что существует (неважно, если я не точна - у меня другое назначение).
А потом прийти в гостиницу - уснуть глубоким сном, размышляя о том, как счастлив был каждый смертный, живший в Питере. И потом некто в светлом плаще в метро возьмёт меня за локоть, чтобы о чём-то предупредить - но этого я уже не запомню. И проснусь совершенно блаженной, забыв о том, что есть другой мир. Что я в другом мире другая - злая, нервозная (и, вероятно, стервозная) и совершенно себе отвратительна.
А потом я поеду в Петергоф, а лучше - в Крондштадт. Мой друг, мой польский, еврейский, французский - совершенно нездешний и всё-таки вечно мой - мой друг! ты чувствуешь, как водасближает нас, потому что и ты тоже стоишь на берегу в Бретане и ловишь собой морской ветер.
Во всём этом бреду мироздания меня радует только тот факт, что оно - мироздание - сложнее, чем мы можем узнать. То есть мечтать есть о чём.
Но сегодня, сейчас, сию минуту я не хочу ничего другого, как только бродить в одиночестве по проспектам Питера, никуда не спешить и ничем никому не быть обязанной - даже себе самой.
Заходить в другие ресторанчики, писАть в ожидании официантов (сначала с меню, потом с заказанными блюдами, потом с расчётом)... Снова бродить. Зайти в кинотеатр "Аврора" - почти всё равно на какой фильм. Ходить по музеям - чужим домам, - всё ещё хранящим дух тех людей и того времени (я-то знаю, что это - и что это есть). НЕ читать Кьеркегора на французском - и не думать о том, почему датское "страх" у французов оборачивается "тревогой". Как же всё-таки было у него?...
И неужели действительно высшее назначение существования - осознать это существование как отношение к себе самому и к тому, что существует (неважно, если я не точна - у меня другое назначение).
А потом прийти в гостиницу - уснуть глубоким сном, размышляя о том, как счастлив был каждый смертный, живший в Питере. И потом некто в светлом плаще в метро возьмёт меня за локоть, чтобы о чём-то предупредить - но этого я уже не запомню. И проснусь совершенно блаженной, забыв о том, что есть другой мир. Что я в другом мире другая - злая, нервозная (и, вероятно, стервозная) и совершенно себе отвратительна.
А потом я поеду в Петергоф, а лучше - в Крондштадт. Мой друг, мой польский, еврейский, французский - совершенно нездешний и всё-таки вечно мой - мой друг! ты чувствуешь, как водасближает нас, потому что и ты тоже стоишь на берегу в Бретане и ловишь собой морской ветер.
Во всём этом бреду мироздания меня радует только тот факт, что оно - мироздание - сложнее, чем мы можем узнать. То есть мечтать есть о чём.
Но сегодня, сейчас, сию минуту я не хочу ничего другого, как только бродить в одиночестве по проспектам Питера, никуда не спешить и ничем никому не быть обязанной - даже себе самой.