Алина Алонсо. Дом воспоминаний
Продолжаю публикацию воспоминаний Председателя Санкт-Петербургского фехтовального клуба Алины Туляковой (Алонсо). В этой статье - о личном.
На одном из сейшнов я познакомилась с будущим мужем Женей Алонсо. Это было на «Аргонавтах». Высокий, красивый и фирменно одетый парень привлекал внимание. Несмотря на «железный занавес», Алонсо с родителями и сестрой путешествовал на машине по Европе, ездил к родственникам в Испанию. Его папа в 1936 году прибыл в СССР вместе с тысячами детей, спасенных от испанской гражданской войны. Отсюда и загадочная фамилия Алонсо.
Вскоре мы сыграли свадьбу. Мне было двадцать. В студенческие годы жили в нашей квартире все вместе. Хозяйство с Женей практически не вели. Утром завтракали в молочной закусочной по пути к станции метро «Горьковская», обедали в институте. Ужинали дома, но часто - в ресторане. На 10 рублей вдвоем можно было посидеть в любом заведении, даже на Невском.
Стипендия была 35 рублей - стоимость пластинки Боба Марли, которую однажды Женя купил. Он собирал диски. Алонсо музыкально меня образовывал: я полюбила «Роллинг стоунз» и «Дорз», охладела к «Битлз». В общем, жизнь была прекрасной и радужной. Но прямо перед дипломом случилась трагедия - умерли дедушка с бабушкой. Бабушка слегла от инсульта, ее не стало через несколько дней. Узнав об этом, я помчалась в госпиталь к деду, которого накануне тоже увезли по «скорой». Живым я его не застала. Диагноз тот же, что и у бабушки. Такая у них была крепкая связь.
А когда бабушка с дедушкой ушли, наша с Женей семья стала разваливаться. Он был прекрасным мужем, поддержал меня в момент потери близких, я защитила диплом, Алонсо устроился на приличную работу, мы ни в чем не нуждались. Но… первая страсть прошла, и оказалось - у нас мало точек соприкосновения. Одно дело вместе покупать пластинки и бегать по концертам, а другое оставаться наедине каждый вечер.
Будущее мы видели с мужем по-разному. После окончания вуза я получила хорошее распределение в проектный институт. Но вскоре поняла, что инженером быть не хочу, что я - гуманитарий. Все бросила, устроилась стрелком ВВОХР в Эрмитаж и стала снова готовиться к поступлению: теперь уже на искусствоведческий факультет в Академию художеств. А с Алонсо мы спокойно расстались. Он собрал вещи, взял с собой нашего любимого колли и ушел. Правда, официально мы долго еще были супругами и отношения остались родственными - Женя ходил ко мне в гости. Мы до сих пор общаемся, и никаких обид между нами нет.
Когда отмечали официальный развод, Женя подарил мне смешную игрушечную обезьянку. Мы назвали ее Гамбусино, в честь героя романа Густава Эмара. Игрушка стала моей любимой, и каждого нового гостя я с ним знакомила. Цой, Курехин, Гребенщиков, Кинчев, Башлачев, Шевчук, с серьезными лицами пожимали Гамбусино лапу.
***
А познакомились мы с Курехиным смешно. В тот день я шла в Академию художеств. По дороге встретили Володю Болучевского. Вдруг к нам подбежал симпатичный парень, с челочкой такой... Он тряс в руке лоскут цветной ткани.
- Купите, не пожалеете.
Мы рассмеялись, это и был Сергей: они тогда с Болучевским дружили, не разлей вода. Через пару недель мы уже сидели на ступеньках во время концерта Би Би Кинга как старые приятели, потом все вместе пошли ко мне в гости.
- Пианисту нужно беречь руки, - по дороге пошутил Курехин, - и взял «напрокат» мою муфту.
Поначалу мы просто дружили. Но в какой-то момент Курехин сообщил:
- Ты - единственная женщина, которая может дать мне счастье! У нас будет помолвка, а потом мы поженимся.
Мне было 27, Сергею - на два года меньше. Если честно, замуж я не рвалась, но использовать это как повод для праздника было вполне приемлемо. Помолвку отметили в «Сайгоне» - главном неформальном кафе того времени. И Курехин окончательно перебрался ко мне.
Сергей считал, что оптимальный вариант для общения - один гость. Обычно это был Болучевский, иногда - джазовый музыкант Александр Пумпян. Втроем мы коротали вечера в беседах, часто «за рюмкой чая». Болучевский, вдохновленный книгой Мюрже, мечтал написать про нас «Сцены из жизни богемы». Это ему частично удалось: когда он перешел на детективы, то в повествование вплетал истории из нашей бытности.
Видеть в обыденности что-то интересное мы умели. И однажды мне устроили шикарный сюрприз. Володя Болучевский, Саша Мошарский и другие знакомые музыканты подрабатывали тогда в духовом оркестре и ходили на майские праздники с демонстрацией.
Первое мая, слышу - музыка. Вижу - оркестр под окном. Играют они «Разлука ты, разлука, чужая сторона». Прямо с демонстрации пришли, чтоб исполнить эту «серенаду». Потом поднялись ко мне, веселились, в итоге забыли большой барабан и трубу. Инструменты так и остались у меня, за ними никто почему-то не вернулся. На барабане потом лопнула кожа: однажды я его возила с собой в новогоднюю ночь, мы катались по Невскому на финских санях. А труба в целости и сохранности висит на стене в прихожей.
Сергей любил меня смешить. То канкан в халате станцует, то садится за пианино и поет манерным голосом: «Вам возвращая ваш портрет». А мог начать играть «Харе Кришна» и незаметно перевести его на мотив «Мясоедовской улицы». Думаю, это шла подготовительная работа к «Поп-механике». Однажды, музицируя, вскочил: «А здесь вступает Лондонский оркестр!». Он уже тогда знал, что станет знаменитым.
Мы дали ему определение «парадоксальный умница» - Сергей умел говорить так, что создавалось впечатление, будто он много знает. На самом деле, у Курехина не было фундаментального образования, но он был начитан, доставал редкие книги и умел манипулировать информацией. Мог запутать в определениях и сбить с толку любого собеседника, даже хорошего специалиста по обсуждаемому в компании вопросу.
Удивительно, как в нем уживалась возвышенность, любовь к искусству, уличное хулиганство и совершенно земная хозяйственность. Сергей добровольно убирал мою большую квартиру. Так как жили мы бедно, Курехин часто одевался в «Детском мире», он был невысоким, а вещи для школьников стоили намного дешевле. Помню, купил себе в детском отделе ДЛТ серо-голубой костюм и выглядел элегантно. Летние рубашки строчил, а мне однажды сшил сарафан для путешествий.
За неимением денег в то время часто покупали капусту, стоившую шесть копеек за килограмм. Шинковали ее, тушили или жарили. Ели и угощали многочисленных гостей. Сергей называл это блюдо: «Пирожки с капустой без теста».
Курехин и его друзья играли джаз, многие - в ансамбле знаменитого Давида Голощекина. Мы постоянно слушали что-то. Я полюбила джазовый авангард. Сергей подарил моему Гамбусино друга - пушистого мамонтенка. И мы назвали его Сан Ра, в честь американского джазмена.
У Курехина состоялся первый сольный вечер в Союзе композиторов. Он очень волновался. Сначала играл импровизацию, ошеломляя всех феноменальной мелкой техникой. Потом было обсуждение - особого одобрения у композиторов он не получил. Ведь свободное творчество со стороны официальных деятелей культуры встречало в лучшем случае непонимание.
Мы несколько раз ходили на спектакль «Сцены из Фауста» режиссера Николая Беляка, который играли в Дубовом зале Дома архитектора. Это было здорово! Все тут же выучили текст наизусть. Иногда в автобусной давке, озадачивая попутчиков, вместо разговора обменивались пушкинскими стихами из того самого спектакля.
Но все же мы расстались с Сергеем. Его непростой характер быстро проявился. Сережа, нервничая, мог сорваться, накричать на любого. Однажды влетело и мне. Курехин взял меня с собой на гастроли в Прибалтику. У него была графическая партитура, но высадившись в Риге, мы забыли ее в вагоне. Курехин бегал и ругался так, что у всех вяли уши. Рычал он и на меня. В итоге мы разыскали поезд, который уже уехал в депо, упросили открыть двери вагона, и тубус с партитурой нашелся. Только тогда он немного отошел. В общем, часто приходилось сглаживать «нервную» ситуацию и оставаться непробиваемо-спокойной. Это непростая задача.
Курехин не был сдержан на язык. Мог поехидничать, зло пошутить. Задевал он и меня, хотя потом на коленях просил прощения. Мы ссорились. И в итоге уже не помню, из-за чего я тогда обиделась и ушла, вернее, уехала в Москву к Сережиному двоюродному брату Максиму Блоху и его французской жене Жаклин. В Москве легко забыть о ком угодно. Целыми днями я читала авторов, труднодоступных в то время: Набокова, Сашу Соколова, журнал «Аполлон - 77». Мы ходили на выставки на Малой Грузинской.
Вернувшись, я уже остыла. Общаться мы с Сергеем не перестали - регулярно встречались на разных мероприятиях. Отношения приобрели характер постоянного обмена колкостями, что очень веселило окружающих. Это была словесная дуэль, и от удачного парирования у меня поднималось настроение. Спустя много лет на очередном джазовом концерте я подумала, что раз уж у нас обоих все устроилось, теперь есть дети и семьи, может, быть пора жить более мирно? Когда приглушили свет и началось выступление, подошла к нему и шепнула: «Может, помиримся?». Курехин ответил в своем духе: «Нет, так импозантнее».
***
История появления сына Сергия на свет заслуживает отдельного рассказа. Ведь он, по большому счету, самый счастливый поворот моей жизни. После тридцати трех я поняла, что хочу стать мамой. К замужеству по-прежнему относилась скептически и решила, что если кто потом полюбит, то и с ребенком возьмет. Пошла к своему гинекологу, проконсультировалась, та поддержала меня. Я положилась на судьбу, и судьба оказалась ко мне благосклонной.
…В тот Новый год у Казанского собора построили ледяную крепость. Ночью ее облепила толпа. Я растеряла всех, с кем пришла с Петроградской стороны. И в довершение всего получила удар ледышкой по голове. В метро врач перевязал голову, я пошла в гости к жившему поблизости Гребенщикову. Только утром меня отвезли домой.
Первого января 1987 года я лежала на диване под елкой с повязкой на голове. Так было интереснее принимать гостей. В тот год к моему обычному кругу добавились режиссер Борис Юхананов и актеры его первой в СССР независимой театральной группы «Театр-театр».
Борису у меня понравилось, и они решили всем театром съехать от актера Никиты Михайловского, где, хоть и хорошо, но все-таки есть маленький ребенок - Соне, дочке Никиты и его первой жены Насти, было тогда полгода. Юхананов поселился у меня до февраля и привел с собой Михайловского.
В первый вечер тот всех удивил, начав бегать по квартире с криком: «Где балкон? Почему его нет?!». Оказалось, Никита обо мне много слышал, давно хотел познакомиться, и даже написал про меня небольшую повесть, так привлекло его необычное имя Алина Алонсо. И все в моем доме было, как он представил себе и описал. За исключением балкона.
Никита стал заходить в гости, его дом оказался совсем рядом. У меня в квартире бурлила творческая жизнь. На обеденном столе писали пьесы и выпускали журнал. Стол пришлось раздвинуть до максимума - горы текстов на нем не умещались. Все было диковинно: собравшись сварить себе яйцо, Юхананов с Михайловским устраивали на кухне Игру в ХО - ход, сентенция, крестик и нолик на скорлупе.
Я узнала, что Никита очень известен - он уже сыграл Ромку в фильме «Вам и не снилось». Картину я тогда не видела. Говорили, что этот парень - большой талант. Но понравился он мне совсем по другой причине. Наши судьбы похожи. Также, как и я, он рано остался один в большой квартире, где постоянно толпились друзья. Наверное, поэтому мы и сблизились. Никита попросил меня помочь. Под диктовку я печатала его воспоминания о маме.
…Та зима была на редкость холодной. Борис ходил по квартире в бабушкиной шубе. Мы пытались заклеивать окна, но пальцы в клейстере примерзали к шпингалетам. А с Никитой было всегда тепло. Однажды, когда гости разошлись и квартира опустела, он остался. Мы сидели рядом и долго разговаривали, вспоминая ушедших близких. В комнате уютно мигала огоньками елка, и мне вдруг стало хорошо и легко, как в детстве. Наверное, тогда и завязался наш роман.
Мы не могли наговориться, уснула я лишь в девять утра. Проснувшись, обнаружила, что у меня сломался телефон. Никита его починил, а потом сварил кашу и удалился. На следующий день он опять зашел, принес мне геркулес и побежал в магазин за молоком и яблоками. Вечером Никита сел в кресло читал что-то свое. Он трогательно за мной ухаживал. Так продолжалось все праздники.
Мы всей компанией ходили на концерты и спектакли. По вечерам сидели у меня. Особенно хорошо мне запомнилось театральное действо, в котором Никита принял участие. Тот спектакль Юхананова проходил в заброшенном особняке на Песочной набережной. Зрители двигались вслед за актерами, вместо смены декораций - переход в другое помещение. Мы жались друг к другу между разрушенных душевых кабинок, потом поднялись по старой лестнице. И вдруг в окно на фоне неба увидели стоящего на крыше Никиту, который декламировал Бродского. На словах «Как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево» он начал размахивать веткой огромного дерева, растущего у особняка. Казалось, что он тоже улетит вместе с ней. Сердце у меня кольнуло от нехорошего предчувствия.
В канун Рождества мы с друзьями пошли в храм, а Никита домой. Он обещал скоро быть. Когда мы вернулись из церкви, я увидела у подъезда незнакомую машину. С Михайловским столкнулась у своих дверей, он убегая, поцеловал меня в щеку и шепнул: «Я уезжаю». Стало быть - машина ждала его. Юхананов объяснил, что Михайловский с женой отправились на несколько дней в Таллин.
Мы с друзьями отметили Рождество, все разошлись, я отправилась спать и нашла на подушке записку: «Алонсо. Я здесь. Михайловский». Так закончился наш мимолетный роман, скорее - новелла.
Никита вернулся в Петербург и продолжал заходить по-дружески, в толпе остальных гостей. Ни я, ни он тогда еще не знали, что осенью родится мой сын Сергий.
Впрочем, Никита об этом не узнал никогда. Ожидая появления ребенка, я покрестилась в храме на Серафимовском кладбище. Там похоронены мои родные. Удивительное совпадение, крестил меня отец Николай. А ведь этим именем звали моего папу и моего деда.
Из роддома меня встречали восемь человек. Подруги, друзья. Снова начался постоянный поток гостей. Всем было интересно посмотреть на ребенка. Но узнать, от кого он, не удавалось. Я хранила имя отца в тайне. Мне нравилось, что сын принадлежит только мне, что я ни с кем не должна его делить и согласовывать воспитание.
Удивительно, но появление малыша не усложнило жизнь. Ребенок был спокойным, засыпал рано и весь вечер я проводила с гостями.
Называть мальчика пришлось Сергием, потому, что среди моих лучших друзей трое носили это имя, и вдобавок Сережей был мой любимый троюродный брат.
О том, что Никита заболел лейкемией, я узнала из газет. Последний раз он появился у меня вместе с приятельницей Машей Авербах. Рассказывал, как мало у него сил, как он быстро устает, что я не представляю, какой стала его жизнь теперь. Почаевничав, мы вышли из парадной.
Пока Маша завернула в соседний книжный магазин, Никита с Сергием далеко ушли. Я замешкалась и догоняла их. Они шагали по нашей улице вдвоем - Никита в длинном широком пальто за руку с сыном, который был чуть выше его колена. На углу Кировского проспекта мы расстались, ребята отправились по домам, а я с Сергием еще погуляла. Вскоре Никиты не стало.
Сергий рос лучезарным мальчиком - с ним было легко путешествовать. Когда уже в перестройку я читала лекции в датских школах и колледжах, проблем, с кем оставить сына, не возникало. Не зная языка, он ухитрялся общаться с людьми. Во время лекций он спокойно играл с кем-нибудь в учительской. А однажды, пока я давала интервью на ВВС у Севы Новгородцева, перезнакомился с командой русской службы канала и получил машинку в подарок.
Пятилетие сына мы праздновали в Копенгагене, в Христиании. Наконец-то я добралась до «своих» - это же страна хиппи! В маленьком домике я пила чай у юноши с длинными волнистыми волосами. На столе лежали русские конфеты, ведь раньше у него была жена из Москвы. Ребенок гулял неизвестно где, но я не волновалась: в этом городе нет машин, и все люди добрые. Понимаю, что в реальности с Христианией все не так просто, но очень хотелось верить в сказку.
Мы часто бывали в Дании - на родине знаменитого «Лего». Ездили в Леголэнд - город, где из этого конструктора сделаны даже памятники архитектуры. Возможно, путешествие сыграло роль в выборе профессии - Сергий стал архитектором. Так что Академия художеств альма-матер для нас обоих.
В детстве сын иногда спрашивал, кто его папа. Я отмалчивалась, а когда в шестнадцать лет сказала правду, ему это было уже не интересно: «Мам, я Туляков», - ответил Сергий на мою историю. Но я позвонила в Москву отцу Никиты Михайловского и сказала, что у него есть внук.
Александр Николаевич приехал к нам вместе с внучкой Соней. Увидев моего сына, ошеломленно сказал: «Ну ты даешь…». Настолько он был похож на Никиту. Сергий быстро подружился со своим дедом и сестрой.
А я со временем все-таки нашла свое женское счастье. Больше двадцати лет живу с Владимиром Шинкаревым, художником и писателем, знаменитым «митьком». В момент нашего знакомства «митьки» не были моими кумирами, я больше дружила с «Новыми художниками». И вот, в 1986 году мы с Олегом Котельниковым забрели на митьковскую квартирную выставку. Олег представил меня так: «Алина - видный искусствовед. Быстро дарите ей картины, она про вас статью напишет». Ребята картин не пожалели, Володя Шинкарев вручил мне мрачный пейзаж.
Ничего писать, на самом деле, я не собиралась. А наивный Шинкарев звонил и осведомлялся - как продвигается статья. Потом он признался, что я ему сразу понравилась, процитировал фразу Довлатова: «Я таких красивых даже в метро не видел». Но до 1991 года он был женат, а я ездила с ребенком по заграницам. Так что виделись мы редко.
Я продолжала работать внештатным корреспондентом, вела художественную хронику в газете «Смена». В конце 1993 года мне поручили сделать материал про выставку к десятилетию «Митьков» в Русском музее. Вернее, отмечали появление на свет книги, в которой Шинкарев придумал движение митьков.
Выставку я посетила. И, решив на сей раз подойти к делу серьезно, советовалась с Шинкаревым, как лучше написать статью. Он пригласил меня в мастерскую. Мне очень понравилась царящая там чистота. Художники разные бывают, а Владимир оказался аккуратным эстетом-интеллектуалом. В общем, почти идеалом. Вскоре мы стали встречаться.
Нашим первым «официальным» выходом в свет была новогодняя ночь 1994 года, когда Курехин устраивал праздник в Манеже. В огромном выставочном зале собралось множество людей. Действо было сумбурным. На сцене выступали, потом гремела музыка, начались танцы. На праздник как-то проникли посторонние, которые стали грубо приставать к утонченным художественным барышням. Увы, альянса богемы с «новыми русскими» не получилось.
…Поначалу в нашей совместной жизни были сложности. Привыкнув «припахивать» по хозяйству всех окружающих, я хотела распоряжаться временем и силами Владимира. Это вроде бы удалось: мы с воодушевлением поклеили обои на Большой Монетной. На этом дело застопорилось. Несколько дней вдали от мастерской делали Володю раздражительным и тревожным. Так что предложение заняться домашними делами нередко пресекалось ответом: «Гвозди микроскопом не забивают».
Со временем мы нашли консенсус. Но на самом деле Шинкарев может все: ведь художники умеют натянуть холст, сделать рамку, развесить работы. Так что когда он сам создает что-нибудь вроде полочки или теннисного стола, принимает поздравления и скромно говорит: «Вы имеете дело с Владимиром Шинкаревым!».
Он по второму образованию геолог, много лет провел в экспедициях, копал шурфы - так что перекопать мой огородик на даче для него не составляет труда. Но в целом вести дом продолжаю я, как и делала это всю жизнь.
Первые годы мы жили бедно - Владимир оставил квартиру бывшей жене с дочкой и одалживал деньги, чтобы купить хоть что-то себе. Потом материальное положение выправилось, стало легче. Сергий учился в школе, Шинкарев все дни проводил в мастерской. Пересекаясь на короткое время вечером, они вдвоем любили порассуждать. Сын рос умным, но своенравным и самостоятельным.
Когда сын стал старшеклассником, я почувствовала, что период «счастливого материнства» закончился. Появилось свободное время. Чем его заполнить, долго не думала. Наступил момент воплощения мечты детства - я начала заниматься фехтованием. Ведь еще в пятом классе я прочла «Три мушкетера», и хотела взять шпагу в руки всю жизнь. Конечно, когда-то я водила сына в фехтовальную секцию при Дворце пионеров. Но спортсменом он не стал, фехтование разлюбил.
На самом деле спорт имеет мало общего с настоящим фехтованием - это электрифицированная игра на счет. А мне хотелось, как в прошлые века, внимательно изучать приемы для настоящей дуэльной шпаге, уметь держать в руках рапиру. И тогда родилась идея Санкт-Петербургского Фехтовального Клуба, объединяющего всех близких по духу людей.
В игру включились многие старые друзья и появились новые. Мы организовали уникальный праздник День Фехтовальщика. Уже четырнадцать лет в центре Петербурга, в парке, собираются все, кто любит холодное оружие и умеет или хочет научиться им владеть.
Выдержки из статьи в "Караване историй", 7days.ru
На одном из сейшнов я познакомилась с будущим мужем Женей Алонсо. Это было на «Аргонавтах». Высокий, красивый и фирменно одетый парень привлекал внимание. Несмотря на «железный занавес», Алонсо с родителями и сестрой путешествовал на машине по Европе, ездил к родственникам в Испанию. Его папа в 1936 году прибыл в СССР вместе с тысячами детей, спасенных от испанской гражданской войны. Отсюда и загадочная фамилия Алонсо.
Вскоре мы сыграли свадьбу. Мне было двадцать. В студенческие годы жили в нашей квартире все вместе. Хозяйство с Женей практически не вели. Утром завтракали в молочной закусочной по пути к станции метро «Горьковская», обедали в институте. Ужинали дома, но часто - в ресторане. На 10 рублей вдвоем можно было посидеть в любом заведении, даже на Невском.
Стипендия была 35 рублей - стоимость пластинки Боба Марли, которую однажды Женя купил. Он собирал диски. Алонсо музыкально меня образовывал: я полюбила «Роллинг стоунз» и «Дорз», охладела к «Битлз». В общем, жизнь была прекрасной и радужной. Но прямо перед дипломом случилась трагедия - умерли дедушка с бабушкой. Бабушка слегла от инсульта, ее не стало через несколько дней. Узнав об этом, я помчалась в госпиталь к деду, которого накануне тоже увезли по «скорой». Живым я его не застала. Диагноз тот же, что и у бабушки. Такая у них была крепкая связь.
А когда бабушка с дедушкой ушли, наша с Женей семья стала разваливаться. Он был прекрасным мужем, поддержал меня в момент потери близких, я защитила диплом, Алонсо устроился на приличную работу, мы ни в чем не нуждались. Но… первая страсть прошла, и оказалось - у нас мало точек соприкосновения. Одно дело вместе покупать пластинки и бегать по концертам, а другое оставаться наедине каждый вечер.
Будущее мы видели с мужем по-разному. После окончания вуза я получила хорошее распределение в проектный институт. Но вскоре поняла, что инженером быть не хочу, что я - гуманитарий. Все бросила, устроилась стрелком ВВОХР в Эрмитаж и стала снова готовиться к поступлению: теперь уже на искусствоведческий факультет в Академию художеств. А с Алонсо мы спокойно расстались. Он собрал вещи, взял с собой нашего любимого колли и ушел. Правда, официально мы долго еще были супругами и отношения остались родственными - Женя ходил ко мне в гости. Мы до сих пор общаемся, и никаких обид между нами нет.
Когда отмечали официальный развод, Женя подарил мне смешную игрушечную обезьянку. Мы назвали ее Гамбусино, в честь героя романа Густава Эмара. Игрушка стала моей любимой, и каждого нового гостя я с ним знакомила. Цой, Курехин, Гребенщиков, Кинчев, Башлачев, Шевчук, с серьезными лицами пожимали Гамбусино лапу.
***
А познакомились мы с Курехиным смешно. В тот день я шла в Академию художеств. По дороге встретили Володю Болучевского. Вдруг к нам подбежал симпатичный парень, с челочкой такой... Он тряс в руке лоскут цветной ткани.
- Купите, не пожалеете.
Мы рассмеялись, это и был Сергей: они тогда с Болучевским дружили, не разлей вода. Через пару недель мы уже сидели на ступеньках во время концерта Би Би Кинга как старые приятели, потом все вместе пошли ко мне в гости.
- Пианисту нужно беречь руки, - по дороге пошутил Курехин, - и взял «напрокат» мою муфту.
Поначалу мы просто дружили. Но в какой-то момент Курехин сообщил:
- Ты - единственная женщина, которая может дать мне счастье! У нас будет помолвка, а потом мы поженимся.
Мне было 27, Сергею - на два года меньше. Если честно, замуж я не рвалась, но использовать это как повод для праздника было вполне приемлемо. Помолвку отметили в «Сайгоне» - главном неформальном кафе того времени. И Курехин окончательно перебрался ко мне.
Сергей считал, что оптимальный вариант для общения - один гость. Обычно это был Болучевский, иногда - джазовый музыкант Александр Пумпян. Втроем мы коротали вечера в беседах, часто «за рюмкой чая». Болучевский, вдохновленный книгой Мюрже, мечтал написать про нас «Сцены из жизни богемы». Это ему частично удалось: когда он перешел на детективы, то в повествование вплетал истории из нашей бытности.
Видеть в обыденности что-то интересное мы умели. И однажды мне устроили шикарный сюрприз. Володя Болучевский, Саша Мошарский и другие знакомые музыканты подрабатывали тогда в духовом оркестре и ходили на майские праздники с демонстрацией.
Первое мая, слышу - музыка. Вижу - оркестр под окном. Играют они «Разлука ты, разлука, чужая сторона». Прямо с демонстрации пришли, чтоб исполнить эту «серенаду». Потом поднялись ко мне, веселились, в итоге забыли большой барабан и трубу. Инструменты так и остались у меня, за ними никто почему-то не вернулся. На барабане потом лопнула кожа: однажды я его возила с собой в новогоднюю ночь, мы катались по Невскому на финских санях. А труба в целости и сохранности висит на стене в прихожей.
Сергей любил меня смешить. То канкан в халате станцует, то садится за пианино и поет манерным голосом: «Вам возвращая ваш портрет». А мог начать играть «Харе Кришна» и незаметно перевести его на мотив «Мясоедовской улицы». Думаю, это шла подготовительная работа к «Поп-механике». Однажды, музицируя, вскочил: «А здесь вступает Лондонский оркестр!». Он уже тогда знал, что станет знаменитым.
Мы дали ему определение «парадоксальный умница» - Сергей умел говорить так, что создавалось впечатление, будто он много знает. На самом деле, у Курехина не было фундаментального образования, но он был начитан, доставал редкие книги и умел манипулировать информацией. Мог запутать в определениях и сбить с толку любого собеседника, даже хорошего специалиста по обсуждаемому в компании вопросу.
Удивительно, как в нем уживалась возвышенность, любовь к искусству, уличное хулиганство и совершенно земная хозяйственность. Сергей добровольно убирал мою большую квартиру. Так как жили мы бедно, Курехин часто одевался в «Детском мире», он был невысоким, а вещи для школьников стоили намного дешевле. Помню, купил себе в детском отделе ДЛТ серо-голубой костюм и выглядел элегантно. Летние рубашки строчил, а мне однажды сшил сарафан для путешествий.
За неимением денег в то время часто покупали капусту, стоившую шесть копеек за килограмм. Шинковали ее, тушили или жарили. Ели и угощали многочисленных гостей. Сергей называл это блюдо: «Пирожки с капустой без теста».
Курехин и его друзья играли джаз, многие - в ансамбле знаменитого Давида Голощекина. Мы постоянно слушали что-то. Я полюбила джазовый авангард. Сергей подарил моему Гамбусино друга - пушистого мамонтенка. И мы назвали его Сан Ра, в честь американского джазмена.
У Курехина состоялся первый сольный вечер в Союзе композиторов. Он очень волновался. Сначала играл импровизацию, ошеломляя всех феноменальной мелкой техникой. Потом было обсуждение - особого одобрения у композиторов он не получил. Ведь свободное творчество со стороны официальных деятелей культуры встречало в лучшем случае непонимание.
Мы несколько раз ходили на спектакль «Сцены из Фауста» режиссера Николая Беляка, который играли в Дубовом зале Дома архитектора. Это было здорово! Все тут же выучили текст наизусть. Иногда в автобусной давке, озадачивая попутчиков, вместо разговора обменивались пушкинскими стихами из того самого спектакля.
Но все же мы расстались с Сергеем. Его непростой характер быстро проявился. Сережа, нервничая, мог сорваться, накричать на любого. Однажды влетело и мне. Курехин взял меня с собой на гастроли в Прибалтику. У него была графическая партитура, но высадившись в Риге, мы забыли ее в вагоне. Курехин бегал и ругался так, что у всех вяли уши. Рычал он и на меня. В итоге мы разыскали поезд, который уже уехал в депо, упросили открыть двери вагона, и тубус с партитурой нашелся. Только тогда он немного отошел. В общем, часто приходилось сглаживать «нервную» ситуацию и оставаться непробиваемо-спокойной. Это непростая задача.
Курехин не был сдержан на язык. Мог поехидничать, зло пошутить. Задевал он и меня, хотя потом на коленях просил прощения. Мы ссорились. И в итоге уже не помню, из-за чего я тогда обиделась и ушла, вернее, уехала в Москву к Сережиному двоюродному брату Максиму Блоху и его французской жене Жаклин. В Москве легко забыть о ком угодно. Целыми днями я читала авторов, труднодоступных в то время: Набокова, Сашу Соколова, журнал «Аполлон - 77». Мы ходили на выставки на Малой Грузинской.
Вернувшись, я уже остыла. Общаться мы с Сергеем не перестали - регулярно встречались на разных мероприятиях. Отношения приобрели характер постоянного обмена колкостями, что очень веселило окружающих. Это была словесная дуэль, и от удачного парирования у меня поднималось настроение. Спустя много лет на очередном джазовом концерте я подумала, что раз уж у нас обоих все устроилось, теперь есть дети и семьи, может, быть пора жить более мирно? Когда приглушили свет и началось выступление, подошла к нему и шепнула: «Может, помиримся?». Курехин ответил в своем духе: «Нет, так импозантнее».
***
История появления сына Сергия на свет заслуживает отдельного рассказа. Ведь он, по большому счету, самый счастливый поворот моей жизни. После тридцати трех я поняла, что хочу стать мамой. К замужеству по-прежнему относилась скептически и решила, что если кто потом полюбит, то и с ребенком возьмет. Пошла к своему гинекологу, проконсультировалась, та поддержала меня. Я положилась на судьбу, и судьба оказалась ко мне благосклонной.
…В тот Новый год у Казанского собора построили ледяную крепость. Ночью ее облепила толпа. Я растеряла всех, с кем пришла с Петроградской стороны. И в довершение всего получила удар ледышкой по голове. В метро врач перевязал голову, я пошла в гости к жившему поблизости Гребенщикову. Только утром меня отвезли домой.
Первого января 1987 года я лежала на диване под елкой с повязкой на голове. Так было интереснее принимать гостей. В тот год к моему обычному кругу добавились режиссер Борис Юхананов и актеры его первой в СССР независимой театральной группы «Театр-театр».
Борису у меня понравилось, и они решили всем театром съехать от актера Никиты Михайловского, где, хоть и хорошо, но все-таки есть маленький ребенок - Соне, дочке Никиты и его первой жены Насти, было тогда полгода. Юхананов поселился у меня до февраля и привел с собой Михайловского.
В первый вечер тот всех удивил, начав бегать по квартире с криком: «Где балкон? Почему его нет?!». Оказалось, Никита обо мне много слышал, давно хотел познакомиться, и даже написал про меня небольшую повесть, так привлекло его необычное имя Алина Алонсо. И все в моем доме было, как он представил себе и описал. За исключением балкона.
Никита стал заходить в гости, его дом оказался совсем рядом. У меня в квартире бурлила творческая жизнь. На обеденном столе писали пьесы и выпускали журнал. Стол пришлось раздвинуть до максимума - горы текстов на нем не умещались. Все было диковинно: собравшись сварить себе яйцо, Юхананов с Михайловским устраивали на кухне Игру в ХО - ход, сентенция, крестик и нолик на скорлупе.
Я узнала, что Никита очень известен - он уже сыграл Ромку в фильме «Вам и не снилось». Картину я тогда не видела. Говорили, что этот парень - большой талант. Но понравился он мне совсем по другой причине. Наши судьбы похожи. Также, как и я, он рано остался один в большой квартире, где постоянно толпились друзья. Наверное, поэтому мы и сблизились. Никита попросил меня помочь. Под диктовку я печатала его воспоминания о маме.
…Та зима была на редкость холодной. Борис ходил по квартире в бабушкиной шубе. Мы пытались заклеивать окна, но пальцы в клейстере примерзали к шпингалетам. А с Никитой было всегда тепло. Однажды, когда гости разошлись и квартира опустела, он остался. Мы сидели рядом и долго разговаривали, вспоминая ушедших близких. В комнате уютно мигала огоньками елка, и мне вдруг стало хорошо и легко, как в детстве. Наверное, тогда и завязался наш роман.
Мы не могли наговориться, уснула я лишь в девять утра. Проснувшись, обнаружила, что у меня сломался телефон. Никита его починил, а потом сварил кашу и удалился. На следующий день он опять зашел, принес мне геркулес и побежал в магазин за молоком и яблоками. Вечером Никита сел в кресло читал что-то свое. Он трогательно за мной ухаживал. Так продолжалось все праздники.
Мы всей компанией ходили на концерты и спектакли. По вечерам сидели у меня. Особенно хорошо мне запомнилось театральное действо, в котором Никита принял участие. Тот спектакль Юхананова проходил в заброшенном особняке на Песочной набережной. Зрители двигались вслед за актерами, вместо смены декораций - переход в другое помещение. Мы жались друг к другу между разрушенных душевых кабинок, потом поднялись по старой лестнице. И вдруг в окно на фоне неба увидели стоящего на крыше Никиту, который декламировал Бродского. На словах «Как будто жизнь качнется вправо, качнувшись влево» он начал размахивать веткой огромного дерева, растущего у особняка. Казалось, что он тоже улетит вместе с ней. Сердце у меня кольнуло от нехорошего предчувствия.
В канун Рождества мы с друзьями пошли в храм, а Никита домой. Он обещал скоро быть. Когда мы вернулись из церкви, я увидела у подъезда незнакомую машину. С Михайловским столкнулась у своих дверей, он убегая, поцеловал меня в щеку и шепнул: «Я уезжаю». Стало быть - машина ждала его. Юхананов объяснил, что Михайловский с женой отправились на несколько дней в Таллин.
Мы с друзьями отметили Рождество, все разошлись, я отправилась спать и нашла на подушке записку: «Алонсо. Я здесь. Михайловский». Так закончился наш мимолетный роман, скорее - новелла.
Никита вернулся в Петербург и продолжал заходить по-дружески, в толпе остальных гостей. Ни я, ни он тогда еще не знали, что осенью родится мой сын Сергий.
Впрочем, Никита об этом не узнал никогда. Ожидая появления ребенка, я покрестилась в храме на Серафимовском кладбище. Там похоронены мои родные. Удивительное совпадение, крестил меня отец Николай. А ведь этим именем звали моего папу и моего деда.
Из роддома меня встречали восемь человек. Подруги, друзья. Снова начался постоянный поток гостей. Всем было интересно посмотреть на ребенка. Но узнать, от кого он, не удавалось. Я хранила имя отца в тайне. Мне нравилось, что сын принадлежит только мне, что я ни с кем не должна его делить и согласовывать воспитание.
Удивительно, но появление малыша не усложнило жизнь. Ребенок был спокойным, засыпал рано и весь вечер я проводила с гостями.
Называть мальчика пришлось Сергием, потому, что среди моих лучших друзей трое носили это имя, и вдобавок Сережей был мой любимый троюродный брат.
О том, что Никита заболел лейкемией, я узнала из газет. Последний раз он появился у меня вместе с приятельницей Машей Авербах. Рассказывал, как мало у него сил, как он быстро устает, что я не представляю, какой стала его жизнь теперь. Почаевничав, мы вышли из парадной.
Пока Маша завернула в соседний книжный магазин, Никита с Сергием далеко ушли. Я замешкалась и догоняла их. Они шагали по нашей улице вдвоем - Никита в длинном широком пальто за руку с сыном, который был чуть выше его колена. На углу Кировского проспекта мы расстались, ребята отправились по домам, а я с Сергием еще погуляла. Вскоре Никиты не стало.
Сергий рос лучезарным мальчиком - с ним было легко путешествовать. Когда уже в перестройку я читала лекции в датских школах и колледжах, проблем, с кем оставить сына, не возникало. Не зная языка, он ухитрялся общаться с людьми. Во время лекций он спокойно играл с кем-нибудь в учительской. А однажды, пока я давала интервью на ВВС у Севы Новгородцева, перезнакомился с командой русской службы канала и получил машинку в подарок.
Пятилетие сына мы праздновали в Копенгагене, в Христиании. Наконец-то я добралась до «своих» - это же страна хиппи! В маленьком домике я пила чай у юноши с длинными волнистыми волосами. На столе лежали русские конфеты, ведь раньше у него была жена из Москвы. Ребенок гулял неизвестно где, но я не волновалась: в этом городе нет машин, и все люди добрые. Понимаю, что в реальности с Христианией все не так просто, но очень хотелось верить в сказку.
Мы часто бывали в Дании - на родине знаменитого «Лего». Ездили в Леголэнд - город, где из этого конструктора сделаны даже памятники архитектуры. Возможно, путешествие сыграло роль в выборе профессии - Сергий стал архитектором. Так что Академия художеств альма-матер для нас обоих.
В детстве сын иногда спрашивал, кто его папа. Я отмалчивалась, а когда в шестнадцать лет сказала правду, ему это было уже не интересно: «Мам, я Туляков», - ответил Сергий на мою историю. Но я позвонила в Москву отцу Никиты Михайловского и сказала, что у него есть внук.
Александр Николаевич приехал к нам вместе с внучкой Соней. Увидев моего сына, ошеломленно сказал: «Ну ты даешь…». Настолько он был похож на Никиту. Сергий быстро подружился со своим дедом и сестрой.
А я со временем все-таки нашла свое женское счастье. Больше двадцати лет живу с Владимиром Шинкаревым, художником и писателем, знаменитым «митьком». В момент нашего знакомства «митьки» не были моими кумирами, я больше дружила с «Новыми художниками». И вот, в 1986 году мы с Олегом Котельниковым забрели на митьковскую квартирную выставку. Олег представил меня так: «Алина - видный искусствовед. Быстро дарите ей картины, она про вас статью напишет». Ребята картин не пожалели, Володя Шинкарев вручил мне мрачный пейзаж.
Ничего писать, на самом деле, я не собиралась. А наивный Шинкарев звонил и осведомлялся - как продвигается статья. Потом он признался, что я ему сразу понравилась, процитировал фразу Довлатова: «Я таких красивых даже в метро не видел». Но до 1991 года он был женат, а я ездила с ребенком по заграницам. Так что виделись мы редко.
Я продолжала работать внештатным корреспондентом, вела художественную хронику в газете «Смена». В конце 1993 года мне поручили сделать материал про выставку к десятилетию «Митьков» в Русском музее. Вернее, отмечали появление на свет книги, в которой Шинкарев придумал движение митьков.
Выставку я посетила. И, решив на сей раз подойти к делу серьезно, советовалась с Шинкаревым, как лучше написать статью. Он пригласил меня в мастерскую. Мне очень понравилась царящая там чистота. Художники разные бывают, а Владимир оказался аккуратным эстетом-интеллектуалом. В общем, почти идеалом. Вскоре мы стали встречаться.
Нашим первым «официальным» выходом в свет была новогодняя ночь 1994 года, когда Курехин устраивал праздник в Манеже. В огромном выставочном зале собралось множество людей. Действо было сумбурным. На сцене выступали, потом гремела музыка, начались танцы. На праздник как-то проникли посторонние, которые стали грубо приставать к утонченным художественным барышням. Увы, альянса богемы с «новыми русскими» не получилось.
…Поначалу в нашей совместной жизни были сложности. Привыкнув «припахивать» по хозяйству всех окружающих, я хотела распоряжаться временем и силами Владимира. Это вроде бы удалось: мы с воодушевлением поклеили обои на Большой Монетной. На этом дело застопорилось. Несколько дней вдали от мастерской делали Володю раздражительным и тревожным. Так что предложение заняться домашними делами нередко пресекалось ответом: «Гвозди микроскопом не забивают».
Со временем мы нашли консенсус. Но на самом деле Шинкарев может все: ведь художники умеют натянуть холст, сделать рамку, развесить работы. Так что когда он сам создает что-нибудь вроде полочки или теннисного стола, принимает поздравления и скромно говорит: «Вы имеете дело с Владимиром Шинкаревым!».
Он по второму образованию геолог, много лет провел в экспедициях, копал шурфы - так что перекопать мой огородик на даче для него не составляет труда. Но в целом вести дом продолжаю я, как и делала это всю жизнь.
Первые годы мы жили бедно - Владимир оставил квартиру бывшей жене с дочкой и одалживал деньги, чтобы купить хоть что-то себе. Потом материальное положение выправилось, стало легче. Сергий учился в школе, Шинкарев все дни проводил в мастерской. Пересекаясь на короткое время вечером, они вдвоем любили порассуждать. Сын рос умным, но своенравным и самостоятельным.
Когда сын стал старшеклассником, я почувствовала, что период «счастливого материнства» закончился. Появилось свободное время. Чем его заполнить, долго не думала. Наступил момент воплощения мечты детства - я начала заниматься фехтованием. Ведь еще в пятом классе я прочла «Три мушкетера», и хотела взять шпагу в руки всю жизнь. Конечно, когда-то я водила сына в фехтовальную секцию при Дворце пионеров. Но спортсменом он не стал, фехтование разлюбил.
На самом деле спорт имеет мало общего с настоящим фехтованием - это электрифицированная игра на счет. А мне хотелось, как в прошлые века, внимательно изучать приемы для настоящей дуэльной шпаге, уметь держать в руках рапиру. И тогда родилась идея Санкт-Петербургского Фехтовального Клуба, объединяющего всех близких по духу людей.
В игру включились многие старые друзья и появились новые. Мы организовали уникальный праздник День Фехтовальщика. Уже четырнадцать лет в центре Петербурга, в парке, собираются все, кто любит холодное оружие и умеет или хочет научиться им владеть.
Выдержки из статьи в "Караване историй", 7days.ru