Дмитрий Нагишкин «Созвездие Стрельца» (1965)
Писатель Дмитрий Нагишкин (1909-1961) хорошо известен читателям как автор романа «Сердце Бонивура»
.«Созвездие Стрельца» - последнее произведение писателя, законченное им незадолго до смерти.
На примере нескольких семей, живущих и работающих в дальневосточном городе, в романе показано, как жил наш Дальний Восток в последние дни Великой Отечественной войны и в первые послевоенные месяцы, как самоотверженно трудился он во имя Победы.
..
Начал читать - там Хабаровск (изумительно описанный) последнего военного года, у героини призывают мужа, она остаётся одна с двумя детьми - и обнаруживает, что ей без мужа куда легче всё налаживать и что как-то в жизни начинает всё появляться.
.
Ну т.е. прям вот оголтелая феминистская пропаганда от инструкторов НАТО. Но нет - детлит, издано в 965-м.
.
Книга, кстати, начинается с язвительнейшего наезда на снос памятника Муравьёву-Амурскому.
..
Дочитал «Созвездие Стрельца» Дмитрия Нагишкина, о Хабаровске 1945-го, - это, конечно, тоже уже не совсем детлит, но вроде и детлит.
Впервые встретил кучу тем, половина из них опять уровня «В Союзе в 965-м такое публиковали, серьёзно?!»
.
- Проговорено «Они Второй фронт открыть не спешили, но вообще-то мы тут тоже всю войну нейтралитет с Японией держали, а вот они воевали».
.
- «Трофеи» прямо названы мародёрством. И чемоданам с ними отношение попросту брезгливое.
..
- Впервые увидел описание, как чувствовали себя женщины, только вот отпраздновавшие день победы и почти сразу узнавшие. что их мужья не возвращаются домой. а едут на новую войну, уже с Японией.
.
- Впервые встретил тему, которую и сегодняшняя-то публицистика редко поднимает - послевоенные неполитические репрессии,
причём описанные именно как массовые:
прокуратура по любому поводу штампует «указ семь-восемь» (да. тот самый) и требует 25 лет,
а судья (да, фронтовик, да, без руки) со словами «Крысы тыловые, всё воруете!» приговоры подписывает, вообще не читая - тупо конвейер.
Героиня, вдова с двумя детьми, совершившая грошовый какой-то подлог в сберкассе, становится исключением - прочитав (под давлением и по требованию) дело,
судья с диким изумлением обнаруживает, что там вместо 25 лет можно дать 3 года условно (и на этом его карьера судьи заканчивается - это тоже чётко проговорено).
.
- Для литературы страны, «в которой секса нет», в романе препорядочно секса. А ещё члены снятся (не шутка).
.
- Много советской политинформации по международному положению, но, блин, она в 100 примерно раз качественнее, чем то, что печатали в газетах моего детства. Реально, отличная публицистика (врёт, но отличная).
.
- Ну и да, приукрашивания жизни и быта там нет вообще. Очень трезво всё. При этом эталон отличия трезвости от чернухи.
.
- А ещё автор очень любит Хабаровск. И Амур.
.
(«Господи, помоги! - иной раз взмаливалась Фрося, видя, что дело начинает поскрипывать в каком-то кабинете, не очень отзывчивом на просьбы. - Господи, помилуй!»
.
Старенький христианский бог ворочался на своей кровати и вопрошал: «Кто это меня зовет, ась? Ты, что ли, сирота? А чем же это я тебя помилую-то? Да ведь в ваших делах-то черт ногу сломит, поди разберись! Ты уж лучше за эту добродетельную девицу держись покрепче!»
.
Но вот дело шло на лад - перед Дашенькой расступались мутные волны Красного моря, и она посуху переводила Фросю в Обетованную землю исполнения желаний и наложения утвердительных резолюций.
.
«Слава богу! - вздыхала Фрося, не очень-то до сих пор и богомольная, но чувствовавшая, что ей не хватает сил. - Я уж думала, откажут. Слава богу!»
.
Дашенька смеялась и говорила: «Смешная вы, Фрося! Ну как они могут отказать? Дело наше правое, вся Конституция стоит на вашей стороне! А кроме того, все они, эти начальники, большие и маленькие, Ивана Николаевича боятся, как заяц грома! При чем тут бог?»
.
И бог, обиженный Дашенькой, вдруг вскакивал с кровати и брюзжал, невнятно выговаривая шипящие: «Вот грешница! Молодая, а уже грешница! При чем тут бог? Ишь ты какая… несознательная! Несознательная и есть! Может, это я тебя к Луниной-то и приставил, чтобы, значит, это… и то… ну, вообще-то… Жалко ей стало, вишь, что невинная душа хвалу Создателю вознесла! У-у, я тебя!», и грозил Даше сухоньким кулачком.
.
Такое наглядное постхрущёвское отношение к религии: мол, страна, конечно, атеистическая и бога лучше бы поминать иронично, но всё равно уже стоит делать это с некоторым уважением и симпатией - и это очень похоже на Жана Эффеля.)
Источник тг Роттен Кепкен
.
.
.
Отрывок под катом
.
Зина живет на Плюснинке, в крепком домике с верандой, которую летом оплетает вьюн, а солнце греет весь день.
На веранде цветные стекла, и пол ее расчерчен цветными пятнами, будто у Зины всегда праздник и флаги расцвечивания полощутся в воздухе и тени их падают на землю.
Перед дверью крохотная терраска, перила с затейливым переплетом, крылечко в десять ступенек. Два окна на солнечную сторону, два - на закат. Резные наличники обрамляют окна. Деревянные карнизы толстым кружевом висят под крышею.
.
Высокая крыша украшена резным же коньком. Зина занимает половину домика - одну комнату и кухню.
Во второй половине две семьи.
.
Правда, и половина эта имеет четыре комнаты с кухней и просторным коридором, который, несмотря на свою ширину и простор, часто становится полем ожесточенных коммунальных сражений на почве расчетов за свет, мытья полов, отапливания мест общего пользования и т. д. и т. п., как пишут обычно, не желая чего-то перечислять, а перечислять предлоги для столкновений жильцов коммунальной квартиры - значит перечислять все стороны проявления человеческих взаимоотношений.
.
Жильцы этой половины остро ненавидят Зину - за то, что она живет как барыня.
И Зина почти не встречается с ними, благо что ход отдельный, кто пришел, кто ушел, когда и как - кому какое дело!
Половина Зины - попросту пристроечка к дому, которая, видно, возникла тогда, когда у бывшего хозяина появились деньги и стремление украсить свою жизнь…
Комнатка и кухня крохотные, еле повернешься, но…
.
Окна прозрачны. Тюлевые занавески смягчают яркий свет, заливающий домик. Вся кухонная мебель крыта белой краской. Вся посуда в шкафиках на стене. Маленькая плита с обогревателем, чистенькая, будто умытая. Кухня отделена от комнаты стеклянной дверкой с гофрированной занавесочкой. В комнате туалетный столик в углу с безделушками, без которых нельзя представить себе комнату молодой женщины. Столик завален духами и подарочными коробками. На стульях белые полотняные чехлы. Кровати нет, у стены, чуть подальше от двери, тахта. Широкая, удобная, покойная.
.
Видно, из буржуйской мебели, которая и посейчас видна кое-где, поражая своей добротностью и долговечностью и старомодной красотой, уже не вызывающей восхищение, а скорее удивление: «Вот ведь как ножки сделали - будто ноги льва! - а зачем?»
.
Зина полулегла на тахту, покрытую тонким, не дорогим и не дешевым, ковриком, как было удобнее, не заботясь, о том, что юбка и смялась и задралась вверх и обнажила не только красивые круглые колени Зины, обтянутые шелковыми чулками, по и показывает край розовой сорочки и розовые же трусики.
.
Между чулками и трусиками виднеется голое тело. Голова Зины покоится на диванной яркой, расшитой диковинными цветами, подушке черного атласа.
.
На этой подушке диковинным цветком выглядит и голова Зины с перепутанными локонами, с белым нежным лбом, с темными бровями вразлет, с тонким румянцем на щеках, с глубокими голубоватыми тенями в подглазницах, скрывающих глаза Зины, с ресничками, от которых взгляда не оторвешь, с капризным, нежным и жестоким, детским и порочным ртом.
.
Руки закинуты за голову. Шерстяная кофточка с короткими рукавами обтянула тело.
Рукавчики чуть открывают подмышки с темной подпалиной в ложбинке.
.
Зина легонько, ленивым движением, подкручивает регулятор громкости репродуктора, что стоит на маленьком столике возле тахты.
Репродуктор фасонистый, на ножках с шелковистой тканью, видной в прорези металлической решетки, защищающей зев рупора.
Марченко сидит на стуле возле тахты.
Жадными глазами он глядит на Зину - то на коленные сгибы ее ног, которые как-то невольно влекут взор выше, то на подмышки, то на лицо Зины.
Тугие желваки играют у него на челюстях.
Он то и дело вынимает из кармана платок и вытирает потные ладони.
Дышит он тяжело, сильно сопя и не замечая этого.
С некоторой досадой он бросает взгляд на репродуктор, который явно мешает ему, на настольную лампочку с фиолетовым абажуром, отсветы которого придают лицу Зины сказочно-нереальный вид.
.
- Может, погасим лампу? - говорит Марченко хрипло.
- Нет! - отвечает Зина.
.
- Не пойму я тебя! - Капитан поднимается со стула и пересаживается поближе, на край тахты, которая поскрипывает от тяжести его тела.
Как бы дружески, словно невзначай, он кладет потную ладонь на колено Зины.
.
- Дважды два - четыре. Пятью пять - двадцать пять! И понимать нечего. Ясненько, как говорят военные моряки! - лениво отвечает Зина, вращая верньер, отчего музыка вдруг бьет Марченко по ушам, а он, чуть морщась, поворачивает голову и отрывается от созерцания бедра Зины, приоткрытого юбкой.
.
Зина тотчас же делает музыку тише.
Капитан оттягивает воротник кителя, который уже тесен ему, потом расстегивает верхнюю пуговицу кителя.
.
Зина говорит:
- В таких случаях говорят: «С вашего разрешения, мадам!»
.
- Я человек простой! - вполголоса замечает капитан, то ли извиняясь, то ли отвергая возможность извинений.
- Нет, Марченко! Вы не простой человек.
.
Марченко оглядывается на полоску голого тела Зины и вдруг, порывисто нагибаясь, отчего у него перехватывает горло и тотчас же багровеет шея и затылок, целует эту полоску.
- Ну! - говорит Зина холодно.
Марченко выпрямляется. Кровь отливает от его лица.
.
- Вы полнеете, Марченко! Наливаетесь соками. Как клещ… - Зина спокойно глядит на капитана. Марченко вдруг встает:
- Ну, в чем дело, Зина? В чем дело?
.
- Дело в шляпе! - чуть насмешливо отвечает Зина.
.