Самый, самый... (о выставке Пикассо в ГМИИ им. Пушкина)
Предсказания арт-критиков по поводу больших очередей на выставку Пабло Пикассо, проходящую в рамках года Франции в России, оказались пророческими. После четырех приездов "в пустую" на Кропоткинскую, мои напрасные надежды поймать момент, когда размер очереди окажется более гуманным, сменились хитроумным планом попасть на выставку через служебный подъезд ГМИИ им. Пушкина. Я уповала на удостоверение сотрудника музея. Удостоверение все равно бы не сработало, но мне повезло - пройти удалось, затесавшись в группу с экскурсоводом, которая имеет право «без очереди». Я оправдываю свою хитрость тем, что 2-3 часа стояния на морозе мое здоровье бы не выдержало. Говорят, что нынешнее столпотворение у музея не сравнить с колоссальными очередями 1956-го года, когда в Москве проходила предыдущая выставка Пикассо. Все же катастрофически редко нам в России выпадает шанс увидеть всего Пикассо, заглянуть за пределы его раннего творчества, богато представленного в наших музеях.
Помимо многочасового стояния посетителей выставки ожидает и другое испытание, на этот раз приятного свойства - это гигантский размер ретроспективы. Я с упоением провела на выставке весь день, быстрее осмотреть и переварить такое количество работ просто невозможно. На тебя обрушивается «снежный ком Пикассо». Наши арт-критики в своих обзорах уже перечислили все важные аргументы в пользу того, почему эту выставку никак нельзя пропустить:
1) эта самая масштабная ретроспектива самого дорогого и самого революционного художника XX века: 240 произведений живописи, графики и скульптуры из собственной коллекции художника, а значит, самых дорогих его сердцу и эпатажных работ, которые он при жизни держал при себе.
2) экспозиция построена по хронологическом принципу, безо всяких кураторских прибамбасов, ибо «Пикассо сам себе концепция». Она позволяет проследить все этапы его 80-летнего творческого пути. Это «голубой» и «розовый периоды», кубизм (аналитический и синтетический), неоклассика, сюрреализм, «ангажированное» искусство военного времени и поздний период 1960-х- 70-х годов. Снова такой парад Пикассо приедет к нам не скоро.
Я бы сказала, что концепция у выставки все-таки есть - это «автобиографичность». В каждом зале, отведенном под определенный период, висят две экспликации: в одной перечислены вехи биографии художника и «приуроченные» к ним работы, в другой - характеристика периода словами самого Пикассо, записанными его биографами и друзьями. Никаких искусствоведческих трактовок и объяснений. И еще, как ни странно, скромность репрезентации - дидактического пафоса гениальности и революционности в текстах, сопровождающих выставку, я не почувствовала. Правда, одно нескромное умолчание я заметила - это отсутствие упоминания Жоржа Брака как соавтора кубизма.
Воспринимать Пикассо - это все-таки труд, интеллектуальный и эмоциональный.Юные посетители хихикают, пытаясь визуально собрать из раздробленных плоскостями форм знакомое изображение скрипки, стакана или бутылки. Посетители старшего возраста с той же целью долго и сосредоточенно смотрят на картину, например, «Мужчина с мандолиной» (1911), где дробление достигает пределов абстрактного искусства. В свое время коллекционер Сергей Щукин сказал о кубизме Пикассо: "Глядя на его работы, во рту чувствуешь хруст битого стекла". Тем не менее, эти вещи своей умеренной цветовой гаммой и ритмом фасцетных плоскостей являют собой гармонию - для тех, кто не утомляет зрение разглядыванием и не стремится разоблачить оптический трюк художника. Но если к живописным полотнам Пикассо-кубиста мы уже присмотрелись (в коллекции ГМИИ есть отличные вещи сезанновского протокубизма, «Портрет Амбруаза Воллара» и «Скрипка»), то картины-рельефы и конструкции из резанного листового железа в российских коллекциях отсутствуют, так что есть возможность увидеть первые в истории изобразительного искусства коллажи и ассамбляжи.
«Снежный ком Пикассо» разгоняется и посередине выставки превращается в "мощный асфальтовый каток". Его сюрреалистический период (1924-1935), никогда ранее не показывавшийся в России, представлен выставкой очень насыщенно. Крупноформатные полотна 1930-35-х годов - все эти «купальщицы на пляже», «обнаженные на берегу», «женщины в кресле» стали для меня настоящим эмоциональным потрясением. Художник сминает их фигуры как пластилин и лепит из них колбаски и шары человеческой плоти, из которых затем формирует схемы обнаженного тела, отметив их гендерными знаками. Картины «Фигуры на берегу моря» (1931), «Женщина, бросающая камень» (1931), «Лежащая обнаженная» (1932), «Обнаженная в саду» (1934), «Читающая женщина (1935), «Большая купальщица с книгой» (1937) - образцы пикассовского сюрреализма, скручивающего и корежащего знакомые очертания фигур и предметов. Так, тело «женщины, сидящей в красном кресле» (1932) искромсано на ленты конечностей и конусы грудей и распластано как паук на поверхности красного пятна, условно изображающего кресло. Фигура «Акробата» (1930) своими неестественными изгибами напоминает осьминога. Разглядывать, где там руки, ноги, голова и другие части тела - бессмысленно, потому что это не важно. Главный посыл такой картины - показать волю художника, трактующего реальный мир художественными знаками, выработанными собственным взглядом, действующим у Пикассо как грубая физическая сила. Если Сезанн терпеливо всматривался в природу в поисках ее первоэлементов, если классический сюрреалист погружался в глубины своего подсознания, потому что только оно считалось подлинной реальностью, то Пикассо не отображал, а «представлял» внешнюю реальность посредством созданных им знаков и пластических символов. Он был настоящим авангардистом, переустраивающим мир в соответствии с собственной системой. Назвать Пикассо сюрреалистом можно на основании тревожащей странности, исходящей от его образов, назвать его кубистом после 1924 года можно на основании того, что он продолжал расчленять формы внешнего мира и перевоссоздавать их по своему усмотрению. Как показывает выставка этот стиль «сюр-кубизма» (термин - мой) устаканивается в творчестве Пикассо ко второй половине 1920-х годов и гениально эксплуатируется им до конца жизни.
Жемчужинами выставки можно назвать две картины 1937 года, в которых Пикассо отдает дань художнику Ван Гогу - портрет Доры Маар и портрет Мари-Терез Вальтер, а также картину «Мужчина в соломенной шляпе» (1938). Выполненные в любимых цветах Ван Гога и имитирующие параллельной штриховкой зигзагообразный мазок голландца, они выделяются на драматическом фоне выставки своей позитивной нотой.
Искусство военного времени (1940-е) Пикассо назвал политически «ангажированным» или пропагандистским. В нем чисто пластическим средствами художник передает боль, угрозу и ожесточение, порожденные ужасами войны, обличение которой становится центральной темой его пацифистского творчества. В картинах "Умаляющая" и «Плачущая женщина» (1937) средствами «сюр-кубизма» он выражает глубокое сопереживание испанскому городу Герника, подвергшемуся бомбардировке. «Кошка, схватившая птицу» - отклик Пикассо на поражение республики и победу франкизма в Испании. Эта та самая «кошка с птицею в зубах», которая перекочует в работы горячо мною любимого экспрессиониста-шестидестника Владимира Яковлева, и станет его излюбленным мотивом. Полотно «Бойня в Корее» (1951), отсылающее к картине Гойя «Расстрел 3 мая 1808 года», было реакцией Пикассо на развязывание войны в Корее, в нем он заимствует сюжет и композицию работы своего знаменитого соотечественника, переводя ее в символ ужаса и жестокости войны. «Бронзовый череп» (1943) ни по размеру, ни по форме не копирует череп человека - это округлый слиток, отдаленно напоминающий о черепе своими очертаниями и работающий как пластический знак смерти только за счет особо вылепленных углублений глазниц и носа. Мрачные натюрморты "военного" периода в монохромной гамме гризайля «навели» меня на метафизические натюрморты Дмитрия Краснопевцева - еще одного советского нонконформиста 60-х годов. Но самое сильное впечатление в этом "военном" зале на меня произвел ассамбляж «Голова быка», составленный всего из двух предметов: кожаного седла и руля велосипеда. Эта и есть та самая "гениальная простота".
Честно говоря, на последний раздел экспозиции, расположенный в главном «белом зале» ГМИИ, меня не хватило. Воспринимать позднее творчество Пикассо 1960-х-70-х годов (он умер в 1973) после шести часов хождений и размышлений я была уже не в состоянии. Столько перекрестных аллюзий и прозрений за короткое время! На следующий раз я оставила и отдельный зал на первом этаже, где демонстрируются письма, документы и бесчисленные фотографии Пикассо с его женами, детьми, друзьями, коллегами и почитателями.
Творческий каток этого неукротимого модерниста "прошелся" по мне всей своей мощью: его тревожные, угрожающе-трагичные образы цепляют за нервы, и эмоциональное напряжение долго не отпускает. Чего у него не отнять, так это потрясающего чувства пространства и формы, умения схватить образ двумя-тремя чертами, одной деталью, одним росчерком передать суть - то, что недоступно многочисленным реализмам XX века, включая сюр-разновидность. В общем, самый, самый... Надо идти еще.