Они вернутся огнём
Шанти думала, что к утру её развезет, - слишком много выпито, да ещё «манди» сверху, да ещё нафас подожгла - по всем признакам ноги скоро должны превратиться в кисель, в голове загустеет муть, у горла заворочается тошнота. Разумней всего сейчас было бы поспать, но она хотела увидеть, как встаёт солнце. В её жизни было и будет много рассветов, но этот, которой она разделит со всей тусовкой, с бешеным Ольсеном, Каринэ, Ирит, Джонни и ещё с тысячей других - этот пропустить она не хотела.
А кроме того, уснуть всё равно без шансов, колонки перекрывают всю долину, наполняя её плотными басами, лучи цветных прожекторов мечутся, отражаясь от облачного осеннего неба, а тело плавится, пронизанное музыкой, химией и огнём.
Определённо, это лучше, чем секс, хотя Ольсен сегодня был хорош с ней трижды, но сейчас требовалось другое.
Словно отвечая на смутные желания, из толпы выскользнула Каринэ, взяла её за руку и куда-то потянула. Они скользили между танцующими, как две рыбки, почти ни с кем не сталкиваясь, разве что иногда, и случайные соприкосновения превращались в лёгкие объятия с незнакомцами, а потом невидимая волна влекла их дальше, дальше из круга.
И вот они уже уже на поляне, которую эвкалипты и олеандры отгородили от остальной долины, а посреди разгорается костёр, обложенный камнями.
Огонь, как и всегда, разделил мир на две неравные части - лица в круге света выделились ярче, а вот остальная поляна и весь лес вместе с ней погрузились во тьму.
Шанти рассматривала окружающих, кое кого узнавала - высокую черноволосую Марину, пьяную до изумления толстушку Ирит, тёмную, как ночь, Ньяху, пухлогубую блондиночку Катарин, индийскую красотку Абху… Да, одни девчонки, и это, пожалуй, скучно - Шанти любила мужчин. Но здесь явно затевался женский ритуал, такое понятно без слов. Западная культура пронизана заимствованиями, на лекциях в универе им все уши прожужжали апроприацией и виной белых людей, и если бы Шанти их слушала, то звалась бы Мишель, как и хотели её французские родители. Но она - Шанти, гармония и покой, это имя прилипло к ней на Гоа, быстро приросло и впиталось в кожу вместе с татуировками и морской солью. Над европейцами, стремительно скупающими и приживляющими к себе вершки древней восточной цивилизации, принято смеяться, но Шанти чувствовала, что у неё есть право на это имя - как и на весь мир.
И вот уже застучал одинокий барабан, низкоголосый джембе, по кругу прошла тяжёлая медная чаша (нифига себе экзотика) с незнакомым горьковатым настоем, и Абха сначала запела без слов, а потом из темноты выступила старуха… (ну да, настоящая старуха, как она только здесь оказалась, на рейве) и её морщинистое лицо будто поглощало свет костра. Даже темнокожая Ньяха светилась, блики играли на её гладкой коже, а старуха казалась куском непроглядной ночи. А когда она запела, эта ночь вдруг выплеснулась наружу, затопила и вобрала в себя всех и всё, даже огонь. В густом глуховатом голосе Шанти разбирала знакомые слова - кали, агни, кания, и непонятные - бадла, хун. Её песня не была радостной или хотя бы приятной, но Шанти почувствовала, как усталость, почти победившая, отступает, а вместо неё приходит жар. В первые мгновения он всего лишь согревал, а потом начал жечь, заставляя двигаться. Сначала танцевать вокруг костра, сплетая с кем-то пальцы, потом крутиться на одном месте, как смерч. Шанти не подозревала, что её ленивое тело способно выделывать такие фуэте на неровной земле, да ещё в ботинках. «Пожалуй, не стоило принимать эту штуку» была одна из её последних осознанных мыслей.
Она не очень помнила, как закончился ритуал, как ушла от костра и оказалась снова на танцполе. Просто вдруг обнаружила, что смотрит на алеющий восток, а Ольсен крепко обнимает её за талию и множество людей рядом с ней счастливо орут, приветствуя солнце.
Подумала, что трип возле костра, возможно, был крайне достоверной галлюцинацией, а на самом деле она так и топталась здесь, прикрыв глаза и обвисая на шее Ольсена.
Шанти не сразу поняла, что в голоса и музыку вплетается новый скверный звук, и только когда нервный мужской голос закричал из громкоговорителя про атаку, она сообразила, что это сирена.
Люди вокруг ещё ничего не боялись, потому что несколько мгновений назад чувствовали себя бессмертными, и теперь не могли всерьёз поверить, что их бесконечной, солнечной, разделенной на всех жизни может что-то угрожать.
Они все-таки начали расходиться в укрытия, Ольсен, привыкший к защите своего благополучного и надежного шведского паспорта, слегка посмеивался, следуя за Шанти, которая как-то разом испугалась и потащила его к шатрам и биотуалетам, к стоянкам машин, туда, где заканчивался дурман музыки и света.
А потом в отдалении зазвучали выстpeлы, и уже Ольсен перехватил её руку покрепче и побежал, перебирая длинными сильными ногами, поросшими густой светлой шерстью, которая так забавляла Шанти. Он нёсся, перепрыгивая через кочки, и Шанти рядом с ним почти летела, ни о чём не думая кроме того, чтобы не упасть. И где-то в этом полёте она будто ударилась лбом о невидимую преграду, на долю секунды изумившись такой неожиданности, и уже не коснулась земли, потому что умepла.
И она, конечно, не видела, как в разных концах огромного поля летели и падали девчонки - и пухлогубая Катарин, и чёрная Ньяха, и толстушка Ирит. Невидимые на ярком солнце силуэты огненных танцовщиц взлетали один за другим и растворялись в слепящем свете.
И это были удачливые женщины, потому что многим не повезло умepeть сразу. Одни были растepзаны прямо там, на истоптанной земле, других хватали и увозили туда, где бoль продолжалась и продолжалась весь этот долгий день и бесконечную кpoвaвyю ночь.
Полыхали костры, воины смеялись и пели, празднуя победу. Ликование дурманило голову, мясо жарилось на открытом огне, напоминая о врагах, горевших вчера так ярко.
Мавлави, семнадцатый из череды мужчин, поднялся с холодеющего тела высокой черноволосой дeвки, одной из многих захваченных сегодня сабайя, разрешенных для любого желающего. Это был великий день и хорошая ночь, не каждому в жизни выпадает столько сладкой добычи.
Он посмотрел на едва посветлевший восток и заторопился, чтобы омыться для первой молитвы, поэтому не сразу заметил старуху, сидящую на земле, чёрную, как самые глухие часы перед рассветом. Она встала, повернула к нему безразличное пустое лицо:
- Недолго ждать, мальчик, они вот-вот вернутся, - сделала шаг назад и будто растворилась.
А в следующую секунду с небес обрушилось пламя, поглотившее Мавлави, его храбрых братьев, их дома и земли. Оно покатилось, сметая все на своем пути, и не осталось ни одного человека, который мог бы подтвердить, что в огне то и дело мелькали силуэты небесных танцовщиц, то сплетающих пальцы друг с другом в разрушительном хороводе, то крутящихся волчком поодиночке. Камни плавились под их ногами, пряди белых и черных волос рассыпали искры, яркие шали укрывали города, превращая их в пепел.
И только создание ночи, старуха, сотканная из тьмы, хлопала в ладоши и повторяла:
- Танцуйте, девочки.
А кроме того, уснуть всё равно без шансов, колонки перекрывают всю долину, наполняя её плотными басами, лучи цветных прожекторов мечутся, отражаясь от облачного осеннего неба, а тело плавится, пронизанное музыкой, химией и огнём.
Определённо, это лучше, чем секс, хотя Ольсен сегодня был хорош с ней трижды, но сейчас требовалось другое.
Словно отвечая на смутные желания, из толпы выскользнула Каринэ, взяла её за руку и куда-то потянула. Они скользили между танцующими, как две рыбки, почти ни с кем не сталкиваясь, разве что иногда, и случайные соприкосновения превращались в лёгкие объятия с незнакомцами, а потом невидимая волна влекла их дальше, дальше из круга.
И вот они уже уже на поляне, которую эвкалипты и олеандры отгородили от остальной долины, а посреди разгорается костёр, обложенный камнями.
Огонь, как и всегда, разделил мир на две неравные части - лица в круге света выделились ярче, а вот остальная поляна и весь лес вместе с ней погрузились во тьму.
Шанти рассматривала окружающих, кое кого узнавала - высокую черноволосую Марину, пьяную до изумления толстушку Ирит, тёмную, как ночь, Ньяху, пухлогубую блондиночку Катарин, индийскую красотку Абху… Да, одни девчонки, и это, пожалуй, скучно - Шанти любила мужчин. Но здесь явно затевался женский ритуал, такое понятно без слов. Западная культура пронизана заимствованиями, на лекциях в универе им все уши прожужжали апроприацией и виной белых людей, и если бы Шанти их слушала, то звалась бы Мишель, как и хотели её французские родители. Но она - Шанти, гармония и покой, это имя прилипло к ней на Гоа, быстро приросло и впиталось в кожу вместе с татуировками и морской солью. Над европейцами, стремительно скупающими и приживляющими к себе вершки древней восточной цивилизации, принято смеяться, но Шанти чувствовала, что у неё есть право на это имя - как и на весь мир.
И вот уже застучал одинокий барабан, низкоголосый джембе, по кругу прошла тяжёлая медная чаша (нифига себе экзотика) с незнакомым горьковатым настоем, и Абха сначала запела без слов, а потом из темноты выступила старуха… (ну да, настоящая старуха, как она только здесь оказалась, на рейве) и её морщинистое лицо будто поглощало свет костра. Даже темнокожая Ньяха светилась, блики играли на её гладкой коже, а старуха казалась куском непроглядной ночи. А когда она запела, эта ночь вдруг выплеснулась наружу, затопила и вобрала в себя всех и всё, даже огонь. В густом глуховатом голосе Шанти разбирала знакомые слова - кали, агни, кания, и непонятные - бадла, хун. Её песня не была радостной или хотя бы приятной, но Шанти почувствовала, как усталость, почти победившая, отступает, а вместо неё приходит жар. В первые мгновения он всего лишь согревал, а потом начал жечь, заставляя двигаться. Сначала танцевать вокруг костра, сплетая с кем-то пальцы, потом крутиться на одном месте, как смерч. Шанти не подозревала, что её ленивое тело способно выделывать такие фуэте на неровной земле, да ещё в ботинках. «Пожалуй, не стоило принимать эту штуку» была одна из её последних осознанных мыслей.
Она не очень помнила, как закончился ритуал, как ушла от костра и оказалась снова на танцполе. Просто вдруг обнаружила, что смотрит на алеющий восток, а Ольсен крепко обнимает её за талию и множество людей рядом с ней счастливо орут, приветствуя солнце.
Подумала, что трип возле костра, возможно, был крайне достоверной галлюцинацией, а на самом деле она так и топталась здесь, прикрыв глаза и обвисая на шее Ольсена.
Шанти не сразу поняла, что в голоса и музыку вплетается новый скверный звук, и только когда нервный мужской голос закричал из громкоговорителя про атаку, она сообразила, что это сирена.
Люди вокруг ещё ничего не боялись, потому что несколько мгновений назад чувствовали себя бессмертными, и теперь не могли всерьёз поверить, что их бесконечной, солнечной, разделенной на всех жизни может что-то угрожать.
Они все-таки начали расходиться в укрытия, Ольсен, привыкший к защите своего благополучного и надежного шведского паспорта, слегка посмеивался, следуя за Шанти, которая как-то разом испугалась и потащила его к шатрам и биотуалетам, к стоянкам машин, туда, где заканчивался дурман музыки и света.
А потом в отдалении зазвучали выстpeлы, и уже Ольсен перехватил её руку покрепче и побежал, перебирая длинными сильными ногами, поросшими густой светлой шерстью, которая так забавляла Шанти. Он нёсся, перепрыгивая через кочки, и Шанти рядом с ним почти летела, ни о чём не думая кроме того, чтобы не упасть. И где-то в этом полёте она будто ударилась лбом о невидимую преграду, на долю секунды изумившись такой неожиданности, и уже не коснулась земли, потому что умepла.
И она, конечно, не видела, как в разных концах огромного поля летели и падали девчонки - и пухлогубая Катарин, и чёрная Ньяха, и толстушка Ирит. Невидимые на ярком солнце силуэты огненных танцовщиц взлетали один за другим и растворялись в слепящем свете.
И это были удачливые женщины, потому что многим не повезло умepeть сразу. Одни были растepзаны прямо там, на истоптанной земле, других хватали и увозили туда, где бoль продолжалась и продолжалась весь этот долгий день и бесконечную кpoвaвyю ночь.
Полыхали костры, воины смеялись и пели, празднуя победу. Ликование дурманило голову, мясо жарилось на открытом огне, напоминая о врагах, горевших вчера так ярко.
Мавлави, семнадцатый из череды мужчин, поднялся с холодеющего тела высокой черноволосой дeвки, одной из многих захваченных сегодня сабайя, разрешенных для любого желающего. Это был великий день и хорошая ночь, не каждому в жизни выпадает столько сладкой добычи.
Он посмотрел на едва посветлевший восток и заторопился, чтобы омыться для первой молитвы, поэтому не сразу заметил старуху, сидящую на земле, чёрную, как самые глухие часы перед рассветом. Она встала, повернула к нему безразличное пустое лицо:
- Недолго ждать, мальчик, они вот-вот вернутся, - сделала шаг назад и будто растворилась.
А в следующую секунду с небес обрушилось пламя, поглотившее Мавлави, его храбрых братьев, их дома и земли. Оно покатилось, сметая все на своем пути, и не осталось ни одного человека, который мог бы подтвердить, что в огне то и дело мелькали силуэты небесных танцовщиц, то сплетающих пальцы друг с другом в разрушительном хороводе, то крутящихся волчком поодиночке. Камни плавились под их ногами, пряди белых и черных волос рассыпали искры, яркие шали укрывали города, превращая их в пепел.
И только создание ночи, старуха, сотканная из тьмы, хлопала в ладоши и повторяла:
- Танцуйте, девочки.
