Заметка о поэзии Олега Чухонцева (для группы ВК)
Поэзия Олега Чухонцева - одно из самых сложных явлений русской литературы второй половины ХХ века. Он пишет в то же время, что и «Шестидесятники», и возникшие им противовес «тихие лирики» - Рубцов, Куняев, Соколов, однако имя Олега Чухонцева стоит особняком, хотя и можно выделить ряд чисто внешних сходств с «тихой лирикой». «Как и Кушнер, он привычно воспринимался в этом контексте - в виде чудом попавшего на задворки официальной литературы диссидента»**
Его поэзию отличает элегичность, интеллектуальность - он воскрешает «культурологическую конкретность акмеизма».*
Элегическое настроение создает, во многом, мотив памяти, воспоминания, характерный для многих стихотворений Олега Чухонцева: «Сразу споткнулся о память, едва вошел со свету в сени…»; «Как странно, однако, из давности лет/ увидеть: мы живы, а нас уже нет»..
Память - это по Чухонцеву то, что отличает живого человека, и потеря ее становится синонимом смерти, медленного угасания: «А в соседнем селе родились молодые старухи, / мне знакомый сказал фольклорист,/ до шестидесяти комсомолки и скотницы, память стесало, как руки…/». Или: «А березова кукушечка зимой не куковат. /Стал я на ухо, наверно, и на память глуховат….». Констатация этого факта свидетельствует о скорой смерти - «Участь! - вот она бок о бок жить и состояться тут. / Нас потом поодиночке всех в березнячок свезут…», но само стихотворение - это воспоминание («В школу шел, вальки стучали на реке…»), свидетельствующее о жизни лирического «я».
Олег Чухонцев констатирует: «Нет ничего ужасней вырождения»; «запланированный хаос/ был то, чем все вокруг живут…»; «Всех деятельней панорама ударных строек сатаны». Именно на этом фоне поэт выстраивает свою концепцию культуры: с одной стороны, -- это обращение к природе, и не просто тематическое обращение; субъект поэтической речи переживает её, как бы возвращается «туда», он вновь пытается понимать язык: «О, скоро и я напрямик разберу/ их речь наконец». Именно в природе поэт видит источник нравственной силы.
С другой стороны, Чухонцев обращается к истории, к ее персонажам, которые «сознательно или невольно выпали из своего времени»:* Курбский, Дельвиг, Апухтин, Барков, Батюшков, Чаадаев тем самым, выстраивая историческую параллель между делами «давно минувших дней» и современной автору эпохе. Так осуществляется «слияние образа сугубо частного человека советской эпохи с высоким миром философических страстей…»**
* Лейдерман Н.Л. Липовецкий М.Н. Современная русская литература:1950 -1990-е годы, М.: Академия 2003
** Бахыт Кенжеев, Частный человек Олег Чухонцев
Его поэзию отличает элегичность, интеллектуальность - он воскрешает «культурологическую конкретность акмеизма».*
Элегическое настроение создает, во многом, мотив памяти, воспоминания, характерный для многих стихотворений Олега Чухонцева: «Сразу споткнулся о память, едва вошел со свету в сени…»; «Как странно, однако, из давности лет/ увидеть: мы живы, а нас уже нет»..
Память - это по Чухонцеву то, что отличает живого человека, и потеря ее становится синонимом смерти, медленного угасания: «А в соседнем селе родились молодые старухи, / мне знакомый сказал фольклорист,/ до шестидесяти комсомолки и скотницы, память стесало, как руки…/». Или: «А березова кукушечка зимой не куковат. /Стал я на ухо, наверно, и на память глуховат….». Констатация этого факта свидетельствует о скорой смерти - «Участь! - вот она бок о бок жить и состояться тут. / Нас потом поодиночке всех в березнячок свезут…», но само стихотворение - это воспоминание («В школу шел, вальки стучали на реке…»), свидетельствующее о жизни лирического «я».
Олег Чухонцев констатирует: «Нет ничего ужасней вырождения»; «запланированный хаос/ был то, чем все вокруг живут…»; «Всех деятельней панорама ударных строек сатаны». Именно на этом фоне поэт выстраивает свою концепцию культуры: с одной стороны, -- это обращение к природе, и не просто тематическое обращение; субъект поэтической речи переживает её, как бы возвращается «туда», он вновь пытается понимать язык: «О, скоро и я напрямик разберу/ их речь наконец». Именно в природе поэт видит источник нравственной силы.
С другой стороны, Чухонцев обращается к истории, к ее персонажам, которые «сознательно или невольно выпали из своего времени»:* Курбский, Дельвиг, Апухтин, Барков, Батюшков, Чаадаев тем самым, выстраивая историческую параллель между делами «давно минувших дней» и современной автору эпохе. Так осуществляется «слияние образа сугубо частного человека советской эпохи с высоким миром философических страстей…»**
* Лейдерман Н.Л. Липовецкий М.Н. Современная русская литература:1950 -1990-е годы, М.: Академия 2003
** Бахыт Кенжеев, Частный человек Олег Чухонцев