Опять не могу писать книжку, но это я не потому не могу, почему в прошлом году не могла, а потому что зависло одно существенное дело и пока оно не решится, я ни спать, ни кушать, ни книжку. А как решится, так я уж тогда ух.
Спасибо, что выслушали.
Три года я нарушала мамкин завет насчёт ёлочки. У нас в семье было принято случайно разбивать по одному шарику, когда наряжаешь и разряжаешь ёлку, и ещё один оставлять на ветке, когда выносишь. Но в последнее время у меня на дереве сплошной дореволюционный винтаж, кой-какие игрушки тянут на сотни баксов, и я удвоила осторожность. И потому считаю вполне заслуженным, что сегодня, когда Дима доставал с антресолей коробку с этим сра самым винтажом, он перевернул её себе на голову и некоторое время был очень красивый - с расписным красным фонариком на макушке и серебристыми шишками на плечах; ну и пол был тоже равномерно красивый, босиком теперь не ходи. Кстати, надо пропылесосить, извините, я отвлекусь.
Виновата, разумеется, кто всегда, что не вовремя оторвала от вконтактика. Погоду, кстати, тоже испортила кто всегда, по крайней мере, кот в этом уверен. Зачем бы иначе ему понадобилось осквернять мою кожаную перчатку сразу после того, как я собралась её надеть. Я ношу перчатки без пальцев чуть ли ни с сентября по май - вечно мёрзнут руки, но когда приходит великая стужа, нужно особое волевое усилие, чтобы переодеться в глухие. Точней, в слепоглухонемые, потому что кончиками пальцев я всё и даже нюхаю. И только я с тяжёлым сердцем стала вспоминать, куда прошлой зимой засунула эти соколиные колпачки, как оказалось, что кот уже нашёл одну, и теперь она вся мокрая, тяжёлая и пахнет им.
И я поэтому надела какие всегда, шубицу надела и гетрики и тихо пошла (будь у меня чуть хуже с чувством меры, я бы сказала «пошкандыбала», но я просто тихо пошла) на мороз. У меня была светлая цель. Один замечательный журнал про еду прислал мне гонорар за колонку про еду. Что, кстати говоря, странно, - не то, что они прислали, они всегда платят, а что я про такое пишу. У меня уже несколько лет нет аппетита, на пищу я смотрю с недоумением, и о приготовлении ея тоже нихрена не знаю, ну разве только всякие общеупотребительные вещи, что салат нужно рвать руками, чеснок давить, помидоры душить, а виноград топтать ногами. Я далека от этих садистских развлечений - примерно как наша невидимая луна далека сегодня от нас. Но всё-таки пишу, и даже как-то мило, гонорары вон шлют, и потому я иду покупать себе летние платья.
Ах, вы скажете, не сезон, ах, скажу я, самый сезон и есть. Их, правда, сейчас нигде не продают, но это пустое. Если бы продавали, то обязательно нужно было бы купить, чтобы устраивать себе воображаемые свидания. Раньше я надевала что-нибудь лёгкое и думала: вот я захожу такая, снимаю шубу - и с открытыми плечами, и он такой - обана; или допустим, я захожу такая в коротком и сажусь острой коленкой вверх, и он такой - обана; или я захожу такая вся в глухом и шёлковом, он такой вроде ничего, а потом трогает меня случайно и, - как вы тут все проницательны, это офигеть, - обана. Конечно, после этого переживания уже никуда ходить не надо, всё сбылось и можно домой.
А теперь, когда я научилась путешествовать и покупать одежду там, я всё равно иногда делаю это здесь и зимой, потому что устраиваю себе воображаемые свидания с теплом. Смотрю на какую-нибудь розовую дрянь и прям вижу, как пойду в ней по набережной города N, а ветер с нерусского моря будет трепать эту юбку и хватать меня за коленки. Или как я буду сливаться с южными сумерками в густо-синем и в бархатных тапках, потому что у них там вызывающе чисто и можно хоть в носках вообще. Пошляешься так пару часов по европам и как-то легче жить до ближайшего самолёта.
В этот раз я купила сарафан в магазине для толстушек, но в другом, который так не назывался. В нём на одной вешалке одежда, начиная с сорок восьмого и старше, а на другой надпись «большие размеры» - я даже подойти не рискнула, чтобы не пропасть поодиночке в каком-нибудь кармане. И сорок восьмой ихний я бы не тронула, если бы они не поставили на нём сорок два (ну, в Италии плюс шесть, девочки знают). А так я сначала тронула, а потом консультант, обидно хохоча, мне разъяснила. Я чисто из вредности пошла примерить и оказалось, что если правильно затянуть лиф, то и ничего, и туда влезают все мои сиськи (в смысле, у меня их всего две, но влезают целиком). Правда, платье без карманов - деньги на ветер, но и так было ясно, что на ветер, на юго-западный, он у них там чаще всего.
А ещё купила розовую дрянь, особенно отвратительную, потому что и пуфыфтинькую ко всему, из девственного полиэстера. Чтобы, значит, тёпленько, если вечер. В рюшах вся, господи, ты видел. И ты бы, господи, видя такое, уже уладил бы то моё дело, а то не в себе женщина, всякому понятно, как никогда близка я к беде. Ибо известно: пепельно-розовый, это цвет стареющих женщин, а персиковый - цвет абсолютного зла, и если человек впадает в эту ересь, удержи его, господи, чем сможешь.
Тем, кто на земле, поясню.
Если она в чёрном, не беда, в худшем случае, пафосная дура или не умеет сочетать цвета, поэтому действует наверняка. В красном тоже может оказаться дура, потому что вообразила, будто у ней страсть и сиськи, а у неё всего лишь нервы и жопа. Которая в костюме какашки, думает, что она эльф и Леди Осень. Да и в синем тоже, либо эльф, либо под глаза. Оранжевые обычно слегка повёрнуты на этническом, серые серьёзно верят, что они элегантны, а зеленые просто рыжие. Всё это вполне выносимо и даже забавно, но если в розовом - беда, наверняка человек в двух шагах от безумия или зла, либо он уже почти Барбара Картленд, либо Долорес Амбридж.
Поэтому, пожалуйста, господи, это срочно. Я знаю, ты меня читаешь, и эту хорошую добрую песню я вешаю специально для тебя, в качестве напоминания, что от одной птички бывает всякое непоправимое, а уж если женщина купила персиковое пуфыфтинькое, нужно от греха ей немедленно помогать, очень нужно пожалуйста
Click to view