Отнимая аромат
Она посмотрела мне в глаза и увидела всё, о чём только может мечтать женщина: нежность, восторг, преклонение, мучительное желание овладеть ею прямо здесь, на хорошеньком столике с гнутыми ножками, и обещание великой вечной любви.
- Потрясающе, - сказала она, - я только слышала о таком, но никогда не видела.
Насмешка, прозвучавшая в её голосе, полоснула по сердцу, как нож, и отражение этой боли промелькнуло на моём лице столь явственно, что она смутилась.
- Ну, ну. Всё в порядке, вы нам подходите. И прекратите уже это, смотреть невозможно.
Я опустил веки, чувствуя, как любовь мучительно покидает меня, а через несколько мгновений взглянул на неё так, как обычно смотрю на клиентов. И лишь тогда она поняла, что почти не дышала с момента, как я включился.
Иные женщины после демонстрации испытывают злость, но она оказалась умней и спокойно перешла к делу.
Задача была странной. Я должен предано служить герцогу Клевскому в течение полугода. Всё, никакого шпионажа, тайного влияния, соблазнения, лишь стать его личным помощником и усердно работать.
Терпеть не могу задания, смысла которых не понимаю, но это приказ самого главы Лиги, и отказаться... можно, но будет весьма опрометчиво. Поэтому я засунул свою всполошившуюся интуицию поглубже, подписал договор и получил первую часть вознаграждения - такую, что в разы перекрывала полные гонорары за иные контракты. И это тоже было странно.
Так или иначе, но завтра предстоит явиться в приёмную герцога, предъявить безупречные рекомендации, а наш тамошний человек позаботится о том, чтобы из нескольких претендентов на должность выбрали именно меня.
Когда парень откланялся, за портьерой открылась потайная дверь и в комнату вошёл пожилой господин невнятной наружности - такой, что не запомнишь ни с первого, ни со второго взгляда. Собственно, вообще нельзя запомнить, потому что черты его лица будто слегка плыли, а при попытке их разглядеть любопытствующему был обеспечен приступ головной боли.
Дама на всякий случай отвела глаза.
- Убедились, Оливия? - спросил безликий господин.
- Да, но я не вполне уверена. Не кажется ли вам, что мы усложняем?
- Ничуть. Железный герцог почти неуязвим, его, конечно, можно убить, но это не входит в наши планы. Он нужен нам живым, но слабым и безвольным.
- И вы серьёзно думаете, что мальчишка сможет разбить ему сердце?
- Этот - сможет. Когда бы вы всерьёз занимались естественными науками, то знали, что самые прочные минералы имеют некую точку слабости. Если правильно её обнаружить и ударить в цель, камень раскрошится в пыль.
- В пыль, - повторила за ним Оливия. Ей не нравилась эта история, хотя излишней сентиментальностью она не страдала. Но мальчишка был славный.
*
Я подошёл к зеркалу и начал тренировку. Серебристая поверхность отразила бесстрастную чуть смуглую физиономию, я глубоко вздохнул и приступил к упражнению. Волна первого уровня - пауза - второй уровень - пауза, и далее до шестого. Каждая волна включает определённую гамму чувств и я должен испытать и отобразить их все, одно за другим, полноценно и с максимальной скоростью.
О нашем искусстве ходят самые противоречивые слухи, одни упрощают его, низводя до ремесла, другие объявляют чистой магией. Некоторые считают нас созданиями нечеловеческой природы, отсюда и название пошло. Но что бы ни думали простецы, они сходятся в одном - в ненависти, которую питают к нам.
Ну ещё бы, мы ведь лишаем их мир основы - веры, что правда существует.
Было бы профанацией заявить, что мы всего лишь лжецы или актёры, способные убедительно изобразить любое чувство, для этого не требовалось бы многих лет жесточайшей подготовки. В школу Лиги попадают только сироты, которые никому не нужны, нас не жалко. О методах обучения тоже ходят легенды и все они лгут. Нет, нас не заставляют выращивать щенков, а потом убивать их своими руками. Нет, нам не вскрывают головы и не заменяют сердца механизмами. Но, да, нас всё-таки превращают в чудовищ.
Правда в том, что я не имитирую. Настоящий мастер действительно испытывает чувства по своему желанию, его душа, его тело, его гормоны ведут себя точно так же, как и ваши, когда вы влюблены, испуганы, счастливы или отчаялись. Он искренен, а значит, абсолютно убедителен, разоблачить его невозможно. Хороший мастер практически неотразим, не откликнуться на его чувства крайне сложно - ведь он проживает их гораздо глубже и полней, чем обычный человек.
А я, смею вас заверить, неплох, несмотря на возраст. Более того, в этой профессии молодость не помеха, юным свойственна пластичность, которая у некоторых уходит с годами. Но при нашей системе обучения такие случаи редки.
В чём же секрет, Морис, спросите вы, как вам это удаётся?
Что ж, хотите узнать главную тайну Лиги? Извольте, всё равно она вам ничем не поможет.
В общих чертах, мы играем в кубики. Из чего состоит чувство, например, эта ваша любовь?
Страсть, симпатия, любопытство, желание быть рядом - это на поверхности. А внутри намешаны страх одиночества, агрессия, вожделение к собственной матери или отцу, неуверенность и ещё множество тонких неуловимых переживаний. Неуловимых для вас. А мы приучены раскладывать каждое чувство на составляющие, которых обычно не менее двух десятков. Когда знаешь, как устроена заводная игрушка, ты можешь её разобрать и собрать снова, не так ли?
Затем следует изучить реакции своего тела на каждый элемент и научится вызывать их по собственной воле, вот и всё. Ну как, помогло объяснение?
То-то же. Информация ничего не стоит без техник, которыми владеют наши учителя. Они сродни парфюмерам, что отнимают аромат у живого цветка, соединяют его с другими запахами и создают новую композицию. Они умеют назвать каждое движение души, отследить дрожь волосков на теле и жар в груди.
Мне не было и четырёх лет, когда я попал в школу, ничего не помня ни о прошлом, ни о родителях, но думаю, что они были обычными людьми, со своими радостями и горестями. У меня же теперь есть способность полностью управлять чувствами, что означает одно - я больше не человек. Не зря мы зовёмся Лигой кукол. Хотя по сути мы несколько иное, мы - чудовища.
Щенков мы действительно не убивали, а вот первую любовь, пожалуй, да.
Мне исполнилось двенадцать, когда к школьному садовнику приехала смешная белобрысая внучка, Лизон. Я вбежал в теплицу, намереваясь сообщить старику, что его вызывает старший наблюдатель, и увидел её, сидящую на корточках над каким-то ростком. Светлые кудряшки забраны за ухо, руки по локоть в земле, а юбка подоткнута так, что видны голые молочные коленки. Вот и всё, что я заметил, но вечером, когда обсуждал день с братом-наблюдателем, уловил своё отчётливое нежелание говорить об этой встрече. Рассказал конечно, ведь главное правило Лиги: испытывай, называй, используй. В чувствах нет ничего сакрального или постыдного, у каждого из нас есть свой старший брат, который наблюдает за твоими переживаниями и помогает с ними работать.
Я несколько раз встречался с Лизон, а потом подробно говорил об этом, отыскивая всё новые оттенки в ощущениях. Впервые в жизни учёба доставляла странное удовольствие, отдающееся в неожиданных частях тела - которое я тоже отмечал. Наконец настал день, когда мне дали новое задание. Я должен был собрать всё, что испытываю к Лизон и перенести на другой объект. Для начала, на её деда, старого садовника с бородавкой на носу, пахнущего землёй и навозом.
Что, смеётесь? Я и сам теперь в полной мере понимаю иронию моих учителей, а тогда меня корчило от гнева, обиды, отвращения и еще нескольких чувств, которые я запомнил и потом отчитался. Зато сейчас я бы мог полюбить не только садовника, но и его лопату. И разлюбить.
Однажды я обнаружил, что чувства перестали возникать сами по себе. Я жил, учился, тренировался, жонглируя ощущениями, но вне этого стал абсолютно ровным и прохладным, как поверхность зеркала. У меня как будто исчезло выражение лица, оно превращалось в безжизненную маску, когда я не практиковался. Именно тогда меня признали готовым к работе с клиентами.
С герцогом прошло как по маслу, на следующий день после короткой аудиенции в компании четырёх других соискателей я получил уведомление, что принят и должен переехать во дворец завтра же.
Так началась моя служба. Герцог, высокий темноволосый мужчина на шестом десятке, должен вызывать у меня привязанность и преданность. Я опирался на уважение, восхищение твёрдостью и волей, поставив его на место отцовской фигуры. Прочие тонкости вам неинтересны. Я наблюдал за его жестами, привычками, выражением лица и растил симпатию. Это было легко, я хороший ученик.
*
- Как думаешь, зачем мне его всё-таки подсунули? - в очередной раз спросил герцог.
- Понятия не имею. Именно поэтому настоятельно не советовал вам влезать в эту игру.
- Мне интересно, - герцог пожал плечами, - Пока он не допустил ни малейшей оплошности. И парень вроде неплохой.
Последнюю фразу он добавил неожиданно для самого себя.
- Вот-вот, - кивнул секретарь, - об этом я и говорю. Он вам уже нравится.
Он иногда подозревал, что глядя на двадцатилетних парней, Железный герцог невольно вспоминает своего единственного наследника, утонувшего в младенчестве. Герцог тогда впервые в жизни приказал повесить женщину, няньку, упустившую мгновение, когда ребёнок исчез. Тело так и не нашли, но у реки обнаружили пару крошечных, почти неношеных ботиночек, которые герцог до сих пор хранит в самом дальнем углу сейфа. Секретарь не подавал вида, что знает об этой тайне, ведь характер хозяина крут, недолго и за нянькой последовать.
- Ты же не думаешь, что он из Лиги? - насмешливо поинтересовался герцог. Секретарь выразительно промолчал. Многие считали выдумкой само существование тайного общества манипуляторов, но разговоры о нём ходили постоянно. Подозревали всех: от ближайших друзей и любовников, до актеров, адвокатов и политиков. Среди последних действительно иногда встречались люди с такими честными лицами, болеющие за интересы народа столь страстно, что невольно брали сомнения. А в частной жизни бытовало выражение «влюбился, как кукла» - то есть внезапно, до безумия и ненадолго.
Герцог о Лиге знал доподлинно, но не слишком беспокоился, потому что в любом случае никому не доверял. Он старался строить любые отношения так, чтобы доверять не требовалось в принципе - им руководила только необходимость и выгода.
*
Работа не позволяла посещать брата-наблюдателя, в исключительных случаях пропуски разрешались, но мне не нравилось без него обходиться. Казалось, в ясные чувства, которые я выбрал испытывать, прокрадываются ещё какие-то оттенки, их следовало выявить и назвать, но у меня не получалось. Они касались герцога и содержали некое томление, я безуспешно пытался его уловить. Вечерами подолгу стоял перед зеркалом, напряженно рассматривая себя. Тёмные глаза, довольно тонкие черты лица, сильная шея. Под левой ключицей родимое пятно-бабочка, на правой груди маленький шрам, полученный на одном из первых заданий. Плоский рельефный живот, кудрявая поросль, спящий член. Руки и ноги мускулистые, покрыты волосками. Привычный облик, привычное бесстрастие, что такого я пытаюсь в себе разглядеть?
Похоже, отсутствие контроля и проговаривания делало свою разрушительную работу, во мне накапливалось всё больше мути. Стали возникать образы, которых я не понимал, среди них один, похожий на сновидение: огромные руки вертят и крутят меня, как игрушку, а голос произносит слова, и я не могу их разобрать, нечто бессмысленное, про насекомых, что ли. Эта нечёткость терзала мозг и вызывала желание почесать сердце, будто его грызут невидимые блохи и оно зудит.
Приближался праздник Сошествия, три священных дня, когда Господь спускается с небес и ходит по земле, исполняя желания. Доселе его никто не встречал, но многие верят. Герцог, как мне казалось, был не из тех. Человек, переживший невосполнимую утрату, зачастую ссорится со своими богами - если небеса забрали самое дорогое в жизни, кому они нужны. Но незатейливые умы всегда мечтают о чуде, и власти поддерживают их надежду. Герцогу предстояли многочисленные встречи с народом, люди спешили высказать ему свои чаяния, не полагаясь на одну божью волю. Я сопровождал его, стараясь быть полезным. Мне нравилось, как уверено и незаносчиво он говорит с простецами, нравилась сила, заметная в каждом движении, и то неназываемое тепло, что поселилось во мне. Я хотел быть с ним рядом и служить ему. И ещё я хотел, чтобы он меня обнял.
*
В тот день герцог вышел к толпе в сопровождении Мориса и охраны, хотя последнюю он считал формальностью. Покушение? На него? На второго человека в государстве и первого в городе? Нет, всякое бывает, но в глубине души герцог считал себя бессмертным.
И потому несказанно удивился, когда среди просителей произошло какое-то движение, ближайшего охранника отпихнули, а к нему устремился человек, сжимающий в руке клинок. Герцог остро осознал, что уже давно выходит к народу безоружным и сейчас стоит с голыми руками перед занесённой над ним сталью.
Время растянулось и потекло медленно и плавно, но и сам он тоже двигался медленно и не успевал защититься.
И тут его оттолкнули, он успел увидеть, что наперерез убийце бросается человек и принимает удар, предназначенный ему.
Время дёрнулось и помчалось с бешеной скоростью, навёрстывая упущенное, и вот уже герцог стоит на коленях над Морисом, расстёгивая его рубашку, пропитанную кровью. Рывком распахивает ворот и замирает, увидев родинку под ключицей. «Жук? Жучок?», одними губами спрашивает он.
Морис медленно тонет в пуховой перине, погружаясь всё глубже, в груди горит, но это вдруг перестаёт иметь значение, потому что знакомый голос говорит ему: «Жук? Жучок?» и он отвечает, как всегда: «Завалился на бочок». Но самое главное, он наконец-то узнаёт тепло, живущее внутри, и называет его - «папа». А потом мягкая перина смыкается над ним окончательно.
*
- Что ж, нас можно поздравить? - неуверенно говорит Оливия.
- Безусловно, - отвечает ей человек без лица, - Герцог нынче затворился в доме и не выходит, дела полностью переданы чиновникам, среди них наш человек. Мы подготовили несколько законодательных проектов, которые примут в ближайшее время, скоро это будет совсем другой город. Я полностью удовлетворён.
- А мальчик?
- Что мальчик? Он выполнил свою функцию. Вы, кажется, уже слишком взрослая, чтобы горевать о сломанной кукле?
- Разумеется, - отвечает Оливия.
Но как, однако, он умел на неё смотреть.
/написано для конкурса «Рваная грелка», тема «Кукла с человеческим лицом»
- Потрясающе, - сказала она, - я только слышала о таком, но никогда не видела.
Насмешка, прозвучавшая в её голосе, полоснула по сердцу, как нож, и отражение этой боли промелькнуло на моём лице столь явственно, что она смутилась.
- Ну, ну. Всё в порядке, вы нам подходите. И прекратите уже это, смотреть невозможно.
Я опустил веки, чувствуя, как любовь мучительно покидает меня, а через несколько мгновений взглянул на неё так, как обычно смотрю на клиентов. И лишь тогда она поняла, что почти не дышала с момента, как я включился.
Иные женщины после демонстрации испытывают злость, но она оказалась умней и спокойно перешла к делу.
Задача была странной. Я должен предано служить герцогу Клевскому в течение полугода. Всё, никакого шпионажа, тайного влияния, соблазнения, лишь стать его личным помощником и усердно работать.
Терпеть не могу задания, смысла которых не понимаю, но это приказ самого главы Лиги, и отказаться... можно, но будет весьма опрометчиво. Поэтому я засунул свою всполошившуюся интуицию поглубже, подписал договор и получил первую часть вознаграждения - такую, что в разы перекрывала полные гонорары за иные контракты. И это тоже было странно.
Так или иначе, но завтра предстоит явиться в приёмную герцога, предъявить безупречные рекомендации, а наш тамошний человек позаботится о том, чтобы из нескольких претендентов на должность выбрали именно меня.
Когда парень откланялся, за портьерой открылась потайная дверь и в комнату вошёл пожилой господин невнятной наружности - такой, что не запомнишь ни с первого, ни со второго взгляда. Собственно, вообще нельзя запомнить, потому что черты его лица будто слегка плыли, а при попытке их разглядеть любопытствующему был обеспечен приступ головной боли.
Дама на всякий случай отвела глаза.
- Убедились, Оливия? - спросил безликий господин.
- Да, но я не вполне уверена. Не кажется ли вам, что мы усложняем?
- Ничуть. Железный герцог почти неуязвим, его, конечно, можно убить, но это не входит в наши планы. Он нужен нам живым, но слабым и безвольным.
- И вы серьёзно думаете, что мальчишка сможет разбить ему сердце?
- Этот - сможет. Когда бы вы всерьёз занимались естественными науками, то знали, что самые прочные минералы имеют некую точку слабости. Если правильно её обнаружить и ударить в цель, камень раскрошится в пыль.
- В пыль, - повторила за ним Оливия. Ей не нравилась эта история, хотя излишней сентиментальностью она не страдала. Но мальчишка был славный.
*
Я подошёл к зеркалу и начал тренировку. Серебристая поверхность отразила бесстрастную чуть смуглую физиономию, я глубоко вздохнул и приступил к упражнению. Волна первого уровня - пауза - второй уровень - пауза, и далее до шестого. Каждая волна включает определённую гамму чувств и я должен испытать и отобразить их все, одно за другим, полноценно и с максимальной скоростью.
О нашем искусстве ходят самые противоречивые слухи, одни упрощают его, низводя до ремесла, другие объявляют чистой магией. Некоторые считают нас созданиями нечеловеческой природы, отсюда и название пошло. Но что бы ни думали простецы, они сходятся в одном - в ненависти, которую питают к нам.
Ну ещё бы, мы ведь лишаем их мир основы - веры, что правда существует.
Было бы профанацией заявить, что мы всего лишь лжецы или актёры, способные убедительно изобразить любое чувство, для этого не требовалось бы многих лет жесточайшей подготовки. В школу Лиги попадают только сироты, которые никому не нужны, нас не жалко. О методах обучения тоже ходят легенды и все они лгут. Нет, нас не заставляют выращивать щенков, а потом убивать их своими руками. Нет, нам не вскрывают головы и не заменяют сердца механизмами. Но, да, нас всё-таки превращают в чудовищ.
Правда в том, что я не имитирую. Настоящий мастер действительно испытывает чувства по своему желанию, его душа, его тело, его гормоны ведут себя точно так же, как и ваши, когда вы влюблены, испуганы, счастливы или отчаялись. Он искренен, а значит, абсолютно убедителен, разоблачить его невозможно. Хороший мастер практически неотразим, не откликнуться на его чувства крайне сложно - ведь он проживает их гораздо глубже и полней, чем обычный человек.
А я, смею вас заверить, неплох, несмотря на возраст. Более того, в этой профессии молодость не помеха, юным свойственна пластичность, которая у некоторых уходит с годами. Но при нашей системе обучения такие случаи редки.
В чём же секрет, Морис, спросите вы, как вам это удаётся?
Что ж, хотите узнать главную тайну Лиги? Извольте, всё равно она вам ничем не поможет.
В общих чертах, мы играем в кубики. Из чего состоит чувство, например, эта ваша любовь?
Страсть, симпатия, любопытство, желание быть рядом - это на поверхности. А внутри намешаны страх одиночества, агрессия, вожделение к собственной матери или отцу, неуверенность и ещё множество тонких неуловимых переживаний. Неуловимых для вас. А мы приучены раскладывать каждое чувство на составляющие, которых обычно не менее двух десятков. Когда знаешь, как устроена заводная игрушка, ты можешь её разобрать и собрать снова, не так ли?
Затем следует изучить реакции своего тела на каждый элемент и научится вызывать их по собственной воле, вот и всё. Ну как, помогло объяснение?
То-то же. Информация ничего не стоит без техник, которыми владеют наши учителя. Они сродни парфюмерам, что отнимают аромат у живого цветка, соединяют его с другими запахами и создают новую композицию. Они умеют назвать каждое движение души, отследить дрожь волосков на теле и жар в груди.
Мне не было и четырёх лет, когда я попал в школу, ничего не помня ни о прошлом, ни о родителях, но думаю, что они были обычными людьми, со своими радостями и горестями. У меня же теперь есть способность полностью управлять чувствами, что означает одно - я больше не человек. Не зря мы зовёмся Лигой кукол. Хотя по сути мы несколько иное, мы - чудовища.
Щенков мы действительно не убивали, а вот первую любовь, пожалуй, да.
Мне исполнилось двенадцать, когда к школьному садовнику приехала смешная белобрысая внучка, Лизон. Я вбежал в теплицу, намереваясь сообщить старику, что его вызывает старший наблюдатель, и увидел её, сидящую на корточках над каким-то ростком. Светлые кудряшки забраны за ухо, руки по локоть в земле, а юбка подоткнута так, что видны голые молочные коленки. Вот и всё, что я заметил, но вечером, когда обсуждал день с братом-наблюдателем, уловил своё отчётливое нежелание говорить об этой встрече. Рассказал конечно, ведь главное правило Лиги: испытывай, называй, используй. В чувствах нет ничего сакрального или постыдного, у каждого из нас есть свой старший брат, который наблюдает за твоими переживаниями и помогает с ними работать.
Я несколько раз встречался с Лизон, а потом подробно говорил об этом, отыскивая всё новые оттенки в ощущениях. Впервые в жизни учёба доставляла странное удовольствие, отдающееся в неожиданных частях тела - которое я тоже отмечал. Наконец настал день, когда мне дали новое задание. Я должен был собрать всё, что испытываю к Лизон и перенести на другой объект. Для начала, на её деда, старого садовника с бородавкой на носу, пахнущего землёй и навозом.
Что, смеётесь? Я и сам теперь в полной мере понимаю иронию моих учителей, а тогда меня корчило от гнева, обиды, отвращения и еще нескольких чувств, которые я запомнил и потом отчитался. Зато сейчас я бы мог полюбить не только садовника, но и его лопату. И разлюбить.
Однажды я обнаружил, что чувства перестали возникать сами по себе. Я жил, учился, тренировался, жонглируя ощущениями, но вне этого стал абсолютно ровным и прохладным, как поверхность зеркала. У меня как будто исчезло выражение лица, оно превращалось в безжизненную маску, когда я не практиковался. Именно тогда меня признали готовым к работе с клиентами.
С герцогом прошло как по маслу, на следующий день после короткой аудиенции в компании четырёх других соискателей я получил уведомление, что принят и должен переехать во дворец завтра же.
Так началась моя служба. Герцог, высокий темноволосый мужчина на шестом десятке, должен вызывать у меня привязанность и преданность. Я опирался на уважение, восхищение твёрдостью и волей, поставив его на место отцовской фигуры. Прочие тонкости вам неинтересны. Я наблюдал за его жестами, привычками, выражением лица и растил симпатию. Это было легко, я хороший ученик.
*
- Как думаешь, зачем мне его всё-таки подсунули? - в очередной раз спросил герцог.
- Понятия не имею. Именно поэтому настоятельно не советовал вам влезать в эту игру.
- Мне интересно, - герцог пожал плечами, - Пока он не допустил ни малейшей оплошности. И парень вроде неплохой.
Последнюю фразу он добавил неожиданно для самого себя.
- Вот-вот, - кивнул секретарь, - об этом я и говорю. Он вам уже нравится.
Он иногда подозревал, что глядя на двадцатилетних парней, Железный герцог невольно вспоминает своего единственного наследника, утонувшего в младенчестве. Герцог тогда впервые в жизни приказал повесить женщину, няньку, упустившую мгновение, когда ребёнок исчез. Тело так и не нашли, но у реки обнаружили пару крошечных, почти неношеных ботиночек, которые герцог до сих пор хранит в самом дальнем углу сейфа. Секретарь не подавал вида, что знает об этой тайне, ведь характер хозяина крут, недолго и за нянькой последовать.
- Ты же не думаешь, что он из Лиги? - насмешливо поинтересовался герцог. Секретарь выразительно промолчал. Многие считали выдумкой само существование тайного общества манипуляторов, но разговоры о нём ходили постоянно. Подозревали всех: от ближайших друзей и любовников, до актеров, адвокатов и политиков. Среди последних действительно иногда встречались люди с такими честными лицами, болеющие за интересы народа столь страстно, что невольно брали сомнения. А в частной жизни бытовало выражение «влюбился, как кукла» - то есть внезапно, до безумия и ненадолго.
Герцог о Лиге знал доподлинно, но не слишком беспокоился, потому что в любом случае никому не доверял. Он старался строить любые отношения так, чтобы доверять не требовалось в принципе - им руководила только необходимость и выгода.
*
Работа не позволяла посещать брата-наблюдателя, в исключительных случаях пропуски разрешались, но мне не нравилось без него обходиться. Казалось, в ясные чувства, которые я выбрал испытывать, прокрадываются ещё какие-то оттенки, их следовало выявить и назвать, но у меня не получалось. Они касались герцога и содержали некое томление, я безуспешно пытался его уловить. Вечерами подолгу стоял перед зеркалом, напряженно рассматривая себя. Тёмные глаза, довольно тонкие черты лица, сильная шея. Под левой ключицей родимое пятно-бабочка, на правой груди маленький шрам, полученный на одном из первых заданий. Плоский рельефный живот, кудрявая поросль, спящий член. Руки и ноги мускулистые, покрыты волосками. Привычный облик, привычное бесстрастие, что такого я пытаюсь в себе разглядеть?
Похоже, отсутствие контроля и проговаривания делало свою разрушительную работу, во мне накапливалось всё больше мути. Стали возникать образы, которых я не понимал, среди них один, похожий на сновидение: огромные руки вертят и крутят меня, как игрушку, а голос произносит слова, и я не могу их разобрать, нечто бессмысленное, про насекомых, что ли. Эта нечёткость терзала мозг и вызывала желание почесать сердце, будто его грызут невидимые блохи и оно зудит.
Приближался праздник Сошествия, три священных дня, когда Господь спускается с небес и ходит по земле, исполняя желания. Доселе его никто не встречал, но многие верят. Герцог, как мне казалось, был не из тех. Человек, переживший невосполнимую утрату, зачастую ссорится со своими богами - если небеса забрали самое дорогое в жизни, кому они нужны. Но незатейливые умы всегда мечтают о чуде, и власти поддерживают их надежду. Герцогу предстояли многочисленные встречи с народом, люди спешили высказать ему свои чаяния, не полагаясь на одну божью волю. Я сопровождал его, стараясь быть полезным. Мне нравилось, как уверено и незаносчиво он говорит с простецами, нравилась сила, заметная в каждом движении, и то неназываемое тепло, что поселилось во мне. Я хотел быть с ним рядом и служить ему. И ещё я хотел, чтобы он меня обнял.
*
В тот день герцог вышел к толпе в сопровождении Мориса и охраны, хотя последнюю он считал формальностью. Покушение? На него? На второго человека в государстве и первого в городе? Нет, всякое бывает, но в глубине души герцог считал себя бессмертным.
И потому несказанно удивился, когда среди просителей произошло какое-то движение, ближайшего охранника отпихнули, а к нему устремился человек, сжимающий в руке клинок. Герцог остро осознал, что уже давно выходит к народу безоружным и сейчас стоит с голыми руками перед занесённой над ним сталью.
Время растянулось и потекло медленно и плавно, но и сам он тоже двигался медленно и не успевал защититься.
И тут его оттолкнули, он успел увидеть, что наперерез убийце бросается человек и принимает удар, предназначенный ему.
Время дёрнулось и помчалось с бешеной скоростью, навёрстывая упущенное, и вот уже герцог стоит на коленях над Морисом, расстёгивая его рубашку, пропитанную кровью. Рывком распахивает ворот и замирает, увидев родинку под ключицей. «Жук? Жучок?», одними губами спрашивает он.
Морис медленно тонет в пуховой перине, погружаясь всё глубже, в груди горит, но это вдруг перестаёт иметь значение, потому что знакомый голос говорит ему: «Жук? Жучок?» и он отвечает, как всегда: «Завалился на бочок». Но самое главное, он наконец-то узнаёт тепло, живущее внутри, и называет его - «папа». А потом мягкая перина смыкается над ним окончательно.
*
- Что ж, нас можно поздравить? - неуверенно говорит Оливия.
- Безусловно, - отвечает ей человек без лица, - Герцог нынче затворился в доме и не выходит, дела полностью переданы чиновникам, среди них наш человек. Мы подготовили несколько законодательных проектов, которые примут в ближайшее время, скоро это будет совсем другой город. Я полностью удовлетворён.
- А мальчик?
- Что мальчик? Он выполнил свою функцию. Вы, кажется, уже слишком взрослая, чтобы горевать о сломанной кукле?
- Разумеется, - отвечает Оливия.
Но как, однако, он умел на неё смотреть.
/написано для конкурса «Рваная грелка», тема «Кукла с человеческим лицом»